and Norton, 1598.}.
В свое оправдание Корд ссылается на источники: он перечисляет многих историков, которые восхваляли Брута и Кассия. В прежние времена никто не наказывал за слова, и когда Цицерон превозносил Катона, диктатор Цезарь ответил ему речью, а не преследованием. «Потомство воздаст каждому по заслугам, — так заканчивает Корд свою речь, — и вместе с Брутом и Кассием, может быть, вспомнит и меня» (III, 1, 77-78).
Таким образом, Бен Джонсон вполне ясно высказывает свое отношение к очень опасному политическому вопросу. Известно, что убийство Цезаря в XVI в. изображалось на сцене и обсуждалось в исторических и политических сочинениях. В октябре 1600 г. Вильям Фулбек составил «Исторический сборник» — историю внутренних распрей, мятежей и войн у римлян. Автор утверждал, что Брут и Кассий заслуживают осуждения за убийство Цезаря, потому что это убийство привело к гражданской войне {Harrison G. B. The Elizabethan journals… London, 1938, p. 100.}.
Бен Джонсон, однако, не полностью оправдывает заговорщиков. Корд восхваляет Брута и Кассия за попытку спасти республику, но осуждает их за последствия — начало гражданской войны: «Разве я вместе с Брутом и Кассием, вооруженными и стоящими во главе войска при Филиппах, возбуждаю народ во время гражданской войны опасными речами?» — спрашивает Корд сенаторов. Можно вспомнить, что в трагедии Шекспира никто, кроме врагов республики, не обвиняет Брута и Кассия за их стремление с оружием в руках защитить римскую свободу. Даже поражение не приводит их к отказу от их убеждений. Бен Джонсон сохраняет основной пафос шекспировской трагедии — протест против тирании. Положительные персонажи Аррунций и Силий произносят речи, напоминающие во многом монологи Кассия в шекспировской трагедии, в которых Кассий обличает Цезаря. Суждения Аррунция и весь его образ, несомненно, связаны с образом Кассия. Однако если у Шекспира Кассий произносит свои речи для того, чтобы вовлечь в заговор благородных римлян, то Аррунций в трагедии Джонсона всего лишь идеолог оппозиции, а не вдохновитель какого-либо протеста. Сеян и Тиберий даже решают оставить его в живых: «он всего лишь болтает». Аррунций восхваляет подвиг Катона, который предпочел покончить с собой, но не покорился победителю. Одно из суждений Аррунция помогает понять весьма спорное место в трагедии Шекспира. Аррунций восхищен стойкостью Брута, который сумел остаться врагом Цезаря, несмотря на его благодеяния. Это суждение напоминает о словах шекспировского Кассия, вызывающих споры комментаторов. После того, как уходит Брут (I, 2), не давая согласия на участие в заговоре, Кассий говорит о том, что благородные люди должны общаться только друг с другом, ибо любовь Цезаря может «соблазнить» Брута. «Если бы я был Брутом, а он — Кассием, он не повлиял бы на меня» — таков буквальный перевод (I, 2, 313-314).
Некоторые комментаторы предполагают, что второе местоимение «он» относится не к Цезарю, а к Кассию, который якобы радуется тому, что сумел соблазнить Брута. Слова Аррунция в трагедии Джонсона поясняют, что Кассий имел в виду Цезаря. Аррунций как бы откликается на это рассуждение шекспировского Кассия: Брут не поддался «очарованию благодеяний Цезаря», говорит Аррунций («…being proof // Against all charm of benefits» — I, 1, p. 18).
Сожаления Аррунция о временах Римской республики перекликаются со словами шекспировского Кассия «В нас умер дух отцов». Как бы дополняя эту мысль, Аррунций говорит о том, что в груди его современников не осталось даже искры того вечного огня, который горел в душах великих героев прошлого:
These mighty spirits
Lie raked up with their ashes in their urns,
And not a spark of their eternal fire
Glows in a present bosom.
(I, 1, 19)
В некоторых рассуждениях Аррунция можно обнаружить стремление защитить Брута от упреков в неблагодарности по отношению к Цезарю. В трагедии Шекспира Марк Антоний в речи перед народом более всего обвиняет Брута. Рассказывая о любви Цезаря к Бруту, Антоний описывает, как Цезарь после удара Брута закрыл плащом лицо, пораженный чудовищной неблагодарностью друга. Антоний заканчивает репликой: «Этот удар был самым жестоким из всех» («It was the most unkindest cut of all» — III, 2, 183). Бен Джонсон в речи Аррунция перефразирует слова шекспировского Антония, используя эпитет «unkind» (жестокий) по отношению к другу.
Бен Джонсон вводит эпитет в ином контексте: Брут отважно нанес удар чудовищу, которое хотело жестоко поработить свою страну («That sought unkindly to captive his country» — I, 1, p. 18),
В этих словах выражена скрытая защита Брута: его поступок Аррунций считает отважным и доблестным подвигом. Бен Джонсон очень тонко и не для всех понятно отвечает на самое страшное обвинение, предъявленное Бруту в речи Антония. Несомненно, в данном примере видна поддержка позиции Шекспира.
Однако Джонсон не во всем согласен с Шекспиром. Брут приговаривает Цезаря к смерти за стремление к единоличной власти, так как неограниченная власть может превратить его в тирана. В монархии уже заключен змеиный зародыш тирании. Брут, в отличие от Кассия, пока еще не видит в характере Цезаря признаков будущего тирана. Более проницательный Кассий эти признаки видит и уже готовит заговор. Если у Плутарха Цезарь выступает носителем нового принципа правления и опирается на воинов и народ, то Шекспир создает как бы двойную атмосферу — историческую и близкую его собственному времени, когда монархическая власть в Англии уже достаточно обнаружила признаки тиранического правления.
Вместе с тем Шекспир не утверждает, что причина зла заключена только в форме правления или в личных качествах правителя. «Юлий Цезарь» отражает кризис в политических взглядах Шекспира, сомнения в полезности монархии, поиски более глубоких причин зла, чем личные качества короля {См. подробнее: Комарова. В. П. К вопросу о трактовке трагедии Шекспира «Юлий Цезарь». Вестник ЛГУ, 1959, э 14. Здесь дана полемика с предшественниками. Позднее трактовка была обоснована в моей докторской диссертации (1973 г., ЛГУ) и монографии: Комарова В. П. Личность и государство в исторических драмах Шекспира. Л.: ЛГУ, 1977.}. Есть и другие силы, влияющие на ход событий.
Разделяя протест против тирании, Бен Джонсон иначе подходит к оценке монархической власти и личности короля. Аррунций и Сабиний в трагедии «Падение Сеяна» восхваляют погубленного Сеяном полководца Германика, наделяя его многочисленными нравственными достоинствами. Многие обстоятельства трагической судьбы Германика соответствуют некоторым моментам биографии графа Девере, отца Роберта Эссекса, и последним годам жизни самого Эссекса. Аррунций и Сабиний считают Германика идеальным правителем. Какие же качества Германика вызывают их восхищение? «Достоинство Помпея», «невинность Катона», «мудрая умеренность Брута» — ни одно из этих достоинств не связано с государственной политикой. Когда противники Сеяна слышат мудрые речи Тиберия о справедливости и свободе, то Силий высказывает странную в устах римского республиканца мысль: «Благословенной была бы наша судьба, если бы мысли Тиберия соответствовали его словам». Особенно важно его дальнейшее рассуждение о хорошем короле. В этом рассуждении можно видеть возражение шекспировскому Бруту, который приходит к выводу, что даже хороший правитель должен быть устранен, если он стремится к короне (II, 1). Силий, напротив, не видит ничего плохого в самой форме правления. «Люди ошибаются, думая, что возможно рабство даже и при добродетельном государе. Желанная свобода нигде не выглядит прекраснее, чем при таком короле. Но если он добр и милостив лишь на словах… если на деле он глух к призывам добродетели и предан всем порокам, только в этом случае он заслуживает опасений, ибо это предвещает непосредственную близость крови и тирании. Лесть — вот повитуха им, помогающая рождению гнева, и ничего не порождает тирана быстрее, чем шептуны-доносчики, у которых есть время, место и власть превращать всех в преступников» (I, 2, 32). Итак, по мнению Бена Джонсона, признаками наступления тирании служат лесть и доносы.
В отличие от Шекспира Бен Джонсон не считает монархию основой тирании, дело не в единоличной власти, а в личности правителя. Если Шекспир в ранней хронике «Ричард III» ставит вопрос о политических причинах возникновения тирании, а в трагедии «Юлий Цезарь» говорит об опасности единоличной власти, то Бен Джонсон ограничивается этическими размышлениями о качествах короля. Джонсон не ставит вопроса о том, как власть меняет природу человека, вопроса, который задает себе Брут в монологе в начале II акта (10-34). Для Шекспира эта проблема была необычайно важна. Она является главной в монологе Брута, и она привлекает пристальное внимание Шекспира в нескольких драмах.
В хронике «Король Генрих V», которая непосредственно предшествует созданию трагедии «Юлий Цезарь», Шекспир показывает, как принц Генрих, став королем, превращается в другого человека. Он порывает с Фальстафом и подчиняет свое поведение и политику требованиям государственного блага и интересам высших сословий, от которых зависит его власть. В драме «Мера за меру» бесконтрольная власть Анджело над жизнью и смертью подданных проявляет в нем дурные страсти, хотя до этого его считали честным и справедливым человеком. В трагедии «Макбет» Малькольм так объясняет свое недоверие по отношению к Макдуфу: когда-то и Макбет был честен, и в те времена Макдуф был его другом, но доблестный когда-то Макбет стал тираном, а под его влиянием мог измениться и Макдуф.
В философской драме-сказке «Буря» снова ставится вопрос о том, как власть меняет природу человека: Просперо рассказывает, как неограниченное доверие и бесконтрольная власть пробудили в Антонио дурные страсти, подобно тому как у слишком добрых родителей вырастают плохие дети. Изменяются не только правители, под их влиянием меняются подданные: Антонио, владея ключами от должностей, заново пересоздал людей — изменил их и все сердца в государстве настроил так, что их струны рождали мелодию, радующую слух правителя (I, 2, 79-85).
Таким образом, изменчивость человеческой природы под влиянием неограниченной власти является для Шекспира важнейшим фактором при рассмотрении политических проблем. Напротив, в трагедиях Бена Джонсона взаимоотношение власти и природы человека показано прямолинейно, без свойственной Шекспиру диалектики. Персонажи Джонсона разделены на два лагеря — хорошие и плохие люди, а почему они стали такими — подобной постановки вопроса в его драмах нет. Его положительные персонажи исходят в своих оценках правителей и обстановки из этических норм и говорят главным образом о нравственных качествах.
Существенное различие обнаруживается и в освещении протеста против тирании. В трагедии «Юлий Цезарь» заговорщики хотят предотвратить возможности тирании, спасти республику от грозящей ей гибели. Они действуют из антимонархических принципов. Хотя их враги упоминают о каких-то личных причинах ненависти их к Цезарю, но Шекспир приглушает этот момент, найденный в источниках, — для его замысла важно было подчеркнуть благородство Брута и Кассия. В трагедии «Падение Сеяна» оппозиция не противопоставляет
