«личной».
Истина в том, что злые люди должны одновременно быть объектами нашей «любви» и нашей «ненависти» так же, как они являются одновременно объектами Божьей «любви» и «ненависти» (хотя «ненависть» Его выражается как Его «клятва»). «Любить» их — значит пламенно желать, чтобы они покаялись и уверовали и таким образом спаслись. «Ненавидеть» их — значит с той же силой желать, чтобы они, если, упорствуя, откажутся покаяться и уверовать, подверглись бы Божьему осуждению. Не молились ли вы когда–нибудь за спасение нечестивых (то есть хулщцих Бога или эксплуатирующих своих ближних ради собственной выгоды, как если бы те были животными), а затем добавляли: если они отвергнут спасение Божье, то да падет на них Божье осуждение? Я да. Это естественное выражение нашей веры в Бога, который является Богом спасения и осуждения, и нашего желания, чтобы исполнилась Его совершенная воля.
Поэтому существует такая вешь, как совершенная ненависть, так же, как существует праведный гнев. Но это ненависть к врагам Бога, а не к нашим собственным. Она совершенно свободна от всяческой злой воли, ненависти и мстительности и воспламеняется только любовью к чести и славе Божьей. Она находит выражение теперь в молитве мучеников, убиенных за слово Божье и свидетельство свое (Отк. 6:10). И она будет выражена в последний день всем сообществом людей, искупленных Богом, которые, видя суд Божий над нечестивыми, согласятся с Его совершенной справедливостью и единогласно воскликнут: «Аллилуйя! Спасение и слава, и честь и сила Господу нашему, ибо истинны и праведны суды Его!.. Аминь! Аллилуйя!» (Отк. 19:1,2,4).
Теперь можно с уверенностью заключить, что такая чистая «ненависть» ко злу и к злодеям, не смешанная с личной злобой, никак не оправдывает желание законоучителей изменить заповедь Божью о любви к ближнему, добавив к ней разрешение ненавидеть тех, кто ненавидит нас, наших личных врагов. Слова «и ненавидьте врагов ваших» были «паразитическим наростом»[135] на законе Бога; им нечего там делать. БоГ не давал Своим людям двойную нравственную норму» одну для отношений с ближними, а другую — с врагами.
Итак, Иисус противоречил их добавлению как грубому искажению закона: «А Я говорю вам, любите врагов ваших» (ст. 44). Ибо ближний наш, как Он позже так ясно проиллюстрировал в притче о добром самарянине (Лк. 10:29–37), совершенно не обязательно принадлежит к нашей собственной расе, сословию или религии. Он может даже вообще быть ничем с нами не связанным. Он может быть нашим врагом, который точит на нас нож или держит наготове пистолет. Наш «ближний» в словаре Бога включает и нашего врага. Нашим ближним его делает то, что он — нуждающееся человеческое существо, нужду которого мы знаем и можем до некоторой степени удовлетворить.
Каков же наш долг по отношению к ближнему, будь он друг или враг? Мы должны любить его. Более того, если мы добавим сюда предложения из той версии Проповеди, которая приведена в Евангелии от Луки, любовь наша к нему будет выражаться в наших делах, словах и молитвах. Во–первых, наши дела. «Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас… Любите врагов ваших, и благотворите…» (Лк. 6:27,35). «Благотворители» презираемы в современном мире, и, совершенно точно, филантропия — это не то, что подразумевал Иисус под «творением блага». Он подчеркивает, что истинная любовь — не столько проявление чувств, сколько служение, практическое, смиренное, жертвенное служение. Враг наш ищет возможность причинить нам вред, мы же должны искать возможность сделать ему добро. Именно так Бог обращался с нами. Мы «были врагами», но Христос умер за нас, чтобы примирить нас с Богом (Рим. 5:10). Если Он отдал Себя за врагов Своих, мы должны отдавать себя за наших врагов.
Однако слова тоже могут выразить нашу любовь, Как слова, обращенные к самим нашим врагам, так и слова за них, обращенные к Богу. «Благословляйте Проклинающих вас». Если они призывают несчастья на нащи головы, в словах выражая свое желание нашего падения, мы должны воздать им, призывая на них небесное благословение, словами объясняя, что мы им желаем только блага. Наконец, мы обращаем слова свои к Богу. Оба евангелиста упоминают эту заповедь Иисуса: «Молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5:44; Лк. 6:28). Златоуст считал это умение молиться за врагов наших «наивысшей вершиной самообладания»[136]. Оглядываясь на требования этих двух последних антитез, он отмечает девять восходящих шагов и ходатайство как вершину этого восхождения. Во–первых, мы не должны быть сами инициаторами зла. Во–вторых, мы не должны мстить за зло другим. В–третьих, мы должны быть спокойны, и в–четвертых — несправедливо страдать. В–пятых, мы должны давать злодею даже более требуемого. В–шестых, мы не должны его ненавидеть, но (шаги 7 и 8) любить его и благотворить ему. И, в–девятых, мы должны «умолять Самого Бога за него»[137].
Современные комментаторы также видят подобное ходатайство как вершину христианской любви. «Это наибольшая заповедь, — писал Бонхёффер. — Посредством молитвы мы идем к нашему врагу, становимся рядом с ним и молим за него Бога»[138].
Более того, если молитва–посредничество является выражением любви, которую мы имеем, это также дает возможность для возрастания нашей любви. Невозможно молиться за кого–либо, не любя его, и невозможно продолжать за него молиться, не видя, что наша любовь к нему растет и созревает. Мы должны начать свою за него молитву до того, как осознаем свою к нему любовь, и мы обнаружим, что наша любовь превращается сначала в почку, потом в цветок. Иисус молился за Своих мучителей как раз в то время, как металлические гвозди проходили сквозь Его руки и ноги; и даже время, в котором употреблен глагол (имперфект), говорит о том, что Он продолжал молиться, повторяя Свое ходатайство: «Отче, прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23:34). Если жестокая пытка распятия на кресте не могла заставить умолкнуть молитвы Господа нашего за врагов Своих, то какая же боль, гордыня, предрассудок или леность могут оправдать наше молчание?
В этой главе я цитирую Бонхёффера более, нежели любого другого комментатора, потому что, хотя он и писал свое толкование до начала войны, он мог предвидеть, куда приведет нацизм, и мы знаем, к какой участи в конце привело его христианское свидетельство против нацизма. Он цитировал некоего А. Ф. К. Вилльмара, который написал это в 1880 г., но слова его звучат почти пророчески в отношении времени Бонхёффера: «Значение заповеди о том, что мы должны любить врагов своих и отказаться от возмездия, еще более возрастет в предстоящей священной борьбе… Христиан будут гонять с места на место, подвергать физическому преследованию, расправе и всякого рода убийствам. Мы приближаемся к веку массовых преследований… Скоро настанет время, когда мы будем молиться. Это будет молитва горячей любви за тех самых сынов погибели, что стоят вокруг и смотрят на нас взорами, полными ненависти, и кто, возможно, уже поднял руку свою, чтобы убить нас… Да, церковь, действительно ожидающая своего Господа и различающая знамения, должна со всей своей силой и в доспехах своей святой жизни включиться в эту молитву любви».
Указав, что наша любовь к врагам должна выражаться в делах, словах и молитвах, Иисус сказал, что только тогда мы наконец покажем, чьими сынами являемся, ибо лишь тогда будем мы являть любовь, подобную любви нашего Небесного Отца. «Ибо Он повелевает солнцу Своему восходить [заметьте, кому принадлежит солнце!] над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (ст. 45). Любовь божественная в равной степени распространяется на всех людей: добрых и злых. Богословы (следуя Кальвину) называют это «общей благодатью» Бога. Это не «спасающая благодать», дающая возможность грешникам покаяться, уверовать и спастись; но благодать, явленная всему человечеству, кающимся и нераскаянным, равно же верующим и неверующим. Эта всеобщая благодать Бога выражается не в даре спасения, но в дарах творения, и не в последнюю очередь в благословенных дарах дождя и солнечного света, без чего жизнь на планете не могла бы продолжаться. Такой должна быть норма христианской любви. Мы должны любить как Бог, а не как люди.
Ибо, «если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?» Или какая вам за то благодарность? «И грешники любящих их любят» (Лк. 6:32). Падший человек не лишен способности любить. Учение о всеобщей греховности не означает (и никогда не означало), что первородный грех сделал людей неспособными вообще ни к какому добру, но что любое добро, которое они совершают, до некоторой степени испорчено злом. Неискупленные грешники могут любить. Родительская любовь, любовь детей, любовь супругов, любовь друг к другу друзей — все это, как нам хорошо известно, постоянно испытывают мужчины и женщины вне Христа. «И мытари» (бедные чиновники, собиравшие подати и поэтому пользовавшиеся репутацией людей алчных) любят любящих их. «И язычники» (эти «собаки», как звали их иудеи, посторонние, ненавидевшие евреев, которых они старались обойти при встрече), даже они приветствуют друг друга. Никто не лишен этого чувства.
Но всякая человеческая любовь, даже наивысшая, самая благородная и лучшая, до некоторой степени осквернена нечистотою эгоистического интереса. Мы, христиане, особо призваны любить своих врагов (в такой любви нет корыстного интереса), а это невозможно без сверхъестественной благодати Божьей. Если мы любим лишь любящих нас, то мы не лучше обманщиков. Если мы приветствуем только братьев своих и сестер, христиан, то мы не лучше язычников; они также приветствуют друг друга. Иисус задает вопрос: «Что особенного делаете?» (ст. 47). Эти простые слова — «что особенного» — являются квинтэссенцией того, что Он говорил. Для христиан недостаточно быть похожими на нехристиан; наше призвание в том, чтобы превзойти их в добродетели. Наша праведность должна превзойти (perisseuse…pleion) праведность фарисеев (ст. 20) и любовь наша должна превзойти, быть большей (perisson), нежели любовь язычников (ст. 47). Хорошо говорит об этом Бонхёффер: «Отличие христианина от других выражено этим словом: «особенное», perisson, «выходящее за рамки», «необычное», то, что не требует после себя слов «потому что»… Это «более того», «сверх всего того». Естественное — это to auto (то же самое) для язычников и для христиан, решающее качество христианской жизни начинается с perisson… Для Него (то есть Иисуса) отличительным знаком христианина является «необычное»[139].
Что же это за perisson, это «сверх» или «экстра», которое должен являть христианин? Ответом Бонхёффера было: «Это любовь Самого Иисуса Христа, восходившего на крест терпеливо и послушно… Крест является отличительным признаком христианской религии»[140]. Он абсолютно прав. Но, еще точнее, как выразился Иисус об этом, можно сказать, что эта «сверхлюбовь» не является любовью человеческой, но любовью Бога, в Своей благодати дающего солнце и дождь нечестивым. «Итак,
