этой пьесы вызвала даже протесты и недоумения. Писали, что Шекспир велик не этой пьесой, что это неправдоподобная шалость его пера и ставить ее нет причины.
Такого мнения придерживался, например, тот же И. Иванов, критик и пропагандист Шекспира.
Спектакль был очень плохо обставлен дирекцией театра. Для него не было сделано ни новых декораций, ни костюмов. И тем не менее, по дошедшим до нас отзывам, это был один из самых удачных шекспировских спектаклей Малого театра. В нем был передан и сказочный дух пьесы, и комическая стихия ее.
Каждый исполнитель — и главный и второстепенный — был на своем месте.
В фигуре циничного Автолика М. Садовский подчеркнул юмористическое простодушие и незадачливую хитрость. В роли Паулины Федотова не только прекрасно произносила патетические речи, но и раскрывала комические черты характера этой решительной дамы, которая командует своим мужем и может даже отчитать самого короля.
Рецензенты отмечают, что Рыбаков мастерски играл Поликсена, а Ленский Леонта (особенно хорош он был в I акте).
Но, конечно, спектакль этот был прежде всего спектаклем Ермоловой.
В роли Гермионы, как и в некоторых других шекспировских ролях, Ермолова нашла близкую себе тему: нравственную стойкость, бескорыстие и чистоту своих героинь она противопоставляла жестокому и хищному миру.
Современники оставили нам подробные и восторженные описания того, как Ермолова играла эту роль.
«Светлый образ Гермионы» назвал это создание Ермоловой один из них.
Удивительной особенностью исполнения было то, что Ермолова создавала жизненную и вызывающую симпатии фигуру и одновременно в Гермионе было нечто неуловимо сказочное.
Характер Гермионы дан был в движении и развитии.
В I акте Ермолова играла спокойную и счастливую женщину. Она знает, что ее любят и боготворят, внутренне гордится своим мужем и даже позволяет себе обращаться к Поликсену с шутливым кокетством.
Гермиону II акта Т. Л. Щепкина-Куперник сравнивает с Рафаэлевой мадонной. В ее слегка замедленной походке и осторожных движениях, в ее внутренней сосредоточенности перед нами представал поэтический облик будущей матери.
«Тем разительнее был перелом свершавшийся в ней, когда в эту мирную атмосферу врывался Леонт со своим позорным обвинением. Не забыть, как она приподнималась на локте и с изумлением спрашивала его: «Что это, друг мой, шутка?»» {Щепкина-Куперник Т. Л. Ермолова. М.: Искусство, 1972, с. 93.}.
Скорбь Гермионы Ермолова передавала без слез и рыданий. Тем сильнее она действовала на зрителей. И все же это была сказочная королева «даже и в страдании, даже перед лицом возможной казни — обвеянная светлой дымкой счастливого конца…» {Там же, с. 24.}.
«Одна из вершин шекспировского творчества — защитительная речь Гермионы на суде — нашла в Ермоловой исполнительницу, достойную гения поэта. Особенно, помню я, волновало то место речи, где Гермиона говорит, что ей не страшны угрозы, ведь она потеряла детей, потеряла любовь мужа — самое дорогое в жизни:
Оставьте ваши
Хотите запугать меня, желаю
Душевно я сама… Мне жизнь не в радость.
Не о жизни ей теперь надо думать, а о спасении своего доброго имени:
Я не прошу
За жизнь свою: она мне тяжела,
Как горе, от которого всем сердцем
Желала б я избавиться! Но честь!
Честь перейти должна и на потомство
Ее хочу спасти я…
Не забыть мне никогда и заключительной сцены, когда Паулина показывает Леонту спасенную ею Гермиону в виде статуи, постепенно оживающей:
Оставь земле оцепененье смерти
И снова к жизни радостно спустись,
говорит Паулина. Гермиона-Ермолова медленно спускается с возвышения, подходит к мужу, обнимает его, — и с каждым шагом, с каждым движением артистки какие-то светлые лучи лились в душу зрителя. Предельная на сцене поэтичность, эманация «вечно женственного» была в этой незабываемой сцене», — пишет современник {Мария Николаевна Ермолова, с. 387-388.}.
Тему женской чистоты и нравственного целомудрия играла Ермолова и в других, сравнительно второстепенных, шекспировских пьесах {См.: Дурылин С. Н. Мария Николаевна Ермолова. М.: Искусство, 1953, с. 387-388.}.
В 1880 г. была поставлена «Мера за меру». Комедия шла в переводе Родиславского. Она была сильно сокращена. В ней сохранился только остов с ролью Изабеллы. Эскала играл Вильде, герцога — Ленский, Луцио — Правдин. В роли Изабеллы особенно выделялась сцена с Эскалом.
Ермолова оттеняла строгое целомудрие и высокое сознание долга героини Шекспира. Брат малодушен, он хочет сохранить свою жизнь ценою греха Изабеллы. Но милосердие не должно оправдывать слабости. В непоколебимой нравственной стойкости героини было обаяние характера, сыгранного Ермоловой.
Другой вариант нравственной стойкости рисовала Ермолова в роли Имогены в «Цимбелине». Первое представление этой пьесы Шекспира в России состоялось на сцене Малого театра в 1891 г. В исполнении Ермоловой героиня была окружена ореолом страдания. Это была самоотверженная и незаслуженно гонимая любящая женщина.
В «Генрихе VIII» Ермолова играла Екатерину. Впервые роль была исполнена в 1903 г. Эта много перестрадавшая женщина мужественно защищала себя от наветов короля и, защищая свою честь, обличала зло. Силы для этого обличения Екатерина черпала в собственном жизненном опыте, в своих страданиях. Играя эти роли, Ермолова приближала героинь Шекспира к своему излюбленному женскому типу, романтическим героиням, способным на жертвы и подвиги справедливости.
Уместно вспомнить здесь тонкое замечание критика В. Гаевского о различии в изображении любви у Шекспира и в русской литературе. Героини Шекспира находят смысл любви и ее единственную усладу в самой любви. Героиня русского искусства должна выразить любовь в чем-то внелюбовном — в деянии, в подвиге, в самопожертвовании {См.: Шекспировский сборник, М.: ВТО, 1958, с. 400.}.
Своеобразие трактовки женских шекспировских ролей в русском искусстве XIX в. особенно ясно проявилось в трактовке леди Макбет. Федотова сыграла роль леди Макбет в 1890 г. В 1896 г. вместо Федотовой роль эту сыграла Ермолова. При возобновлении спектакля в сезон 1913/14 г. Ермолова отказалась от роли и передала ее Смирновой. Федотова весьма тщательно готовилась к роли леди Макбет. Она советовалась даже с известным физиологом Сеченовым о том, как понимать психическое состояние королевы. Ряд сцен Федотова играла превосходно, например сцену, когда леди подбивает мужа убить короля Дункана, а также сцену пира, когда королева ведет двойную игру — любезная хозяйка занимает гостей и одновременно чутко вслушивается в слова мужа и стремится его успокоить.
По отзывам критиков, Федотова выдвинула на первый план женственность леди Макбет. Федотова полагала, что ее героиня не создана для злодеяний. Приняв участие в убийстве короля Дункана, она сразу чувствует, что убийство ей не по силам, что ее женская природа противится преступлению.
Эту женственность и слабость леди Макбет выдвигала на первый план и Ермолова.
Сыграв роль в 1896 г., Ермолова осталась недовольна своим исполнением. Она вновь вернулась к ней в 1899 г. и серьезно ее переработала. В письме к Средину великая актриса писала: «…сейчас сижу за ролью леди Макбет. Она меня всегда страшно интересует. Она захватывает своей силой и мощью. О, несмотря на ее зло, она притягивает меня к себе, как змея кролика…» {Мария Николаевна Ермолова, с. 152.}.
У нас нет портрета Ермоловой в этой роли, и, кроме общих указаний на огромный успех, мы имеем только один обстоятельный отзыв — рецензию Н. И. Кичеева в «Русском слове». Тем не менее характер трактовки можно ясно себе представить.
Жажду власти и честолюбие леди Макбет Ермолова объясняла ее женским чувством, любовью к мужу. «Ее честолюбие, как оно ни титанически велико, все сконцентрировалось вокруг ореола славы, могущества и величия самого дорогого, самого близкого для нее существа — ее мужа», — пишет Кичеев {Русское слово, 1899, э 257, с. 23.}.
Ермолова играла необычайно сильно. По свидетельству Кугеля, особенно поразительна была сцена сумасшествия и пауза, которую делала Ермолова, когда рассматривала свои окровавленные руки {Кугель А. Театральные портреты. М.; Л.: Искусство, 1967, с. 123.}.
В спектакле 1913-1914 гг. Н. Смирнова продолжала традиции своих предшественниц, но уже выводила характер за рамки трагедии, придавая леди Макбет черты героини современной драмы.
«Я видела в леди Макбет не исчадие ада, не злую и сильную женщину, которая побуждает мужа совершить убийство. Я не чувствовала в леди Макбет силы. Для меня леди Макбет была женщина до мозга костей, начиная с внешности. Мне она рисовалась необыкновенно красивой и влияющей на мужа чарами своего женского обаяния. Да, она хотела быть королевой, ее пожирало честолюбие, но сама она убить боялась — это должен был сделать для нее Макбет. В ночь убийства она для храбрости выпила вина. После убийства короля Дункана она заболела, не выдержав тяжести преступления, все остальные убийства Макбет совершал без нее, скрывая свои планы. Она надломилась, сошла с ума», — пишет Смирнова {Смирнова Н.А. Воспоминания. М.: ВТО, 1947, с. 46.}.
Итак, все три исполнительницы, актрисы разного масштаба и разного времени, пытались объяснить поведение леди Макбет ее любовью к мужу: их не вполне устраивало то, что давал Шекспир.
Говоря в своей «Эстетике» о восприятии шекспировских характеров в новое время, Гегель отмечал тенденцию к раздроблению их, лишению характера целеустремленности и цельности. Гегель полагал, что эта тенденция противоречит принципам Шекспира. «Леди Макбет, например, была, по их мнению, любящей супругой с очень нежной душой, хотя она не только дает в своей душе простор мысли об убийстве, но и осуществляет ее» {Гегель Г. Ф. Соч. М., 1938, т. 12, с. 248.}.
Кто же прав — немецкий философ или русские актрисы? Конечно, Гегель вернее понимает истинные принципы Шекспира, который создал сильный и цельный характер леди Макбет, одержимой властолюбием не в меньшей степени, чем ее муж. Но Ермолова и Федотова были по-своему правы. Они искали путь, который позволил бы им объяснить современному зрителю характер леди Макбет. И делали это убедительно и талантливо.
В конце XIX в. Малый театр продолжал работать и над комедиями. В 1890 г. были поставлены «Виндзорские проказницы» — тот самый спектакль, в котором Ленский играл роль Фальстафа и из-за которого разгорелась полемика между ним и Ивановым.
Замечательной исполнительницей этого спектакля была Федотова: «В роли миссис Пэдж удавалось внушить зрительному залу веру в возможность такого ребячливого беспредметного веселья и увлечь современного театрала теми примитивными проказами, мистификациями и переодеваниями, посредством которых миссис Пэдж в Виндзорском парке отводит душу над Фальстафом».
На подмостках Малого театра представали перед русскими зрителями яркие шекспировские характеры, бушевали страсти, шла напряженная драматическая борьба. Шекспировские спектакли будили людей, вносили в их жизнь драматическую стихию, способствовали рождению больших чувств, высоких представлений о человеке.
(Шекспировская тема в творчестве Григория Козинцева)
