незрелых, и «взрослых», т. е. рождающихся зрелыми. «Зрелый гений выходит из рук природы, подобно Палладе из головы Зевса, в полном цвете и созревшим; таким гением был Шекспир. В противоположность ему Свифт споткнулся на пороге и вначале слабо стоял на ногах. Его гений был детским; такой гений, как всех детей, надо было опекать, воспитывать, иначе из него ничего не получилось бы; знание было его опекуном и учителем…» {Edward Young. Op. cit., p. 221.}
Однако не всякое учение и наука идут впрок. Проявляя типичное для XVIII в. вольнодумство, Юнг напоминает о не в меру ретивых поклонниках отцов церкви, которые противопоставляли авторитет последних самому священному писанию. Точно так же слишком рьяные поклонники классических образцов утверждали непререкаемость классиков вопреки разуму. Нет спора, что классики создавали прекрасные произведения, но их пример нужен лишь тем, кто неспособен сам творить. Тем не менее Юнг полон уважения к классикам. «Науке мы благодарны, гения почитаем. Ученость дает удовлетворение, гений радость; первая просвещает, второй вдохновляет, ибо сам вдохновлен; гений дар небес, знание — от человека. Наука возвышает над низшими и безграмотными; гений возвышает над образованными и воспитанными. Ученость это заимствованное знание, гений — знание внутреннее, наше собственное» {Ibid, p. 222.}.
Афоризмы Юнга представляют собой продуманную систему отношения к художественному творчеству. Его взгляды предопределили совершенно новое отношение к искусству и художникам. Юнг — горячий поборник прокладывателей оригинальных путей в искусстве. Если люди проникнутся уважением к творцам оригинального, окажут им должную поддержку, поэты и художники нового времени будут достойными стоять в одном ряду с древними и станут им серьезными соперниками. Юнг призывает к творческой смелости. «Таланты, не проверенные опытом, остаются неизвестными» {Ibid., p. 230.}. Перефразируя Ф. Бэкона, Юнг призывает современников: «Мы должны приложить больше усилий, чем мы делали, и только тогда мы сможем добиться большего успеха, чем ожидали» {Ibid., p. 231.}. В науке Бэкон, Бойль, Ньютон, в поэзии Шекспир и Мильтон показали возможность достижения величайших высот.
И вот характеристика одного из этих гениев, подготовленная всем предшествующим рассуждением: «Шекспир не подливал воды в свое вино, не унижал своего гения безвкусным подражанием. Шекспир дал нам Шекспира, и даже самый прославленный из древних авторов не дал нам больше! Шекспир не сын их, а брат; он равен им, несмотря на все свои недостатки. Вы считаете, что это слишком смело? Тогда подумайте, чем восхищается весь мир у древних? Не тем, что у них мало недостатков, а тем, сколь многи и как ярки их красоты; и если Шекспир равен им (а в этом не может быть сомнения) в том, чем восхищают они, тогда Шекспир столь же велик, как и они» {Ibid., p. 233.}.
Итак, Шекспир провозглашен равным по величию самым прославленным поэтам древности. При этом, однако, Юнг еще не освободился от типичного для его времени мнения о «недостатках» Шекспира, заключавшихся в несоблюдении им трех единств в драме. Набожность Юнга заставляет его отметить у Шекспира и отступления от христианской морали. Это выражено в несколько двойственной форме: «Честный язычник, читая некоторые из наших прославленных сцен, может быть серьезно озабочен, увидев, что наши обязанности по отношению к религии природы были отменены христианством» {Ibid., р. 234.}. Вообще религиозная струя в «Рассуждениях…» Юнга пробивается все время, что естественно связано с интуитивизмом автора.
Возвращаясь к дилемме «ученость и гений», Юнг противопоставляет в этом отношении Шекспира и Бена Джонсона, в сущности, развивая мысль Джона Драйдена {См.: А. Аникст. Оценка Шекспира английской критикой второй половины XVII в. — В сб.: «Классическое искусство Запада». М, 1973, с. 160.}. «Джонсон в серьезной драме в такой же мере подражателен, в какой Шекспир оригинален. Его большая ученость так же, как большая сила Самсона, была в ущерб ему самому. Слепой в отношении природы трагедии, он обрушил на свою голову всю античность и оказался погребенным под нею; не видно ни самого Джонсона, ни даже его излюбленных (но также и убитых) древних авторов; ибо что придает блеск историку, то затемняет поэта; «Трагедия «Катилина» могла бы стать хорошей пьесой, если бы о Катилине не писал Саллюстий» {Edward Young. Op. cit., p. 234.}.
Будь Шекспир столь же учен, как Джонсон, он не смог бы писать так хорошо. Ученость подавила бы его дарование. Но если он и уступал своему эрудированному современнику в книжных познаниях, то это не означает отсутствия всякого знания вообще. «Пожалуй, он был настолько образован, насколько того требовало его драматическое искусство; каких бы иных знаний ему не хватало, он вполне освоил две книги, неизвестные многим широко начитанным людям, хотя это такие книги, которые могут погибнуть лишь в огне страшного суда, — книга природы и книга человека. Их он знал наизусть, и многие страницы из них вписал в свои бессмертные творения. Вот те источники, откуда вытекает Кастальский ключ оригинального творчества» {Edward Young. Op. cit, p. 234.}.
Оставляя в стороне оценки других английских писателей, содержащиеся в «Рассуждениях…» Юнга, вернемся еще к вопросу о качествах, которые он считает основными для гения. Хотя речь все время идет об оригинальности в художественном творчестве, тем не менее качества, необходимые для формирования гения, принадлежат не сфере искусства, а самой жизни и относятся к сфере философии и морали.
Беда многих людей в том, что они не сознают собственных возможностей. Чтобы создать нечто самостоятельное, человеку нужно следовать двум золотым правилам этики, которые имеют не меньшее значение и для искусства. Первое из этих правил гласит: «Познай самого себя. Мы можем сказать о себе то, что Марциал говорит о дурном соседе:
Nil tarn prope, proculque nobis.
{Никто так не близок и вместе с тем
так далек от нас (лат.).}
Поэтому погрузись глубоко в себя; познай глубину, пределы, склонности и полную силу твоей души; войди в интимные отношения с чуждым существом, которое сидит в тебе; возбуждай и береги любую искорку интеллектуального света и тепла, подавленную прежним небрежением или таящуюся среди тупой темной массы повседневных мыслей; собрав их в единое целое, дай подняться твоему гению (если он есть у тебя), как солнце поднимается из хаоса» {Edward Young. Op. cit., p. 226.}.
Второе правило — «Уважай себя» — Юнг поясняет так: «Не допускай, чтобы примеры величия или авторитеты подавляли твой разум и рождали в тебе неуверенность в себе. Уважай себя настолько, чтобы предпочитать естественно возросшее в твоем уме богатейшему ввозу извне: такие заимствованные богатства обедняют нас. Человек, уважающий себя именно так, убедится вскоре во всеобщем уважении к себе» {Ibid., p. 227.}. Только такой писатель является автором в подлинном смысле слова: «он мыслит и создает, тогда как другие, заполняющие печать, при всей своей плодовитости и учености (говорю это с полным уважением) только читают и пишут» {Ibid.}.
Что и говорить, прекрасное определение оригинальности! Быть самим собой, познать себя, исследовать собственные душевные и интеллектуальные возможности, испробовать их на деле, не смущаясь мнениями предшествующих авторитетов! Остается лишь добавить, что первое и главное из этих двух правил было до Юнга сформулировано Шефтсбери в его эссе «Солилоквия, или Совет автору». Нет сомнения в том, что Юнг хорошо знал сочинения Шефтсбери. Но Шефтсбери тоже не был первым, кто установил это золотое правило. Оно, как известно, восходит к Сократу, и Шефтсбери в своем эссе приводит ряд ссылок на классических авторов, настойчиво повторявших эту формулу. Персии: «Не ищи себя вовне»; Гораций: «Здраво судить — вот к искусству писателя ключ и начало. // В мыслях наставят тебя Сократовой школы писанья»; Петроний: «Науки строгой кто желает плод увидеть, // Пускай к высоким мыслям обратит свой ум…» {Цит. по кн.: Шефтсбери. Указ. соч., с. 530-531.}.
Оригинальность отнюдь не предполагает невежества или отказа от богатейшего духовного наследия человечества.
Требование самостоятельности мысли и оригинальности творчества имело в XVIII в. вполне определенный смысл. Речь шла о засилии классицистской догмы, требовавшей беспрекословного следования образцам античности в ущерб современным вкусам и понятиям, что препятствовало творческому развитию поэзии и искусства. В середине XVIII в. назрела потребность в сломе классицистских канонов. Они, правда, еще долго сохраняли силу, но бездумная вера в них была подорвана. Юнг сыграл в этом выдающуюся роль. Его «Рассуждения об оригинальности произведений» получили широкую известность в Англии. Пожалуй, еще большую популярность они приобрели в Германии, где за короткий срок появилось три перевода этого эссе. Юнг оказал большое влияние на Гердера и Гете. Понятие о гении легло в основу программы движения «бури и натиска» в Германии, представители которого провозгласили себя гениями. Семидесятые годы XVIII в. в Германии именуются не только периодом «бури и натиска», но и периодом гениев.
Одновременно с огромным влиянием на литературное движение Юнг оказал влияние и на шекспировскую критику. И то, и другое шло в одном русле. Шекспир стал знаменем нового литературного направления, в нем увидели писателя, свободного от рабского преклонения перед авторитетом классической древности, образец гения, свободно следующего внутренним побуждениям своей творческой души. В его произведениях стали обнаруживать прямой результат глубокого проникновения в собственный внутренний мир. Познав себя, Шекспир оказался способным открыть душевный мир других людей. Это стало аксиомой последующей шекспировской критики.
Юнг положил начало решительному перелому в отношении к Шекспиру. До него и даже некоторое время после появления «Рассуждений об оригинальности произведений» было принято в лучшем случае уравновешивать достоинства и недостатки драм Шекспира. После эссе Юнга критики все больше стали отыскивать красоты Шекспира, меньше обращали внимания на так называемые «недостатки», а со временем главным занятием критики стало раскрытие достоинств Шекспира как глубочайшего знатока человеческой природы. Произошло это не сразу, о чем можно судить хотя бы по знаменитому предисловию С. Джонсона к сочинениям Шекспира (1765), в котором глава английской просветительской критики еще отдает дань традиции выявлять неправильности Шекспира, хотя в целом уже признает его писателем, принадлежащим к разряду классиков {См.: А. Аникст. С. Джонсон о Шекспире. — В сб.: «Классическое искусство Запада». М., 1971, с. 22-31.}. Юнг, как мы знаем, лишь глухо упомянул о недостатках Шекспира. Современники и ближайшее поколение читателей усвоили, благодаря ему, что Шекспир был гений и, следовательно, стоял на той высоте, которая требует в первую очередь поклонения. Юнг был одним из тех, кто положил начало безоговорочного почитания Шекспира.
ПУШКИН И ШЕКСПИР
А. Штейн
Не будем ни суеверны, ни односторонни
как французские трагики; но взглянем
на трагедию взглядом Шекспира.
А. Пушкин
Сопоставление двух великих художников — вещь сложная и
