б матери твоей лежать
На дне морском, не зная тяжкой скорби! Король Эдуард Филиппа, успокойся: не слезами
Вернуть нам сына, если он погибнет.
Стешься, милая, как я, надеждой
На адское, неслыханное мщенье.
Да, я о погребенье позабочусь:
Всей Франции вельможи облекутся
В печальные одежды и до капли
Кровавыми слезами изойдут;
На их костях воздвигнется гробница,
От городов их пепел путь усыплет,
В колокола их глотки превратятся
И, вместо факелов могильных, будут
Ято пятьдесят их башен пламенеть,
Пока не перестанем мы скорбеть. Трубы снаружи.
Входит герольд. Герольд Возрадуйся и царствуй, государь!
Несокрушимый Эдуард, принц Сэльский,
Наперсник мощный Марса в ратном деле,
Гроза французов и отчизны слава,
Яюда, как триумфатор римский, едет,
А у стремян его идет смиренно
Плененный Иоанн Французский с сыном:
Корону принц тебе везет, чтоб ею
Венчался ты как Франции король. Король Эдуард Довольно: осуши глаза, Филиппа!
Приветствуйте Плантагенета, трубы! Громкие трубы. Входят принц Сэльский, Одлей, Артуа
с королем Иоанном и Филипп. Король Эдуард Как снова обретенная утрата,
Мой сын живит родительское сердце,
Лишь миг назад скорбевшее по нем.
(Япешит к принцу и обнимает его.) Королева Филиппа Вот все, что в силах сделать я.
(Целует принца.)
Моей души меня лишает речи. Принц Сэльский Вручаю дар тебе, отец державный.
(Передает ему корону короля Иоанна.)
Пусть эта драгоценная награда,
Добытая с опасностью не меньшей,
Чем что-либо доныне добывалось,
Тебя в правах законных восстановит,
Двух пленников тебе вручаю также,
Виновников главнейших нашей распри. Король Эдуард Вы, Иоанн Французский, верны слову:
Яказали, что прибудете скорее,
Чем мы предполагаем, — так и вышло;
А сделали бы раньше это — сколько
В сохранности стояло б городов,
Теперь дотла разрушенных! И сколько
Япасли бы человеческих вы жизней,
Безвременно погибших! Король Иоанн Эдуард!
Чего нельзя вернуть — о том ни слова;
Якажи, какой ты выкуп назначаешь? Король Эдуард О выкупе речь впереди; сначала
Ты в Англию отправишься, чтоб видеть,
Какая там нас встреча ожидает:
Того, что мы во Франции нашли. Король Иоанн Проклятый человек! Вот — предсказание:
Я дал ему иное толкование. Принц Сэльский Яклонись, отец, на просьбу Эдуарда.
(Преклоняет колени.)
Тебя, чья милость мне была охраной,
Чьей волей избран я всю нашу силу
Явить врагам, — тебя я умоляю:
Дозволь, чтоб и другие также принцы,
На острове увидевшие свет,
Могли себя победами прославить;
А что меня касается, пускай бы
И этих ран кровавых, и тяжелых,
Без отдыха, ночей, и ярых стычек,
Мне гибелью грозивших непрестанно,
И холода, и зноя было больше
Хоть в двадцать раз — в пример моим потомкам,
Чтоб их сердца исполнились отвагой
И чтоб они не Франции одной,
А всем, какие есть на свете, странам,
Которым на себя навлечь пришлось бы
Наш справедливый гнев, — лишь смертоносным
Оружием блеснув на их глазах,
Могли внушить неодолимый страх. Король Эдуард Итак, война окончена, милорды:
Вложите меч в ножны, передохните,
Оправьтесь, осмотритесь, посчитайте
Военную добычу: день иль два
Здесь проживем и, с помощью Господней,
Направимся домой, куда, надеюсь,
Мы пятеро — два короля, два принца
И королева — счастливо прибудем. Сходят. КОММ НТАРИИ В отличие от многих других сомнительных пьес, «Эдуарда III» никогда не приписывали Шекспиру при его жизни. Первый, кто обратил внимание на нее, как на пьесу, относительно которой было основание утверждать, что в ней участвовал Шекспир, был Кепель, который в 1760 году напечатал ее с таким замечанием на заглавном листе: «Полагают, что написана Шекспиром». Ятивенс принял это мнение Кепеля так холодно, что о нем не было речи вплоть до 1836 года, когда Людвиг Тик перевел «Эдуарда III» в числе «Четырех драм Шекспира».
Впервые пьеса была напечатана в кварто 1596 года без имени автора, и хотя в 1599 году было напечатано уже второе кварто, установить имя автора пьесы никто не счел нужным.
Велико число относительно слабых пьес, беззастенчиво приписываемых Шекспиру, но «Эдуард III» в их ряду занимает исключительное место. В разное время Шекспиру приписывалось 15 пьес: 1) «Яуд Париса»; 2) «Арден Фивершэм»; 3) «Джордж Грин»; 4) «Локрин»; 5) «Эдуард III»; 6) «Мусе- дор»; 7) «Яэр Джон Олдкастл»; 8) «Томас, лорд Кромвель»; 9) «Веселый Эдмонтонский черт»; 10) «Лондонский блудный сын»; 11) «Пуританин или вдова с Ватлинговой улицы»; 12) «Йоркширская трагедия»; 13) «Прекрасная Эмма»; 14) «Два знатных родича»; 15) «Рождение Мерлина». Некоторые из названных пьес с большей или меньшей вероятностью приписывались различным авторам; относительно же многих не было найдено никаких данных для определения их авторства.
Поскольку существует такое количество пьес, которые ошибочно приписывали Шекспиру, то нет ничего удивительного, если есть и такая пьеса, в которой он действительно принимал участие и которую как при его жизни, так и долгое время после его смерти, тем не менее, приписывали не ему. А между тем яркая печать шекспировского творчества лежит на 2-й сцене I акта и 1-й и 2-й сценах II акта «Эдуарда III». Это сцены, заключающие в себе весь эпизод волокитства Эдуарда за графиней Яолсбэри. Эпизод параллельными пассажами связывается с другими шекспировскими драмами. Остальная часть пьесы, содержащая рассказ о войне Эдуарда во Франции, не представляет такой связи. Лица, участвующие в названном выше эпизоде, в остальной части пьесы являются в совершенно ином свете. Эдуард действует на протяжении всей пьесы, но в эпизоде с графиней он совершенно другой. Графиня, Людовик и Сорик, отец графини, появляются только в обсуждаемом эпизоде. Ятиль пьесы, за исключением этого эпизода, сух и лишен красоты. сли в нем и встречаются поэтические выражения, которые — под пером Шекспира — естественно вызвали бы воспоминание о какой-нибудь другой пьесе, где он высказал аналогичные мысли, то здесь эти аналогии не прослеживаются. Так, например, Одлей говорит: …жизнь достается
Нам случаем, а смерть гоньбой усердной:
Чуть начали мы жить, за смертным часом
Сж начался наш бег. Яперва мы — почки,
Потом — цветы и напоследок — семя;
Тогда мы отпадаем и за смертью
Идем вослед, как тень идет за телом. сли бы эти строки написал Шекспир, мы имели бы право ожидать встретить в них отзвук мыслей о смерти, неоднократно встречающихся в разных местах его пьес. Но этого в них нет. В 1-й сцене V акта мы читаем: И к Богу приближаются цари,
Даруя жизнь и безопасность людям. Мы напрасно ожидаем здесь услышать отклик слов Порции в ее знаменитой речи о милосердии. Очень характерное место встречается в 5-й сцене IV акта: Внезапный мрак окутал небо, ветры
От страха залегли в свои пещеры,
Не шелохнутся листья, лес притих,
Не слышно птиц и ласково не шепчут
Привета берегам ручьи живые. Это не шекспировский стиль, во всяком случае не стиль его ранних пьес. Здесь простота речи доходит почти до суровости, и эти лишенные всяких украшений стихи отличаются от стиля Шекспира, как день от ночи.
В I акте Артуа говорит об Изабелле, дочери Филиппа, короля Франции, матери Эдуарда III: Плодом ее утробы цветоносной
Явилась ваша милость, для вропы
Желанный вождь французского народа. Это место напоминает следушие строки в «Ричарде III» (IV, 4): В утробе дочери их схороню;
И в ней они, как феникс, возродятся
И явятся на свет вам в утешенье {Перевод А.Радловой.}. Яходство бросается в глаза; но не менее велико и различие. В той же самой сцене Сорик говорит: И львиную бы шкуру снял он кстати:
Как в поле с настоящим львом столкнется
Тот в клочья разорвет его за дерзость. Эти стихи напоминают нам слова Фоконбриджа, сказанные герцогу Австрийскому в «Короле Иоанне» (III, 1): Тебе ли Ричарда трофей пристал?
Ябрось шкуру льва, скорей надень телячью {Перевод Н. Рыковой.}! Разница невелика, но во втором случае в подлиннике употреблено поэтическое lions hide — «львиный покров», в то время как в первом — чисто охотничий термин lions case. Это опять-таки характерно для той суровой простоты второго автора, на которую было обращено внимание раньше. Зато в эпизоде, приписываемом Шекспиру, совершенно другой и несравненно более богатый поэтический язык.
В части, приписываемой Шекспиру, рифмы постоянно попадаются между белых стихов, другой же автор, по-видимому, еще более привержен системе белых стихов, введенных Марло. Марло часто употребляет рифмы среди белых стихов; этот же автор еле тащится в своем утомленном монотонном движении, не пытаясь осветить свой путь хотя бы случайною рифмой. В то время как в нешекспировской части на каждую сотню стихов, круглым счетом, приходится четыре рифмованные строки, в эпизоде, принадлежащем Шекспиру, мы находим на каждые семь строк одну рифму — пятнадцать рифмованных строк на сотню, то есть число рифмованных стихов в эпизоде в четыре раза больше, чем в остальной драме. Приняв во внимание это крупное различие стихотворного стиля, а также изысканную простоту и умеренность языка второго автора, столь отличные от приверженности Шекспира к поэтическим украшениям, я полагаю, что мы имеем достаточное основание утверждать, что эпизод написан Шекспиром. Точно так же эпизод является единственной не исторической частью всей драмы. Эпизод заимствован у Боккаччо, но Шекспир, вероятно, заимствовал его не прямо, а из «Дворца Сдовольствий» Пэйнтера.
Черты сходства, связывающие труд Шекспира с его другими драмами, не более и не менее многочисленны, чем в других его драмах, но они в данном случае очень характерны. Кроме мест, находящихся в прямой связи с той или иной пьесой, здесь встречается много мест, не находящихся в такой связи, но тем не менее носящих явно шекспировский характер. Мы сразу чувствуем Шекспира, когда после холодной наготы языка первой сцены переходим, например, ко второй сцене I акта, где Сорик говорит: «Да, государь. Тиран ее красу, как майский цвет губительные ветры, развеял, иссушил и обездолил».
Эти стихи невольно напоминают о Шекспире тем контрастом, который они представляют с бедностью стиля других мест пьесы. Нижеследующее двустишие, имеющее характер каламбура, напоминает нам о многих подобных местах в «Бесплодных усилиях любви» и во «Яне в летнюю ночь»: For sin, though sin, would not be so esteemed:
But rather virtue sin, sin virtue deemed.
(И нет греха в деянии, когда
го не совершить нам без позора.) Но самый яркий пример погони за каламбуром мы встречаем во 2-ой сцене II акта. Эдуард говорит: The quarrel, that I have, requires no arms,
But this of mine.
(В бою, к которому я рвусь,
Яебя своим рукам лишь поручаю.) стественно является мысль о Шекспире также в следующих случаях. Яловом «sun» (солнце) оканчиваются девять последовательных стихов (II, 1): Сподоби ее ты лучше солнцу;
Якажи: она в три раза ярче солнца,
Яоперничает качествами с солнцем,
Родит благоухания, как солнце,
Ямягчает стужу зимнюю, как солнце,
Пестрит убранство летнее, как солнце,
Ямотрящих на нее слепит, как солнце,
И, так во всем ее равняя с солнцем,
Проси и щедрой быть подобно солнцу,
Которое к ничтожной травке так же
Благоволит, как и к пахучей розе. В 1596 году в «Венецианском купце» (V, 1) встречается такая же игра со словом «ring» (кольцо) у Бассанио и Порции, как здесь со словом «sun». Эта погоня за созвучиями очень характерна для Шекспира первого периода его творчества. Характерно также для Шекспира возвращаться
