об этом см.: «Шекспир и русская культура». Под ред. акад. М. П. Алексеева. М. — Л., 1965, с. 201-406 (гл. IV. Русский романтизм; гл. V. На путях к реалистическому истолкованию Шекспира).}.
Еще в 1839 г. в романе «Искатель сильных ощущений» устами своего героя Энского Каменский дал английскому драматургу «ультраромантическую» характеристику: «Шекспир написал Отелло: ревнивая любовь, как ворон (sic!) Прометея, клюет, терзает сердце человека; он написал Лира: любовь отца точит ум и сердце человека до безумия; он написал Макбета: жажда власти сжигает пятна крови на сердце человека — сердце человека было типом его фантазии; он не сходил с него, как пена с Терека в Дарьяле, — словом, Шекспир во всю жизнь лишь претворял в образах поэтических одно и то же сердце человека, и в них, как в зеркале, любовалось его сердце, то положительно, то от противного» {«Искатель сильных ощущений». Соч. Каменского, ч. 1. СПб., 1839, с. 75.}.
Сюжет драмы «Розы и маска» довольно замысловат. В первой сцене Шекспир получает анонимную записку от какой-то дамы, приглашающей его на ночное свидание в Виндзорский парк. Поэт, еще не видя незнакомки, уже готов в нее влюбиться. На свидание является королева Елизавета в маске. В ней борются два чувства: как женщина она тайно влюблена в Шекспира, но сознание своего сана лишает ее возможности открыться ему. Она то поощряет излияния его чувств, то холодно останавливает их. Свидание прерывает приход ночной стражи. Елизавета скрывается, назначив новую встречу на следующую ночь.
Лишенная возможности удовлетворить овладевшее ею чувство, королева вымещает досаду на своей фрейлине и наперснице Эми Грей, которая тайно и страстно влюблена в Шекспира. Елизавета посылает ее вместо себя на второе свидание с поэтом, наблюдая за ними из-за розария, и когда Эми готова уже броситься Шекспиру в объятья, условным паролем «розы и маска» отзывает ее.
Очарованный поэт терзается муками любви и разыскивает повсюду таинственную незнакомку, пока наконец Эми на придворном балу не открывает ему тайну. Но Елизавета, желая довести свой план до конца, назначает Шекспиру аудиенцию, во время которой объявляет, что отдает Эми замуж за влюбленного в нее начальника королевской стражи сира Блаунда, ранее отвергнутого фрейлиной, и просит Шекспира написать стихотворение к свадьбе. Шекспир понимает смысл происходящего и излагает Елизавете план новой драмы об Овидии, где изобличает коварство королевы, выводя ее под именем Ливии, матери императора Тиберия. Елизавета, устыдившись, подавляет в себе мстительное чувство, приказывает Блаунду немедленно ехать в Ирландию, чем расстраивается назначенная свадьба, и, подавая Шекспиру руку, говорит: «Помиримся». На этом кончается драма.
Шекспир в драме — высшее воплощение поэта, как его представлял себе Каменский. Это идеалист-мечтатель, живущий в мире творческих вымыслов. Его произведения — целиком плод его фантазии, не подвластной воздействию реальной действительности. Женщина — предмет его восторга, преклонения и поэтического служения. «Неужели, — восклицает он, — между женщинами есть хоть одна, которая решится оскорбить шуткой меня, их обожателя; за что? За мою любовь, за мои мечты об них, за мое отчаяние иногда создать в драме или поэме что-нибудь похожее на те совершеннейшие идеалы, которыми красуется их пол?.. Юлия подружила их со мною… но они не знают еще других моих созданий, других образцов достоинств и добродетелей женских; они здесь — в груди моей, душа и воображение полны ими и вы узнаете их, женщины» (с. 10-11).
Этот «обожатель» женщин не создан для счастья земной любви, для супружества. Он ищет свою даму, пока она лишь «мечта, явившаяся… в таинственном тумане, всегда увлекательном для поэта» (с. 26). А когда Эми открывается ему, он указывает ей «на необъятную пропасть состояний и отношений», разделяющих придворную даму и «бедняка-комедианта». Однако главное препятствие состоит в том, что он — поэт и у него «есть жена поэзия, есть тьма любовниц — разнороднейших мечтаний, которые теребят его во все стороны… Нынче он здесь, завтра в небе, и жена — женщина тяжелая ноша в его заоблачных полетах» (с. 26).
«Комедиант» занимает низкое общественное положение, но Шекспир-поэт стоит выше социальных различий. Он всеобщий властитель дум, хотя толпа не может до конца понять его гениальные творения. Он близок простонародью, которое чтит его как своего поэта («Наш Вильям! наш дивный, славный Вильям!», — кричат горожане; с. 5); свободно чувствует себя он и среди лордов, не успуская при этом случая обличить их аристократическое чванство. Когда же он является на аудиенцию, королева объявляет: «Никогда еще такого гостя не принимали мы во дворе нашем… Благодарим вас, благодарим, сир Вильям Шекспир… Вы украшаете собою наше царствование, и самое отдаленное потомство, не позабыв, может быть, Елисаветы, не позабудет, наверное, Шекспира» (с. 29). Так провозглашается превосходство поэта над земными властителями.
В драме «Розы и маска» романтическая концепция гениального поэта была доведена до весьма примитивной формы, граничившей с пошлостью {Чего стоят хотя бы стихи, которые произносит Шекспир, «в поэтическом восторге» обращаясь к Эми:
Вот она, звезда поэта!
Вся из блеска, вся из света
Гостья горней высоты!
. . . . . . . . . . .
Ты слетела на мгновенье
По велению творца:
Зажигай же вдохновенье,
Проливай же утешенье
В сердце бедного певца… (с. 19).}. Мы уже отмечали зависимость драмы от французской повести «Приключение Шекспира». У Жан-Поля Каменский заимствовал и такие существенные сюжетные моменты, как ночное свидание в Виндзоре и заключительная аудиенция (но наполнил их новым содержанием), и некоторые частные эпизоды (в обоих произведениях паж приносит Шекспиру записку с приглашением в Виндзор; свидание прерывается ночной стражей; Шекспир разнимает драку простолюдинов; Елизавета приказывает раскрыть обе половины дверей перед поэтом, явившимся на аудиенцию, и т. п.) и даже имена (паж Генри, лорд Брогил). Исторический и местный колорит сообщается драме главным образом первой сценой — перед таверной «Трех журавлей», где собрались «разных сословий гости» и в разговорах упоминаются войны Англии с Испанией, Голландией и Ирландией, проповеди пуритан, театр Блак-Фриар, медвежья травля и другие события и реалии шекспировской эпохи. При этом Каменский допустил некоторые ошибки, показывающие, что его сведения о елизаветинской Англии были довольно поверхностны. Так, он назвал Френсиса Бэкона (1561-1626) Роджером (спутав его с философом XIII в.) и сделал его семилетним ребенком в год представления «Гамлета»; в пьесе фигурирует персонаж с невозможным титулом «лорд Кингсдом», и т. п.
Успеха «Розы и маска» не имели. Хотя драма предварительно рекламировалась {См.: «Северная пчела», 1840, 24 июня, э 140, с. 557; «Репертуар русского театра», 1840, т. II, кн. 7. Хроника Петербургского театра, с. 45; «Пантеон русского и всех европейских театров», 1840, ч. IV, э 10, с. 52.}, ее опубликование не вызвало никаких откликов. Только Белинский в одной из рецензий 1841 г. мимоходом заметил: «О литературном поприще г. Каменского довольно сказать, что он, г. Каменский — автор несравненного сатирического романа «Энский, искатель сильных ощущений» и несравненной драмы «Розы и маска» {В. Г. Белинский. Собр. соч., т. V, с. 214-215.}. На сцене «Розы и маска», сколько нам известно, поставлены не были.
К образу Шекспира Каменский в дальнейшем не обращался {Одновременно с драмой «Розы и маска» Каменский написал повесть о другом великом европейском поэте — «Современники Гете» («Пантеон русского и всех европейских театров», 1841, ч. II, э 6, с. 47-81). Об этой повести см.: В. Жирмунский. Гете в русской литературе. Л., 1937, с. 216-218. }. Но актерской интерпретации шекспировских ролей он коснулся в следующей своей драме, посвященной Гаррику, — «Великий актер, или Любовь дебютантки», где финальная сцена изображала представление «Короля Лира». Новая драма шла в Александрийском театре, но была встречена довольно холодно {См. отзывы: «Литературная газета», 1842, 20 сентября, э 37, с. 764-766; «Северная пчела», 1842, 21 сентября, э 210, с. 837-839; «Отечественные записки», 1842, т. XXIV, э 10, отд. VIII, с. 123-124.}. Напротив, когда спустя десятилетие Каменский выступил со статьей «Макреди как актер и толкователь Шекспира» {«Пантеон», 1852, т. II, кн. 3, отд. II, с. 1-14.}, она вызвала сочувственные отзывы в журналах разных направлений {См.: «Современник», 1852, т. XXXIV, э 7, отд. VI, с. 109; «Москвитянин», 1852, т. III, э 9, отд. V, с. 52-54.}.
Конечно, драма «Розы и маска» мало обогатила русскую шекспириану. Тем не менее она представляет явление, показательное для своей эпохи. С одной стороны, попытка использовать имя и образ английского драматурга {Примечательно, что автор драмы спекулировал именем Шекспира не только в литературном творчестве, но и в быту. Д. В. Григорович вспоминал, как в 40-е годы Каменский «изощрял свои способности на то, чтобы изобретать подходы для занимания денег. Он входил иногда в канцелярию в восторженном настроении, горячо жал руки, обнимал даже и с воодушевлением начинал говорить о Шекспире. «Я, — говорил он, — сегодня ночью в сотый раз прочел «Гамлета». Боже, какая глубина! Шекспир не человек, — нет, это какой-то Монблан в человечестве, это — океан, да, необъятный океан, охватывающий вас кругом». После такой тирады он вдруг отводил намеченного заранее слушателя в сторону, наклонялся к его уху и скороговоркой произносил… «Pretez moi, je vous prie, cinq roubles…» (Д. В. Григорович. Литературные воспоминания. Л., 1928, с. 113).} лишний раз свидетельствует о той популярности, какую приобрел Шекспир в России на рубеже 30-40-х годов XIX в. С другой стороны, неуспех драмы ясно показал, что в это время романтическое истолкование Шекспира, которое еще было распространено на Западе, для передовой русской литературы являлось уже пройденным этапом.
И все же пьесы Каменского обладали некоторыми, хотя и небольшими, литературными достоинствами, чего нельзя сказать о появившейся в 1850 г. драме некоего Н. Имшенецкого «Актриса и поэт» {Драма не издана; сохранилась рукопись, одобренная к представлению театральным цензором И. А. Нордстремом (Театральная библиотека им. А. В. Луначарского; шифр: I, 1, 4, 11). Об авторе не удалось обнаружить никаких сведений, кроме того, что помимо «Актрисы и поэта» ему также принадлежала драма «Две Терезы» (1851), поставленная в Петербурге в сезон 1851-1852 г. (см.: «Хроника петербургских театров с конца 1826 до начала 1855 года», ч. II. СПб., 1877, с. 160, 170).}. Сюжет, заимствованный из французской повести, которая за несколько лет до этого печаталась в «Отечественных записках» {Кльманс Робер. Ариэль. Повесть. — «Отечественные записки», 1844, т. XXXII, э 2, с. 201-304. Антуанетта-Анриэтта-Клеманс Робер (Robert, 1797-1872) — французская историческая романистка. В оригинале ее повесть называлась: «William Shakespeare» (1843).}, был основан на неправдоподобном любовном четырехугольнике.
