привязанности… мою преданность». «Вот я стою, забрызганный грязью с дороги, потея от желания его увидеть, ни о чем другом не думая, забыв обо всех других делах, как будто у меня нет ничего, кроме желания его увидеть».
При всем комическом преувеличении, свойственном Фальстафу, искренность этих слов не вызывает сомнения. Когда появляется король, раздаются дружеские восклицания Фальстафа; «Боже храни тебя, Хэл!», «Будь счастлив, милый мальчик!», «Мой король! Юпитер! Я говорю с тобой, мое сердце!» Но он слышит холодный ответ короля: «Милорд судья, с глупцом поговорите», а затем речь Генриха, наполненную поучениями. «Старик, тебя не знаю я!» — жестоко объявляет король и советует Фальстафу оставить шутовство, обратиться к молитвам, подумать о близкой могиле. Генрих прогоняет своего бывшего приятеля, запрещая под страхом смерти показываться ему на глаза. И хотя король прибавляет обещание дать ему средства к жизни, после ухода короля Верховный судья тут же заключает Фальстафа в тюрьму. Таков конец пьесы, вызывающий недоумение многих исследователей. «Принц превращен в неблагодарного лицемера», {J. М. Murry. Shakespeare. London, 1936, p. 176.} — пишет Д. М. Мэрри.
Даже зрителям, согласным с необходимостью для принца порвать со своими друзьями, такой поступок должен был показаться слишком суровым. В «Короле Генрихе V» рассказ о смерти Фальстафа вызывает к нему сочувствие. Приятели Фальстафа оценивают поступок Генриха как каприз и говорят о том, что король разбил сердце бедного рыцаря. В этой же хронике упомянуто и о судьбе приятелей Фальстафа. Когда королю сообщают, что Бардольфа собираются повесить за кражу распятия в церкви, Генрих приказывает всех таких нарушителей вешать беспощадно, а вскоре зритель узнает, что и Ним был повешен за воровство. Таков ответ Генриха на шутливую просьбу Фальстафа в начале Первой части «Короля Генриха IV»: «Прошу тебя, Хэл, когда ты будешь королем, не вешай воров».
Такой финал не только не кажется странным, но является естественным завершением двух частей хроники «Король Генрих IV», он определяется историческим и философским замыслом. Не поддержку теорий об идеальном государе, о единстве короля и народа, а критику этих теорий содержит шекспировская драма. Ошибочно утверждать, будто в фальстафовских сценах представлен народ, напротив, в них отсутствуют трудовые элементы, которые были участниками мятежа Кэда. Но если Элиот и другие гуманисты, говоря о народе, имели в виду трудолюбивых и честных подданных, то Шекспир в целях комической интерпретации тезиса о единстве короля и народа отбирает жалкие и отверженные элементы, в то время особенно многочисленные.
Единство власти и этих социальных низов является неосуществимым. Невозможность примирения двух миров и разрыв Генриха с Фальстафом изображаются в хронике как горькая необходимость. По образу жизни, интересам и даже языку они остались чужими, враждебными друг другу. Даже хороший король не может быть действительно близок всем своим подданным и удовлетворить их нужды. И не он в этом виноват.
В хрониках «Король Генрих IV» и «Король Генрих V» есть и другой, философский план. Это драма не только о противоречии между властью и социальными низами, но и драма о воспитании человека. Философское содержание — поиски для героя истинного назначения в жизни. Принц Генрих критически относится к Хотсперу, но не принимает и жизненную философию Фальстафа. Познание всех сторон жизни, даже самых низких, необходимо принцу не для удовольствий, а для полезной деятельности. В плане общефилософском разрыв с Фальстафом является отрицанием эпикурейского взгляда на мир, но не с позиции ограниченных пуритан, принца Джона или Верховного судьи, а с позиции гражданского долга перед государством.
Хроника «Король Генрих V» приводит к выводу о критическом отношении Шекспира к теориям идеального правителя. Действие и здесь происходит в двух мирах. В одном звучат торжественные речи короля, архиепископа, советников речи о правах, призывы к войскам, восхваления храбрости англичан. События в «низшем» мире — это пародийные комментарии к пышным восхвалениям, уничтожающие героический облик войны.
Изображение побед Генриха V должно было несколько утешить англичан, потому что как раз в 1598 г. английская политика во Франции потерпела полное поражение. Французский король Генрих IV, которому Елизавета помогала, в 1598 г. заключил союз с Испанией, ссылаясь на необходимость и благочестивое стремление к миру, и Филипп Испанский послал на помощь Ирландии третью по счету армаду {См.: I. B. Black. The reign of Elizabeth. London, 1945, ch. XII.}.
Как описывается в пьесе начало войны? Архиепископ Кентерберийский боится, что парламент примет билль, по которому церковь лишится лучшей части своих земель. Земли, отнятые у церкви, пойдут на содержание королевской свиты и богаделен, на помощь бедным и старикам и на пополнение королевской казны (I, 1). Чтобы спасти церковные богатства, архиепископ решает уговорить короля начать войну с Францией, для которой церковь даст средства. Так раскрыты истинные причины войны. Г. У. Фарнам, рассматривая экономическое содержание этого билля, приходит к выводу, что война изображается в драме как попытка решения экономических проблем внутри государства. Вряд ли Шекспир это сознавал: экономические отношения парламента и церкви затронуты попутно, а главное содержание начальных сцен заключено в этической оценке поведения архиепископа. Некоторые авторы серьезно обсуждают вопрос о справедливости или несправедливости притязаний Генриха V на французский престол. Пояснив истинные причины войны, Шекспир дает понять, что длиннейшая речь архиепископа в обоснование «прав» Генриха (I, 2) всего лишь прикрывает эгоистические цели служителей церкви. Запутанность и неубедительность притязаний очевидна {Возможно, что в 90-е годы XVI в. эта речь не казалась такой нудной, как в XX в. Е. Висли приводит интересный факт: в 90-е годы Филипп Испанский в нарушение Салического закона требовал французскую корону для своей дочери, потому что на эту корону якобы имела права ее мать, сестра французского короля Генриха III. Казуистика архиепископа могла напомнить зрителям о якобы «законных» притязаниях Филиппа II на Францию (см.: Е. S. Beesly. Queen Elizabeth. London 1892).}. Эту речь можно сравнить с монологом Йорка о его правах на английский престол, с доводами иезуита Пандольфа в защиту клятвопреступления и с речью хитрого Улисса, доказывающего, что неравенство является законом природы.
Во всех этих случаях чувствуется ирония Шекспира. Правы исследователи, утверждающие, что Шекспир изобразил в архиепископе одного из величайших лицемеров {См., например: Stanford Brooke, Ten more plays of Shakespeare. London, 1925, p. 303-304.}. Но дело не только в этической оценке. Для успеха в политических делах правители вынуждены скрывать истинные цели своих поступков, создавать видимость законности, оправдывая свои действия с точки зрения общечеловеческой справедливости. Узнав о заманчивом предложении архиепископа, Генрих обращается к нему с горячей речью, предупреждая о страшных последствиях войны (I, 2).
В этих словах Генриха дана косвенным образом оценка поведению архиепископа. Хитрый политик смело принимает грех на себя и произносит знаменитый монолог о порядке, сравнивая государство с пчелиным ульем. Комментаторы указывают много источников для этого монолога {L. В. Campbell. Shakespeare’s «Histories» — mirrors of Elizabethan policy. San Marino, California, 1947, p. 273.}. В частности, Э. Гретер обнаруживает параллели с рассуждениями Томаса Элиота. Элиот доказывает, что различие в положении людей установлено богом, и восхваляет в государстве пчел покорность установленному порядку. Известно, что рассуждение Элиота о хаосе, который грозит миру, когда нарушен порядок, Шекспир использовал для монолога Улисса в пьесе «Троил и Крессида» {E. Grether. Op. cit, s. 14-15. Уитакер упоминает, кроме Элиота, еще два источника монолога Улисса: начало 10-й проповеди из Первой серии официальных англиканских проповедей и 3-ю главу первой книги сочинения Хукера «Законы церковной политики». Однако он отмечает, что обращение Улисса «Appetite, a universal wolf» отсутствует в этих источниках, хотя и является развитием учения Хукера. Автор не использует в этой связи сочинение Платона «Государство» (см.: V. К. Whitaker. Philosophy and romance in Shakespeare’s «problem» comedies. — In: «The Seventeenth century…» R. F. Jones e. a. [Eds.]. Stanford, California, 1965, p. 340; см. также статью: I. Kletnstuck. Ulysses’ speech on degree as related to the play of Troilus and Cressida. — «Neophilologus», 1959, Jg. 43, Afl. I, p. 58-63).}. Улисс прибегает к философским обобщениям, чтобы доказать, что иерархия в обществе является законом природы (I, 3).
Речи архиепископа и Улисса содержат часть истины: Шекспир, вероятно, согласен с мнением философов, утверждавших, что в человеческом обществе, как и в природе, все совершается по определенным законам, существует разделение труда и разделение общества на группы. Однако Шекспир тут же показывает, как эти идеи используются в политических целях для оправдания эгоистических интересов. Противник абсолютизма Томас Старки приводил аргументы защитников монархии, почти совпадающие с доводами архиепископа и Улисса. Некоторые исследователи увидели в этих монологах политические концепции самого Шекспира, защиту иерархии и проповедь подчинения существующему порядку. А между тем в драмах Шекспира выведены всего лишь необыкновенно хитрые политики, умеющие привлекать законы природы и общества для того, чтобы в глазах окружающих существующее положение вещей казалось соответствующим вечным законам природы. В государственной политике эти персонажи Шекспира проявляют высшую мудрость и маскируют собственные интересы не менее искусно, чем это делает Платон, оправдывая с помощью мудрой философии античное рабство и кастовый строй.
Платон красочно и убедительно описывает разделение труда в результате появления все новых потребностей, а затем поясняет, что разделение труда неизбежно порождает куплю и продажу, наемников, продающих свою физическую силу, солдат для ведения войны, правителей для управления делами государства, — и объявляет такое положение вещей законами природы, вечными и неизменными. Чтобы установить справедливый порядок, необходимо, чтобы каждый исполнял дело, к которому он предназначен от рождения (это положение вполне соответствовало изречению «трудись в своем призвании»). Страж должен управлять, а раб — трудиться, не стремясь стать свободным, иначе город погибнет. Тогда не будет вражды между богатыми и бедными, не будет несправедливости, ибо для Платона несправедливостью является все, что нарушает мир в городе {См.: Платон. Указ. соч., т. III, ч. 1, с. 224-225.}.
Архиепископ Кентерберийский, Улисс и Менений Агриппа как будто следуют учению Платона о государстве, дополняя древние положения о разделении труда примерами из современной Шекспиру политической борьбы, заимствованными из политических трактатов.
Э. Гретер отметил, что современные парламентские дебаты могли дать Шекспиру материал для речи архиепископа Кентерберийского. Автор не приводит доказательств, а между тем речь Эдуарда Кока, знаменитого юриста XVI в., содержит явные аналогии с монологом архиепископа. Эдуард Кок во время обсуждения билля о субсидиях (1593 г.) выступил с пространной речью, в которой восхвалял парламент и которую закончил льстивым обращением к королеве: «Наши жизни распростерты у ног ваших». Кок сравнивал парламент с государством пчел, где есть король, где
