пчела. Но разве я в утрате виновата? Тебя ясе ради мной был принят он… Он от тебя — так, значит, все в нем свято! Не мог твой гость быть мною оскорблен. А он-то, жалуясь, что утомлен, О добродетели распространялся… Как ловко дьявол маской прикрывался! Зачем червяк вгрызается в цветок? Иль воробьев из гнезд кукушки гонят? Иль ядом жабы осквернен поток? Иль девы грудь под игом страсти стонет? Иль царь бесчестьем титул свой уронит? Да, совершенства в этом мире нет, Во всем чистейшем есть нечистый след! Вот старый скряга у ларца с деньгами: Подагра, судорога ног и рук, Чуть видит он потухшими глазами… Но, как Тантал, под игом страшных мук, Он проклинает горький свой недуг. Он знает, что и золото не в силах Заставить вспыхнуть кровь в иссохших жилах. Владеет им, увы, без пользы он, И все, что скаредность за жизнь скопила, Все — сыновьям, никто не обделен! Отец был слаб, но в них бушует сила, И вмиг проклятое блаженство сплыло! Как часто схватишь сладость, а во рту Почувствуешь нежданно кислоту! Над нежною весною вихрь кружится, С бутонами в корнях сплетен сорняк, Шипит змея там, где щебечет птица, Зло — добродетели смертельный враг! Ничто своим не назовешь никак, Все предает враждебный людям Случай Иль бедствиям, иль смерти неминучей. О Случай, как тяжка твоя вина! Предателя склоняешь ты к измене, Тобою лань к волкам завлечена, Ты предрешаешь миг для преступленья, Закон и разум руша в ослепленье! В пещере сумрачной, незрим для всех, Таится, души уловляя, Грех! Ты на разврат весталок соблазняешь, Ты разжигаешь пламенную страсть, Ты честность и доверье убиваешь, Ты дев невинных подстрекаешь пасть, Хула ль, хвала — твоя всесильна власть! Вор и насильник, с хитростью во взоре, В желчь превращаешь мед, блаженство — в горе! Твой скрытый пыл сменил открытый стыд, Твой тайный пир всеобщий пост сменяет, Твой блеск любезный меркнет в мрак обид, Твой мед в устах полынью отзывает, Твое тщеславье, промелькнув, растает… О мерзкий Случай, отвечай, зачем, Столь ненавистный, ты желанен всем? Когда просителю ты станешь другом, Его прошеньям дав законный ход? Когда покончишь ты с войны недугом, Избавив душу от цепей забот? Когда больным вольешь лекарство в рот? Бедняк, хромой, слепой — ползут, взывают, Но часто ль на пути тебя встречают? Умрет больной, покуда врач храпит, Сиротка плачет, враг ее ликует, Пирует суд, вдова в слезах молчит, На травле граф, а в селах мор лютует… Тебя не благо общее волнует! Измены, зависть, зло, насилье, гнев Ты всем им служишь, в злобе озверев. Добро и Правда лишь к тебе стремятся, Но тысячи преград ты ставишь им Пусть платят деньги! А Греху, признаться, Платить не надо — ты же в дружбе с ним, Влиянием его ты одержим! Ждала супруга я, но не случайно Пришел Тарквиний — твой любимец тайный. Твоя вина — убийство, воровство, Твоя вина — грех клятвопреступленья, Твоя вина — измена, плутовство, Твоя вина — позор кровосмешенья! Ты спутник всех грехов без исключенья, В прошедшем, в будущем, везде, всегда, От хаоса до страшного суда. О Время, с Ночью схожее отчасти, Гонец и вестник пагубных забот, Враг юности и раб преступной, страсти, Конь, на котором Грех летит вперед, Рождает все и губит твой полет! О Время, в жизни ты играло мною, Так стань же гибели моей виною! Зачем же Случай, верный твой холоп, Меня настиг, когда я отдыхала? Разбив мне жизнь, его рука по гроб Меня к несчастьям ныне приковала. Врагов мирить тебе бы надлежало И ложность мнений исправлять — вот цель! А не вторгаться в брачную постель. Твой долг — кончать все распри меж царями, Ложь обличать, возвысив правды свет, Прижать печать на и прошлыми веками, Будить рассвет, ночной сметая вред, Злодеев исправлять годами бед И всюду разрушать земные зданья, Темня их башен золотых блистанье. В добычу храмы отдавать червям, Все меркнущее в пасть швырять забвенью, Вскрыть новый смысл в старинных книгах нам, У ворона раздергать оперенье, Не ветхость славить, а весны цветенье, Отжившее, как молотом, дробить И вихрем колесо судьбы кружить. Дать внучек старым дамам, обращая Младенца в мужа, старика в дитя, Убить убийцу-тигра, укрощая Единорога или льва, шутя, Разить плута, его же плутней мстя, Рождать крестьянам урожай огромный И скал громады рушить каплей скромной. Зачем лишь зло творишь, свершая бег, Раз для добра не можешь ты вернуться? Отдай хотя 6 минуту нам за век И тысячи вокруг тебя сомкнутся, Они умно с долгами разочтутся… Один лишь час бы я вернуть могла, И я бы отразила натиск зла. О Время, вечности лакей бессменный! Обвей бедой Тарквиния уход, Измысли ужас необыкновенный… Пусть ночь преступную он проклянет, Пусть призраков над ним витает гнет… Чтоб всюду грех в его сознанье плавал, Пусть каждый куст грозит ему, как дьявол! Пусть он спокойного не знает сна, Пусть ночью он стенает исступленно, Пусть без конца томит его вина, Пусть он годами испускает стоны, Сердцами каменными окруженный… Пусть он не видит нежных женских лиц, А только пасти яростных тигриц! Пусть волосы он рвет, тоской терзаясь, Пусть сам себя проклятьями клеймит И, помощь от тебя обресть отчаясь, Пусть жизнь раба презренного влачит, Пусть с завистью на нищих он глядит, Пусть, наконец, злодею в наказанье Откажет даже нищий в подаянье. Пускай врагами станут все друзья, Пусть весело шуты над ним глумятся, Пусть видит, как в печалях бытия Медлительно часы и дни струятся И как они в безумствах жизни мчатся, Пусть за свое деянье от стыда Не знает он покоя никогда! Ты, Время, — злым и добрым откровенье! О, как должна злодея я проклясть? Пусть леденеет пред своею тенью, Пусть от своей руки мечтает пасть, Ей кровь презренную отдав во власть… О, кто на роль столь мерзкую польстится Стать палачом мерзавца согласится? А то, что он из рода королей, Усугубляет замысел кровавый! Чем выше смертный, тем шумят сильней Вокруг него и ненависть и слава… Да, высших высший ждет позор по праву! Лишь тучей затмевается луна, А россыпь звезд всегда едва видна. Ворона грязью перемажет крылья Никто и не заметит все равно, А лебедь, несмотря на все усилья, Отмыть не сможет с белизны пятно… Светло жить королям, рабам — темно! Комар летит — его и не найдете, Но всем очам открыт орел в полете! Прочь, праздные слова, рабы шутов! Бесплодные и немощные звуки! Лишь в школах место для бесцельных слов, Иль в дебрях схоластической науки, Или в суде, где ждет проситель в муке… А мне не нужно доводов в суде Законы не помогут мне в беде! Напрасно Время я кляну и Случай, Тарквиния и сумрачную Ночь, Напрасно, свой позор оплакав жгучий, Я отогнать его мечтаю прочь… Нет, плесень слов не может тут помочь! Мне лишь одно спасенье остается Пусть кровь моя нечистая прольется! Таков мой рок. Зачем дрожишь, рука? Ведь это честь — избавить от позора! Умру — со славой ты войдешь в века, Останусь жить — ты стыд познаешь скоро, Ты не могла спасти меня от вора, Страшилась схватки с яростным врагом… Убей меня — и мы умрем вдвоем!» Она встает с растерзанной постели, Найти орудье смерти надо ей… Но это же не бойня, в самом деле, Не сыщешь тут кинжалов и ножей… В ее устах дыханье все слабей Так тает в небе дым из жерла Этны. Так дым обстрела меркнет неприметно. «Живу напрасно, — говорит она, Но средства кончить жизнь не нахожу я… Смерть от меча его была страшна, Теперь для той же цели нож ищу я! Но мужу верность я храню былую И ныне… Нет, теперь уж я ве таТарквинием вся святость отнята! Исчезло то, чем жизнь была желанна… К чему теперь страшиться смерти мне? На смятой тоге — славы знак туманный… Сотру ли смертью память о пятне? Позор живет, а жизнь — в могильном сне! Раз нет сокровища, то пользы мало Разбить шкатулку, где оно лежало. Да, милый Коллатин, тебе не след Изведать горечь веры оскверненной, Твоей любви не омрачу я свет Бесчестной клятвой, ложью заклейменной. Нет, не родится отпрыск обреченный! Не дам злодею хвастаться потом, Что ты его отродью стал отцом. Не дам злодею втайне ухмыляться, В кругу друзей смеяться над тобой… До твоего добра он смог добраться Не золотом, а хваткой воровской. Сама я властна над своей судьбой! Не в силах жить под гнетом оскорбленья, Я смертью смою это оскверненье! Бесчестьем я тебя не отравлю, Не скрою зло сплетеньем оправданий, Я краской черный грех не побелю, Чтоб спрятать правду страшных испытаний. Все выскажу, открыв врата страданий, И хлынет, как поток в долину с гор, Чистейший ключ, смывая мой позор». А в это время смолкла Филомела, Утих прелестный, жалобный напев, И ночь торжественная улетела В зловещий ад. Восток, порозовев, Льет ясный свет в глаза юнцов и дев… Лукреции отнюдь не до веселья, Ей хочется замкнуться в Ночи келье. Сквозь щели стен лучи за ней следят, Как ореол над героиней в драме. Она в слезах твердит: «О зоркий взгляд! Зачем в мое окно ты мечешь пламя? Лишь очи спящих щекочи лучами… Пусть не клеймит мне лба твой жгучий свет, У дня от века с ночью дружбы нет». Все омерзенье ей кругом внушает… Грусть, как ребенок, в буйности шальной То расхохочется, то зарыдает. Мир старых горестей уже ручной, А вот у новых пыл совсем иной, Но так пловец неопытный, в волненье, Усталый, тонет лишь от неуменья. Так, погрузившись в бедствий океан, Она вступает в спор с любым предметом… Все, все застлал ее тоски туман, Она лишь горе видит в мире этом, Тьму горестей, не тронутую светом… Порой печаль нема — ни слова нет, Порой сойдет с ума, впадая в бред! Встречают утро ликованьем птицы, Но радость их у ней рождает стон. Тоску веселье облегчить стремится, Но лишь острее грустный им пронзен, Себе в друзья лишь грустных ищет он! Тогда казались легче нам печали, Когда участье скорбных мы встречали. Двойная смерть — у берега тонуть! Пред грудой яств — лютей в сто раз голодный, Взгляни на мазь — сильней заноет грудь, Грусть может стать от
