ОЛИВИЯ
Ах, что мне в нем! Я из его души
Себя бы стерла, пустоту оставив.
А я хотел бы образом его
Заполнить вашу душу.
ОЛИВИЯ
Я просила
Мне никогда о нем не говорить.
Вот если б вы хотели рассказать,
Что кое-кто другой по мне томится,
Вы больше усладили бы мой слух,
Чем музыкою сфер.
О госпожа!..
ОЛИВИЯ
Молю, не прерывайте. В прошлый раз
Я, словно околдованная вами,
Чтоб вас вернуть, послала вам свой перстень,
Обманом этим оскорбив себя,
Слугу и даже вас. Теперь я жду
Суда над хитростью моей постыдной
И явной вам. Что думаете вы?
Должно быть, честь мою к столбу поставив,
Ее казните вы бичами мыслей,
Рожденных черствым сердцем? Вы умны,
Вам ясно все. Прозрачный шелк, не плоть
Мне облекает сердце. Говорите ж.
Мне жаль вас.
ОЛИВИЯ
Жалость близит нас к любви.
Нет, ни на шаг. Ведь всем давно известно,
Что часто мы жалеем и врагов.
ОЛИВИЯ
Лишь улыбнуться я могу в ответ.
О люди, как вы преданы гордыне!
Когда терзает ваше сердце хищник,
Вы счастливы, что он не волк, а лев.
Слышен бой часов.
Часы корят меня за трату слов.
Ты мне не нужен, мальчик, успокойся.
И все ж, когда ты возмужаешь духом,
Твоя жена сорвет прекрасный плод!
Что ж, значит, вдаль!
Пусть счастье вечно пребывает с вами.
Для герцога ни слова нет у вас?
ОЛИВИЯ
Что обо мне ты думаешь, признайся?
Что вы не то, чем кажетесь себе.
ОЛИВИЯ
Тогда и ты иной, чем я считаю.
Вы правы: я совсем не то, что есть.
ОЛИВИЯ
Так будь похожим на мою мечту!
Что ж, может быть, так было бы и лучше:
Ведь в этот миг я вам кажусь глупцом.
ОЛИВИЯ
О, как прекрасна на его устах
Презрительная, гордая усмешка!
Скорей убийство можно спрятать в тень,
Чем скрыть любовь: она ясна как день.
Цезарио, клянусь цветеньем роз,
Весной, девичьей честью, правдой слез, —
В душе такая страсть к тебе горит,
Что скрыть ее не в силах ум и стыд.
Прошу, не думай, гордостью томим:
«Зачем любить мне, если я любим?»
Любовь всегда прекрасна и желанна,
Особенно – когда она нежданна.
В моей груди душа всего одна,
И женщине она не отдана,
Как и любовь, что неразрывна с ней:
Клянусь вам в этом чистотой моей.
Прощайте же. Я не явлюсь к вам боле
С мольбою герцога и стоном боли.
ОЛИВИЯ
Нет, приходи: ты властен, может быть,
Мою любовь к немилому склонить.
Уходят.
СЦЕНА 2
Дом Оливии. Входят сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан.
СЭР ЭНДРЮ
Нет, ей-богу, не останусь здесь больше ни минуты.
СЭР ТОБИ
Но почему, изверг души моей, почему?
ФАБИАН
И вправду, сэр Эндрю, объясните нам почему?
СЭР ЭНДРЮ
Да потому, черт возьми, что ваша племянница любезничала в саду с этим герцогским прихвостнем, как она никогда не любезничала со мной. Я сам это видел.
СЭР ТОБИ
Ты мне вот что скажи, старина: видела она тебя в это время?
СЭР ЭНДРЮ
Не хуже, чем я вижу вас.
ФАБИАН
Да ведь это лучшее доказательство ее любви к вам.
СЭР ЭНДРЮ
Что ж, по-вашему, я совсем осел?
ФАБИАН
Сэр, я берусь доказать это по всем правилам перед судом рассудка и здравого смысла.
СЭР ТОБИ
А они судили и рядили еще до того, как Ной стал моряком.
ФАБИАН
Она любезничала на ваших глазах с мальчишкой только для того, чтобы подстегнуть вас, растолкать вашу лежебоку-доблесть, зажечь огонь в сердце, расшевелить желчь в печени. Вы должны были сразу подойти к ней и заткнуть юнцу рот остротами, новенькими и блестящими, прямо с монетного двора. Она играла вам на руку, а вы это проморгали; вы позволили времени стереть двойной слой позолоты с удобного случая, удалились от солнца благоволения графини и теперь плывете на север ее немилости, где повиснете, как сосулька на бороде у голландца. Впрочем, вы можете исправить эту ошибку, если представите похвальное доказательство своей отваги или политичности.
СЭР ЭНДРЮ
Значит, придется доказывать отвагу. Политичность я терпеть не могу: по мне, уж лучше быть браунистом, чем политиком.
СЭР ТОБИ
Ладно, тогда строй свое счастье на отваге. Вызови герцогского юнца на поединок и нанеси ему одиннадцать ран. Моя племянница обязательно пронюхает об этом, а, можешь мне поверить, даже самая пронырливая сводня, и та не расположит женщину к мужчине так, как слава о его подвигах.
ФАБИАН
Другого выхода нет, сэр Эндрю.
СЭР ЭНДРЮ
А кто-нибудь из вас отнесет ему мой вызов?
СЭР ТОБИ
Иди, напиши его размашистым почерком, воинственно и кратко. Плюнь на остроумие: главное, чтобы вызов был красноречивый и выразительный. Заляпай противника чернилами. Можешь тыкнуть его разок-другой, тоже будет не худо. Навороти столько несуразиц, сколько уместится на листе бумаги шириной в уэрскую кровать в Англии. Берись за дело, валяй. Пусть в твоих чернилах будет побольше змеиного яду, а чем писать, это не суть важно: хоть гусиным пером. Ну, ступай.
СЭР ЭНДРЮ
А где я потом найду вас?
СЭР ТОБИ
Мы сами придем к тебе в cubiculo[8] . Иди же.
Сэр Эндрю уходит.
ФАБИАН
Видно, сэр Тоби, этот человечек вам очень дорог?
СЭР ТОБИ
Да, дорог. Но я ему еще дороже: обошелся тысячи в две, как пить дать.
ФАБИАН
Надо думать, письмо он напишет необыкновенное. Но ведь вы его не передадите?
СЭР ТОБИ
Разрази меня гром, если не передам. А ты во что бы то ни стало постарайся вытянуть ответ у юнца: сдается мне, эту парочку даже быками и канатами друг к другу не подтащить. Если ты взрежешь Эндрю и в его печени хватит крови, чтобы утопить блошиную ногу, то я готов проглотить всю остальную анатомию.
ФАБИАН
Да и на лице его соперника, этого мальчишки, тоже не заметно особой свирепости.
Входит Мария.
СЭР ТОБИ
МАРИЯ
Если хотите повеселиться и похохотать до упаду, идите за мной. Этот болван Мальволио стал язычником, ну настоящий вероотступник: ведь ни один истинный христианин в жизни не поверит такой дурацкой выдумке. Он в желтых чулках.
СЭР ТОБИ
МАРИЯ
Да, как самый мерзкий педант-учитель из приходской школы. Я шла за ним по пятам, словно его убийца. Он точка в точку следует письму, которое я ему нарочно подкинула, и так улыбается, что теперь на его физиономии больше борозд, чем на новой карте с добавлением Индий. Вам и во сне ничего подобного не снилось. Так бы чем-нибудь и запустила в него. Вот увидите, госпожа побьет его. Впрочем, пусть побьет, он все равно будет улыбаться и примет это как знак особого расположения.
СЭР ТОБИ
А ну, веди, веди нас к нему.
Уходят.
СЦЕНА 3
Улица. Входят Себастьян и Антонио.
СЕБАСТЬЯН
Я вас хотел избавить от хлопот,
Но если вы находите в них радость,
Я умолкаю.
АНТОНИО
Я не мог оставить
Вас одного. Как острие стальное,
Впилась мне в грудь бессонная тревога:
Не только жажда вместе с вами быть —
Хотя она во мне неутолима, —
Но страх за вашу жизнь. В чужом краю
Неопытному страннику порою
Опасность угрожает. Этот страх
Мою любовь пришпорил и за вами
Погнал сюда.
СЕБАСТЬЯН
Антонио, мой друг,
Я вам могу ответить лишь: «Спасибо,
Спасибо много раз». Такой монетой
Частенько платим мы за доброту,
Но будь я столь богат, сколь благодарен,
Я отплатил бы вам куда щедрее…
Пойдем на город взглянем.
АНТОНИО
Лучше завтра:
Сейчас нам нужно подыскать приют.
СЕБАСТЬЯН
Я не устал, а ночь еще далеко.
Сперва глаза насытим чудесами,
Живущими в твореньях старины,
Которыми прославлен этот город.
АНТОНИО
Простите, но открыто здесь бродить —
Опасно для меня. Случилось как-то
Мне крепко насолить в морском бою
Галерам герцога. Меня узнают
И, уж поверьте, спуска не дадут.
СЕБАСТЬЯН
Как видно, многих вы в тот день сразили.
АНТОНИО
Нет, к счастью, кровь тогда не пролилась,
Хотя в пылу ожесточенной схватки
Дойти легко и до кровопролитья.
Конечно, возместить убытки можно,
И многие сограждане мои
Так поступили, чтоб торговых связей
Не порывать. Но я не согласился
И дорого за это заплачу,
Попавшись здесь.
СЕБАСТЬЯН
Так будьте осторожны.
АНТОНИО
Придется. Вот вам, сударь, кошелек.
Мы остановимся в предместье южном,
В «Слоне» – гостиниц лучше не сыскать.
Я позабочусь обо всем, а вы
Меж тем спокойно проводите время
И насыщайте ум. До скорой встречи.
СЕБАСТЬЯН
Но кошелек к чему?
АНТОНИО
Захочется безделицу купить,
А ваш карман, я думаю, пустует.
СЕБАСТЬЯН
Мой друг, я буду вашим казначеем
Всего лишь час.
АНТОНИО
Итак, в «Слоне».
СЕБАСТЬЯН
Отлично!
Уходят.
СЦЕНА 4
Сад Оливии. Входят Оливия и Мария.
ОЛИВИЯ
Нет, он придет; ведь я за ним послала.
Как мне принять его? Чем одарить?
Ведь юность легче подкупить подарком,
Чем просьбами смягчить. Как я кричу!
А где Мальволио? Он горд и сдержан, —
Вполне подходит мне такой слуга.
Так где ж Мальволио?
МАРИЯ
Сейчас явится, сударыня. Но он в очень странном расположении духа: сдается мне, он не в своем уме, сударыня.
ОЛИВИЯ
Как – не в своем уме? Он, что же, бредит?
МАРИЯ
Нет, сударыня, только улыбается. Когда он придет, лучше бы вашей милости не оставаться с ним наедине, потому что, ей-богу, он спятил.
ОЛИВИЯ
Поди за ним.
Мария уходит.
Ах, я безумна тоже,
Коль скорбный бред и бред веселый схожи.
Возвращается Мария с Мальволио.
Ты что, Мальволио?
МАЛЬВОЛИО
ОЛИВИЯ
Тебе смешно? Я за тобой послала,
МАЛЬВОЛИО
Серьезные, сударыня? Я и сам сейчас расположен к серьезности: у меня застой в крови от этих подвязок крест-накрест. Но что из того? Если они нравятся чьим-то глазам, то, как говорится в одном правдивом сонете: «Кто мил одной, тот всем по вкусу».
ОЛИВИЯ
Что с тобой, Мальволио? Как ты себя чувствуешь?
МАЛЬВОЛИО
Мысли у меня розовые, хотя ноги и желтые. Все получено, и все пожелания будут исполнены. Нам ли не узнать этот изящный римский почерк?
ОЛИВИЯ
Не лечь ли тебе в постель, друг мой?
МАЛЬВОЛИО
В постель? Ну, конечно, милая, я приду к тебе!
ОЛИВИЯ
Господи помилуй! Почему ты так улыбаешься и все время целуешь себе руку?
МАРИЯ
Что это с вами, Мальволио?
МАЛЬВОЛИО
Вы изволите обращаться ко мне с вопросами? Впрочем, даже соловьи вынуждены слушать галок.
МАРИЯ
Как вы смеете в присутствии госпожи так глупо и развязно себя вести?
МАЛЬВОЛИО
«Да не устрашит тебя величие» – так сказано в письме.
ОЛИВИЯ
Как это понять, Мальволио?
МАЛЬВОЛИО
«Иные рождаются великими…»
ОЛИВИЯ
Что, что?
МАЛЬВОЛИО
«…другие достигают величия…»
ОЛИВИЯ
Что ты такое болтаешь?
МАЛЬВОЛИО
«…к третьим оно нисходит…».
ОЛИВИЯ
Да смилуются над тобой небеса!
МАЛЬВОЛИО
«Вспомни, кого восхищали твои желтые чулки…»
ОЛИВИЯ
Мои желтые чулки?
МАЛЬВОЛИО
«…рождая желание видеть их подвязанными крест-накрест…».
ОЛИВИЯ
МАЛЬВОЛИО
«Смелей, ты займешь высокое положение, если пожелаешь…».
ОЛИВИЯ
Я займу высокое положение?
МАЛЬВОЛИО
«А если нет, пусть ты останешься слугой…»
ОЛИВИЯ
Нет, у него, несомненно, солнечный удар!
Входит слуга.
Госпожа, молодой придворный герцога Орсино явился: я еле-еле упросил его вернуться. Он ждет распоряжений вашей милости.
ОЛИВИЯ
Я выйду к нему.
Слуга уходит.
Пожалуйста, Мария, пусть за этим человеком присмотрят. Найди дядюшку Тоби, пусть позаботится, чтобы при нем кто-нибудь неотлучно находился. Я готова отдать половину состояния, только бы с ним не случилось ничего худого.
Оливия и Мария уходят.
МАЛЬВОЛИО
Ну как, понятно вам, что я за человек? За мной будет присматривать не кто-нибудь, а сам сэр Тоби! Впрочем, это ясно из письма, – она посылает ко мне Тоби нарочно, чтобы я наговорил ему дерзостей: ведь она прямо подбивает меня на это в своем письме. «Сбрось убогую оболочку, – пишет она, – будь хмур с родственником, надменен с челядью, громко рассуждай о делах государственных, порази всех странностью повадок»; и тут же указывает, как мне себя вести: вид должен быть суровый, осанка величавая, речь медлительная, манеры важного господина и прочее. Теперь ей от меня не уйти! Но все это свершилось волей небес, и я благословляю небеса. А когда она сейчас уходила: «Пусть за этим человеком присмотрят!» За человеком! Не за Мальволио, не за дворецким,
