Шекспира верили в фантастические существа. К тому же исторической критики в современном смысле слова еще не существовало.

Пушкин сознательно стремится восстановить истину, он анализирует и сопоставляет имеющийся в его распоряжения документальный материал. Рассматривая историю Карамзина как главный исторический источник, он уточняет ее при помощи других источников, причем не только летописей, но, например, «Записок капитана Маржерета».

«Борис Годунов» — историческая драма, неизмеримо более документированная, нежели хроники Шекспира. Сам Пушкин понимал, что его трагедия отличается от пьес Шекспира большей точностью отражения исторического прошлого, нравов того времени.

Сознательный творец-художник, Пушкин писал о своих предшественниках: «Шекспир понял страсти; Гете нравы». И добавлял о себе: «Вы спросите меня: а ваша трагедия — трагедия характеров или нравов? Я избрал наиболее легкий род, но попытался соединить и то и другое» {А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах, т. X, с. 776.}.

В драме «Гец фон Берлихинген» обрисовка характеров несла на себе печать известной односторонности, порожденной тогдашней просветительской позицией Гете.

Пушкин стремился соединить конкретно-исторический подход к изображению нравов, который составлял сильную сторону исторической драмы Гете, с шекспировским изображением страстей. Исследователи давно отметили ряд мест «Бориса Годунова», восходящих к шекспировским хроникам. Есть известная аналогия между тем, как приходит на престол Ричард III и Борис Годунов. Но сходство это носит, в общем, внешний характер.

Ричард III лицемерит и хочет обмануть народ. Борис сам добросовестно обманывается, когда говорит об отношении к нему и его избранию народа (третья сцена трагедии «Кремлевские палаты»).

У Шекспира герцог Букингэм рассказывает о том, как молчали горожане, когда им предлагали просить Ричарда на царство. Отталкиваясь от Шекспира, Пушкин создает в финале «Бориса Годунова» величественную сцену, изображающую молчание народа.

Казалось бы, лишь перестановка ударений, но за ней скрываются две различные исторические концепции.

Поэт эпохи Возрождения, Шекспир показывает сильную и яркую индивидуальность, ведущую активную борьбу за власть.

Пушкин гораздо энергичнее выдвигает на первый план коллективное народное множество, массу.

Народ трагедии Пушкина во многих отношениях не похож на народ шекспировских хроник.

Энгельс писал о «фальстафовском фоне» хроник Шекспира. Он имел в виду бродяг, нищих, ландскнехтов без гроша в кармане. К ним можно прибавить солдат, йоменов, горожан, слуг, шутов, извозчиков, которые также представлены в хрониках.

Шекспир симпатизирует народу, но оттеняет в представителях народа комические черты, изображает неуклюжесть и мужиковатость йоменов и горожан.

Пушкин также выводит в «Борисе Годунове» «фальстафовский фон» старой Руси. Мы имеем в виду сцену в корчме и образы двух беглых иноков Варлаама и Мисаила, представленных Пушкиным в веселом шутовском виде.

Комические черты народа Пушкин дает и в сценах избрания Бориса на царство. Но народ пушкинской трагедии более строг, суров и трагичен, более отчужден от политических интриг господствующих классов, нежели народ шекспировских хроник. Дело в том, что, создавая историческую пьесу в духе Шекспира, Пушкин опирался не только на хроники. Он учитывал и опыт Шекспира — автора трагедий и прежде всего таких трагедий, как «Юлий Цезарь» и «Кориолан».

Народ — важное коллективное лицо «Бориса Годунова». Пушкин показывает, как колеблется отношение народа к царю Борису. Эта амплитуда колебания очень велика — от равнодушия и отчужденности в начале трагедии до бурного всплеска ненависти и мятежного порыва в сцене «Лобное место».

Шекспир любил выводить в своих пьесах шутов, которые в причудливой и остроумной форме говорили правду правителям и королям.

Пушкин нашел в русском историческом прошлом персонаж, который мог играть аналогичную роль. Это юродивый — человек, близкий к народным верованиям и одновременно невменяемый, а потому позволяющий себе смело и открыто выражать мысли и чаяния народа. Одна из самых гениальных сцен «Бориса Годунова» — сцена «Площадь перед собором в Москве», когда юродивый в присутствии народа и словно от его имени называет преступного монарха «царем-Иродом» и отказывается молиться за него. Народ в трагедии Пушкина суровое и неподкупное множество, сила, противостоящая царю Борису. В изображении народа есть эпические черты.

Эпические черты есть и в композиции исторической драмы Пушкина, как это отмечал уже Белинский. Что он имел в виду?

В центре хроник Шекспира — борьба за власть. В основе каждой из хроник единая драматическая коллизия, драматическая пружина, действующая с начала до конца.

«Ричард II» открывается изгнанием Гирфорда и Моубрея и завершается приходом к власти Гарри Гирфорда, коронованного под именем Генриха IV.

В каждой из двух частей «Генриха IV» изображен заговор против короля, то как он возникает, зреет, растет и терпит поражение.

«Ричард III» представляет собой историю борьбы герцога Глостера за власть, историю того, как он становится королем Ричардом III и погибает от руки героя и мстителя Ричмонда.

Любая из хроник Шекспира обладает цельностью коллизии, намеченной в начале и разрешающейся в конце.

«Борис Годунов» распадается на отдельные эпизоды, отдельные внутренне законченные коллизии, каждая из которых только возникнув, немедленно разрешается.

Первой такой коллизией являются отношения Шуйского и Воротынского, изображенные в первой и четвертой сцене «Кремлевские палаты».

Вторая коллизия — отношение народа к избранию Годунова — сцены «Красная площадь» и «Девичье поле». Первые четыре сцены, посвященные событиям 1598 г., отражают законченный этап истории.

Законченный эпизод «Ночь. Келья в Чудовом монастыре» (1603 г.) раскрывает отношения Пимена и Григория.

Сцена «Царские палаты» вводит новую коллизию, раскрывает новые отношения царя и народа, их взаимную непримиримость.

Подобное членение на отдельные коллизии характерно для всего построения пьесы.

Эпический принцип построения выражается и в том, что Пушкин дает в трагедии параллельные и внешне никак между собой не связанные линии действия.

Он показывает назревание психологической драмы в сознании Бориса («Царские палаты») и одновременно рисует бегство Отрепьева в Москву («Палаты патриарха», «Корчма на литовской границе»).

Эпически широкое изображение польского лагеря позволяет Пушкину раскрыть те общественные силы, которые составляли лагерь самозванца.

Так же эпически обрисованы бои, которые ведет самозванец, и его продвижение к Москве. Сцены «Граница Литовская», «Равнина близ Новгорода-Северского», «Севск», «Лес» — носят повествовательный характер.

Из совокупности этих коллизий складывается широкая эпическая картина жизни старой Руси. Именно благодаря такой композиции Пушкин смог обрисовать столкновение и борьбу социальных сил того времени. Эта эпическая широта «Бориса Годунова» побудила Белинского назвать драму Пушкина эпической поэмой в драматической форме.

Социальная борьба в допетровской Руси по своему характеру и направлению многим отличалась от борьбы, которая происходила в средневековой Англии.

В драме Пушкина Борис Годунов — правитель абсолютистского типа является ставленником дворянской партии, поддерживающей абсолютизм. Григорий — ставленник и знамя недовольной партии боярской.

Современная историческая наука по-разному решает вопрос о том, причастен ли Годунов к убийству Димитрия. Пушкин верил в это предание, так же как верил в него народ. Без этого для Пушкина, стоящего на позициях исторической объективности, невозможно было основать на нем драму.

То, что Борис был убийцей царевича-младенца, становится в трагедии Пушкина поэтической формулой преступности самодержавия, это власть, утверждаемая на крови.

Борис — мудрый государственный деятель. Он принимает разумные и дальновидные меры для защиты государства, но тем не менее терпит одно поражение за другим в борьбе с самозванцем.

Григорий легкомыслен, отсюда его многочисленные военные неудачи. Но он опирается на народное недовольство. И благодаря этому приходит к власти.

Чем ближе оказывается самозванец к Москве, тем отчетливее вырастает его собственная трагическая вина. Первоначально он говорит о ней так:

Кровь русская, о Курбский, потечет!

Вы за царя подъяли меч, вы чисты.

Я ж вас веду на братьев; я Литву

Позвал на Русь; я в красную Москву

Кажу вратам заветную дорогу!..

Но трагическая вина самозванца заключена не только в том, что он привел на русскую землю польские войска.

Лжедимитрий запятнал себя преступлением — убийством семьи Годунова:

«Мосальский: Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы. (Народ в ужасе молчит.)

Что же вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!

Народ безмолвствует».

Боярская партия оказалась столь же преступной, как партия дворянская. Народ — этот неподкупный судия отвернулся от самозванца, так же как раньше отвернулся от Бориса.

У Шекспира народ осуждал злых и преступных королей, таких, как Ричард или Генрих IV, но в финале драматических хроник появлялся новый монарх, призванный восстановить справедливость.

В финале «Бориса Годунова» нет апофеоза нового царя. Пушкин развенчивает и старого царя Бориса и нового Димитрия, развенчивает обе партии господствующего класса.

Он показывает резкий разрыв между народом и господствующими классами, показывает, что народу свойственно в лучшем случае равнодушие к верхам, а чаще ненависть и стремление к бунту.

В «Юлии Цезаре» Шекспир с необычайной силой показал победу исторической необходимости.

Он изобразил Цезаря глухим, суеверным и даже трусливым и противопоставил ему «последних республиканцев» — благородного стоика Брута и преданного свободе эпикурейца Кассия. И тем не менее, несмотря на возвышенные идеалы и человеческую значительность Кассия и Брута, республиканцы погибают. Им удалось убить Цезаря. Но цезаризм как исторический принцип, воплощенный в его преемниках, одержал верх, ибо на его стороне была историческая необходимость.

Шекспир показал роль исторической необходимости в трагедии. Пушкину удалось это сделать в драме из национальной истории. Но необходимость в «Борисе Годунове» гораздо отчетливее связана с мнением народа. Именно народ прямо воплощает историческую необходимость, а отношение народа к тому или иному претенденту на престол определяет его победу или поражение.

Пушкин называл «Бориса Годунова» «истинно-романтической трагедией». Причину этого надо искать в следующем. Сам термин «реализм» еще не существовал. И реалист Стендаль, и реалист Мандзони — оба называли то искусство, которое отстаивали, романтизмом.

Некоторые основания для этого были.

У Стендаля, Бальзака, Мандзони и даже Пушкина реализм часто выступал в неразрывном единстве с романтизмом, слитно с ним. Но тем не менее и внутри искусства того времени в одном случае преобладала реалистическая, а в другом романтическая тенденция.

Гюго и в своем предисловии к «Кромвелю», и в своих драмах истолковывал принципы Шекспира в романтическом духе, Пушкин — в реалистическом. Он сам противопоставил свое истолкование Шекспира романтическому его истолкованию: «По примеру Шекспира я ограничился изображением эпохи и исторических лиц, не стремясь к сценическим эффектам, к романтическому пафосу и т. п.» {А. С. Пушкин, Полное собрание сочинений, т. 14. М., Изд-во АН СССР, 1941, с. 395.}.

Пушкин отбросил фантастику Шекспира. Он избежал в своей трагедии внешних романтических эффектов, ужасов и невероятных происшествий, которым отдал такую большую дань Гюго. Русский поэт стремится только к изображению исторической правды, отсюда та строгая документированность его драмы, которая вызывала даже упреки романтиков.