что правители должны обладать прежде всего теми добродетелями, которые составляют сущность идеального государства, а для этого они должны отличаться стремлением к познанию природы вещей, памятью, проницательностью, способностью к диалектике и многими другими талантами, которые встречаются очень редко. Но, главное, они должны познать справедливость и истину. Правда, в диалоге о государстве достаточно ясно утверждается трагически неразрешимая проблема. В существующих государствах, говорит Сократ, истинные философы или поддаются влиянию плохого государственного устройства, или погибают: «если человек, словно очутившись среди зверей, не пожелает сообща с ними творить несправедливость, ему не под силу будет управиться со всеми дикими своими противниками одному, и, прежде чем он успеет принести пользу государству или своим друзьям, он погибнет без пользы для себя и для других» {Платон. Указ. соч., 496d, с. 301.}.
Почти все гуманисты эпохи Возрождения так или иначе откликались на поставленные в диалоге Платона проблемы, в частности, на его учение об идеальном правителе {См.: L. С. Warren. Humanistic doctrines of the prince from Petrarch to sir Thomas Elyot. Chicago, 1939; F. Caspart. Humanism and the social order in Tudor England. Chicago, 1954.}. В Англии наиболее глубокие мыслители XVI в. — Томас Мор и Томас Старки понимали, что платоновская программа воспитания добродетельных государей неосуществима, но взгляды Мора и Старки были исключением, а большинству политических авторов XVI в. была близка позиция Томаса Элиота, высказанная в сочинении «Правитель». Современники Шекспира Филипп Сидней и Эдмунд Спенсер обращались для создания образов идеальных монархов к поэтической фантазии.
Шекспир откликнулся на проблему воспитания правителя в хрониках «Король Генрих IV» и «Король Генрих V». Один из исследователей, Э. Гретер, приводит многочисленные параллели в хронике «Король Генрих V» и в сочинении Томаса Элиота «Правитель» и делает вывод, что Шекспир, следуя Элиоту, создает образ идеального монарха {E. Grether. Das Verhaltniss von Shakespeare’s «Henry V» zu sir Thomas Elyot’s «Governour». Inaug. diss. Marburg-Lann, 1938.}. А между тем автор не замечает скрытой полемики с Элиотом в хрониках Шекспира.
Элиот был другом Томаса Мора, но получив известие о казни лорда-канцлера, он написал покаянное письмо Томасу Кромвелю, виновнику падения и казни его друга. В этом письме он умолял забыть о его, Элиота, дружбе с покойным канцлером, так как он никогда не разделял ужасных заблуждений Мора {Thomas Elyot. The boke named the Governour. vol. I. London, 1880, p. CXXVI.}. В письме одному из своих друзей Элиот обращается с просьбой отвратить от него немилость Генриха VIII и Кромвеля, грозящую ему из-за дружбы с Мором, снова отрекается от казненного друга и клянется в верности королю, выпрашивая кусок конфискованных Кромвелем земель {Ibid., p. CXXX-CXXXI.}.
Элиот осуждает идею равного распределения имуществ и оправдывает кровавые законы против бродяг, «созданные для должного наказания этих бездельников» {Ibid., p. 85.}. Сочувствие к ним Элиот называет «напрасной жалостью, в которой нет ни справедливости, ни милосердия, но из которой проистекают безделье, пренебрежение, непокорность и все неизлечимые несчастья» {Ibid., p. 87.}. Элиот совершенно серьезно советует правителю познать жизнь народа, лично изучить все уголки страны, все обычаи, как хорошие, так и дурные. Только тогда правитель сможет узнать причину упадка и найти лучшие лекарства для быстрейшего излечения больного государства {Ibid., vol. II, p. 406-407.}. Элиот подробно расписывает программу такого изучения жизни. Правитель должен знать, что думают и говорят его подданные, какие достойные и богатые граждане обитают в его государстве, каков их образ жизни, их правосудие, щедрость, усердие в исполнении законов и другие добродетели. Он должен также знать, кого народ считает угнетателями, какие жадные и нерадивые чиновники и неспособные судьи снискали нелюбовь народа {Ibid., p. 408-409.}. Только когда все горести и болезни государства будут изучены и испытаны на собственном опыте, правитель сможет обратиться за советом к «времени» для отыскания необходимого лекарства {Ibid., p. 427.}.
Элиот подробно распространяется, о том, что правителю необходимо обладать такими добродетелями, как милосердие (mercy), щедрость и благожелательность (benevolence), которые, по мнению Элиота, более привлекут к государю сердца подданных и укрепят его власть, чем крепости и гарнизоны (The benevolent mind of a governour not only binds the hearts of the people to him, but also gardeth more safely his person than any tour or garrison) {Ibid., p. 73, 106, 186.}. Томас Элиот совершенно иначе рассматривает сущность государства, чем Томас Мор, считая, что государство основано для защиты народа от несправедливости, что люди в древние времена избирали наиболее справедливых и беспристрастных граждан, чтобы те поддерживали порядок в государстве.
По мнению Элиота, справедливость и правосудие (justice, equity), а также покорность и терпение (obedience, patience) являются основой государства, так же как вера в божественное провидение.
Эта программа кажется Элиоту вполне осуществимой. Шекспир в хрониках о Генрихе IV и Генрихе V всю тему познания жизни народа переносит в комический план: из «народа» он выбирает самые отверженные элементы, сближая наследного принца с лондонскими низами. Он привлекает внимание к самым темным сторонам жизни, хотя и в комическом освещении сэра Джона Фальстафа. Комическая интерпретация такого непосредственного сближения Генриха с «народом» введена совершенно сознательно: серьезным размышлениям Элиота о добродетелях короля и рецептам для излечения больного государства Шекспир противопоставляет нечто похожее на пародийные комментарии к советам Элиота, хотя сама идея воспитания принца в гуще жизни вызывает сочувствие Шекспира.
В речах Генриха, обращенных к французскому послу, можно почувствовать ироническое отношение к некоторым советам Элиота. Элиот называет милосердие важной добродетелью идеального правителя. Генрих объявляет послу: английский король — не тиран, а христианский государь, и наши страсти подвластны милосердию так же, как и несчастливцы, закованные в цепи в наших тюрьмах. Напоминание о тюрьмах омрачает ореол милосердного государя. Узнав, что дофин прислал ему в насмешку теннисные мячи, Генрих притворяется разгневанным: эти мячи обратятся в ядра, в орудия мести, и тысячи вдов и матерей будут проклинать эту шутку дофина. Гнев короля воспринимается как политический прием — ведь Генрих еще до появления посла решил начать войну, и теперь он всего лишь находит удачный предлог для войны.
Если Элиот восхваляет «терпение» как благородную и прекрасную добродетель, то в пьесе это слово обыгрывается в комическом контексте. После первого акта, где изображены причины и начало войны, следуют рассуждения Нима — этот трусливый воришка боится идти на войну и повторяет как единственное утешение: «Ну что ж, будь что будет», «проживу сколько можно», «чему быть, того не миновать; хотя терпение — усталая кляча, но она еще тащится» (II, 1) {Здесь к далее в этой статье цитаты из произведений Шекспира даны по изд.: В. Шекспир. Полное собрание сочинений в восьми томах, т. III. Л., 1937. Перевод Е. Н. Бируковой.}.
Пример пародийного отношения к добродетелям, перечисленным в книге Элиота, содержится в речи Генриха, обращенной к изменнику лорду Скрупу. Э. Гретер, приводя эту параллель, не замечает иронического отношения к советам Элиота. Принц Генрих перечисляет многочисленные добродетели, какими, казалось, обладал Скруп: верность долгу, ученость, благородство происхождения, благочестие, умеренность в пище, свобода от грубых страстей, постоянство духа, осмотрительность в суждениях, скромность. У Элиота всеми этими достоинствами должен обладать король. В пьесе заложена совершенно иная мысль: эти добродетели могут быть только блестящей видимостью, скрывающей душу предателя (II, 2).
В поздних хрониках Шекспир, как и многие гуманисты, ставит проблему воспитания государя и человека. В самом начале хроники «Король Генрих V» в диалоге архиепископа Кентерберийского перечисляются достоинства, которыми обладает Генрих. Это восхваление нового короля объясняется прежде всего тем, что Генрих благожелательно относится к церкви (a true lover of the holy church), однако в суждениях служителей церкви о короле есть и объективная оценка: Генрих разбирается и в религиозных делах, и в делах правления (of commonwealth affairs), и военных вопросах (list his discourse of war), и в политике (any cause of policy), он прекрасный оратор (his sweet and honey sentences). Архиепископ восхваляет знание жизни (so that the art and practic part of life / must be the mistress to this theoric) и тут же удивляется, как мог принц научиться всему этому в компании грубых и невежественных людей, в пирах и забавах (I, 2). Это легко мог объяснить зритель, знакомый с юностью Генриха, представленной в предшествующих хрониках.
В этих суждениях персонажей о короле Генрихе V можно видеть сочувственное отношение Шекспира к важному значению теорий об идеальном правителе: король должен знать жизнь своих подданных. Однако нельзя забывать, что это говорится в начале новой драмы, где ставятся собственные проблемы, где комический элемент весьма незначителен по сравнению с предшествующими хрониками о Генрихе IV. Желательность подобного воспитания несомненна, а в хронике «Король Генрих V» показаны благотворные для государства результаты такого познания жизни. И все-таки в предшествующих хрониках столь же неопровержимо показан совершенно фантастический характер дружбы принца с Фальстафом и другими обитателями таверны «Кабанья голова».
Важен и другой вывод, к которому Шекспир приводит зрителей: каковы результаты этого изучения жизни? Король Генрих IV убеждает принца, что его увлечение грозит ниспровержением порядка в государстве, предсказывает ему гибель, говорит о том, что жажда «популярности» вызовет к нему презрение всех его подданных. И принц соглашается с отцом. Став королем, Генрих V подчиняется высшим сословиям, Верховному судье, парламенту и обещает избрать благородных и мудрых советников, И поступить иначе он не может, Во Второй части хроники «Генрих IV» вторая сцена пятого акта вполне могла бы служить светлым финалом, если бы целью драматурга было прославление идеального короля. Но за ней следуют еще три сцены в совершенно ином духе.
В третьей сцене пятого акта зритель видит, с каким искренним восторгом принимают Фальстаф и его приятели известие о том, что их «нежный ягненок» стал королем. Фальстаф не был бы Фальстафом, если бы не подумал о материальных выгодах такой перемены: «Законы Англии будут в моей власти», восклицает он и обещает наградить всех своих друзей. В четвертой сцене два стражника тащат хозяйку Куикли и Долль Тершит в тюрьму, а в пятой сцене мы видим Фальстафа и его друзей у Вестминстерского аббатства. И вот здесь, перед самым появлением короля Генриха V, Фальстаф ни разу не вспоминает о выгодах своего положения, а говорит только о своей привязанности к Генриху. Фальстаф стоит, запыленный с дороги, и сокрушается, что не успел купить новое платье на взятую у Шеллоу тысячу фунтов. «Но ничего, этот жалкий вид более подходит, он показывает, как я жажду его видеть… глубину моей
