пусть весь риск падет на его голову.
Розалинда. Это тот человек?
Ле-Бо. Он самый, сударыня.
Селия. Ах, он слишком молод! Но он смотрит победителем.
Герцог Фредерик. Вот как, дочь и племянница! И вы пробрались сюда, чтобы посмотреть на борьбу?
Все встречают Розалинду с радостью. Герцог хмурится.
Герцог — подозрительность, всюду измена, двойная игра.
—-
Розалинда. Да поможет тебе Геркулес, молодой человек! Геркулес!
Борцы на подмостках, и побежденный летит через толпу. Фокус Геркулеса. Орландо на миг подменен им.
—-
Орландо — очаровательно чумазый. Это не слова, что он воспитан на скотном дворе.
В нем много юмора. Он потешен. И сам удивлен, что победил Карла. А я, повеса вечно-праздный,
Потомок негров безобразный,
Взращенный в дикой простоте,
Любви не ведая страданий,
Я нравлюсь юной красоте
Бесстыдным бешенством желаний…
{Из стихотворения А. С. Пушкина «Юрьеву» (1819).} —-
Боги — что-то вроде труппы странствующих комедиантов. Они едут в фургоне. А вместо лошадей его катит одно маленькое колесо. (Или женщина на колесе.) На облучке свистит на флейте Венера. Купидон бежит сбоку.
Над фургоном развевается флаг: весь мир — театр.
«Ямщик седой» (Пушкин) {Имеются в виду строки из стихотворения А. С. Пушкина «Телега жизни» (1823), точнее: «ямщик лихой, седое время».}.
Или в него запряжены минотавры.
Они балаганно-мистичны, как престидижитатор в «Лице» {Фильм режиссера Ингмара Бергмана.}.
Правосудие (завязанные глаза, весы) все время храпит. Его изредка будят, и тогда дела приходят на короткий срок в порядок. Потом оно вновь храпит. Милый маньеристический мир елизаветинских аллегорий и эмблем. Только настоящий балаганно-елизаветинский, а не стилизованный под маньеризм. Бутафория богов. Они дуют в меха, и поднимается ветер. Достают огниво — бьет молния. Берутся за лейки — идет дождь, смертные вымокают до нитки.
—-
Дудочка-свирель. Фортуна, Минотавр, Купидон — отбились от других.
Лошади — белые с большими крыльями (как на каких-то церемониях).
Геркулес — прямо из цирка. Начало — рапид, фургон плывет по воде.
—-
Геркулес дает Орландо свою силу, Купидон посылает стрелу (может быть без предметов, как мимы).
Талия и Мельпомена дают Розалинде искусство перевоплощения.
—-
У Розалинды веселое и легкое воображение.
Игровой человек.
Изобретатель веселья.
Артистка-выдумщица.
Карнавальное начало.
Они разыгрывают переодевание. Это игра. Несколько масок.
—-
В лес входят постепенно. Лес открывает двери добрым людям. Добрые звери приветствуют их.
О любви — фантастичнее! Появляются фигуры. Звери подслушивают влюбленных. Важные жуки. Рыбы приплывают к берегу.
Лес осенний, но когда любовные сцены, он опять делается зеленым.
Действие во время купания. Озеро? Части леса. Вдруг пустыня. Жак пародия на хиппи.
—-
В фургоне — вся бутафория чудес, волшебства и магии. Бенгальский огонь и фокусник, вытаскивающий из цилиндра все нужное.
—-
Целый мир елизаветинских эмблем и аллегорий.
Рука с глазами на ладони.
Летящие в огне короны, тиары, скипетры.
Суета сует (песочные часы). Какое-то действие негодяев (усыпление с погоней) на время пересыпания песка.
После колдовства у богов появляется карта места действия (The Elizab., p. 56, 75) {Nicoll A. The Elizabethans. Cambridge, 1957.}.
Богиня тычет пальцем — и попадает (в реальном уже плане!) в свинью.
Интонацию дает резкое смещение двух этих планов.
Или «трамвай богов» (The Globe Restored, рис. 30, 31, 37, 40 {Hodges C. The Globe Restored. New York, 1968.}).
На балагане богов написаны знаки зодиака (The Elizabethans, p. 17).
Их потешное колдовство и магия (от скуки).
Комедийное переложение ведьм в «Макбете».
Орландо — на верхушке дерева — адресует свои стихи им. Боги — ценители поэзии — не в большом восторге.
У богов маленький пес. Диана Охотница (?)
На облучке седое, беззубое Время.
Или крылатая дева трубит в трубу (The Elizab., p. 153).
Если ставить в театре, то в фургон запряжен единорог.
—-
Начало: страшный скрип, понукание лошади. Тышлеровский мир? Варфоломеевская ярмарка.
Арденнский лес — герой: с ним разговаривают — он отвечает; летят осенние листья.
—-
Из леса можно выйти в пустыню Давид-Гореджа {Местность в Грузии, где первоначально предполагалось снимать «Короля Лира».}. Можно попасть и на поля фантастических цветов.
—-
«Эмигрантская» линия иногда иронична.
—-
Шут — Ярвет. Волосы Церепа {Цирковой актер, играл в «Женитьбе», постановке Г. Козинцева и Л. Трауберга в 1922 г.}. Волосы встают дыбом. Едет за ними на колесе.
—-
Лукаво-иронично-печальный тон.
Не верхом ли они приезжают? Или в тележке, которой правит шут.
—-
Есть какая-то веселая компания духов. Фортуна на колесе. Кто еще может быть? Вроде комических вещих сестер. Они поджидают их у входа в лес. Амур деревенский малый — натягивает лук. Розалинда подпрыгивает, вопит от боли, и сразу — от радости. Чудаки — боги.
—-
Это все колеблется между очень красивым сном и очень печальной реальностью.
Лес во все времена года.
Улетают птицы.
Им всем холодно: герцог и его общество сидят, накрывшись одеялами.
Нужно уничтожить шаблон веселого «Робин Гуда».
—-
Лес.
М. б., выход на кладбище? руины? реку? Пустыню, так же невозможную, как лев в Арденнском лесу.
В этот осенний лес являются компанией сами боги и богини, наблюдая за смертными.
—-
Вельможи вовсе не в восторге от жизни изгнанников. Монолог герцога (II, 1) — сопротивление, а не апофеоз. Нужно уничтожить и тень всех этих пажей, охотников с перышками в шляпах.
—-
Стихи Вознесенского о бобрах {«Бобровый плач» (1973).}.
—-
Лес. Отставший раненый олень. Пробегает стадо.
Жак. Бегите мимо, жирные мещане! и т. д. (II, 1).
—-
Лес — зима. М. б., пошел снег.
—-
Босые ноги девушки катят колесо. Движение напоминает то же, что делают дети, мчащиеся на самокате.
Пыль из-под ног. Тихая веселая песенка — с аккомпанементом на свирели. Крутится, катится маленькое деревянное колесо.
И качается лук и стрелы в колчане за спиной ребенка. В ритме той же песенки танцует, двигаясь вперед, ребенок (пока видны только его спина, руки).
Качаются весы в женской руке. Тот же ритм, то же движение.
Боги древности в своих античных туниках, с эмблемами-аллегориями в руках, пританцовывая, идут по дороге.
Это час, когда мир спит.
Спит стража у пограничных столбов.
Спит в кровати под балдахином герцог.
Спят девушки-подруги Розалинда и Селия.
Спит на соломе Орландо.
Боги, пританцовывая, заглядывают в окна, проходят мимо селений, замков. Танцуют свой танец.
Спит земля. Легкий туман вьется над землей. Боги и богини останавливаются во дворе замка. Они, так же танцуя, сговариваются. Купидон в нем нет ничего божественного — это здоровый, деревенского вида ребенок, веснушчатый, загорелый, курносый, то, что называется чумазый, весело подпрыгивает в воздух, выделывает какой-то вензель ногами и вынимает из колчана стрелу. Боги составляют какой-то гороскоп.
Кричит петух, кто-то чихает. Женщина в тунике ,на колесе — Фортуна дает знак, и боги, вслед за Фортуной, катящейся на своем колесе, устремляются вдаль. Оживает, просыпается мир. Кашель, хмурые проклятия, стоны. Это невеселая земля.
И сразу Орландо кричит.
А пока спускают босые ноги с кровати две очаровательные девушки. Розалинда обращает внимание на что-то непривычное, торчащее в деревянной колонне кровати. Подходит Селия. Они вытаскивают стрелу, с удивлением оглядываются: откуда она могла сюда залететь?..
—-
Эти боги разыгрывают свою дурацкую пастораль поперек совершенно реальных событий. И когда они укатывают дальше, все движется в том же реальном и достаточно мрачном порядке.
Пастораль врывается в реальность. Но не превращает реальность в пастораль! Скорее наоборот, она становится еще непригляднее от такого явно невозможного соседства.
Ну, а мораль пасторали? Все же она есть: единственное, что неподвластно этой злобной, холодной, хмурой реальности, — любовь, человеческие чувства. Двое, превращающиеся в единое, слитное, прекрасное, мудрое, гордое существо.
Конец: Розалинда и Орландо уходят из леса. (Так же, как конец «Бури».)
—-
Орландо приручает оленя — рассказывает ему о своей любви. Орландо поэт. Довольно нелепый парень, а не герой. Олег? {Олег Даль — актер театра и кино.}
—-
Любовь заставляет забыть о реальности. А она есть — рядом! Хрупкость, незащищенность Розалинды.
—-
Орландо кричит птицам, зверям: Роза-лин-да! И отвечают пестрые олени, даже мрачный бизон басит: Рррозаллинда.
Орландо вырезает «Розалинда» на самом верху огромного дуба.
Разговор о любви с небом.
—-
Нежность, слова о любви, а пока по Арденнскому лесу рыщут стражники. Собаки — дикие волкодавы — берут след, но он теряется у воды.
Орландо и Розалинда знают об этой погоне! На них движется облава.
—-
Расцветают цветы, из-за деревьев высовываются влажные морды добрых зверей.
Идет снег. Туман. Лес голый, на ветру. Летят последние листья.
—-
Видимо, я могу поставить нечто между «Как вам это угодно» и «Бурей».
Какая там к черту пастораль и идиллия.
Это пьеса об эмиграции. О тоске жизни на чужбине, а вовсе не об утопии.
Изгнанники. Бездомные. Гонимые ветром.
Спасение от холода, дождя, бездомности — ПОЭЗИЯ, ЛЮБОВЬ.
—-
Вопреки атмосфере! Никакой идиллии, пасторали.
—-
У меня все хорошо до того, пока игра любви не вытесняет у Шекспира все.
—-Старый герцог. Привет вам! Ну, за дело! Я не стану
Покамест вам расспросами мешать.
Эй, музыки! — А вы, кузен, нам спойте!
{Акт II, сц. 7.} Холод. Стужа.
Пир во время чумы.
—-
Сыщики ищут, выслеживают любовь.
Собаками травят любовь.
—-
Вот что важно. Нужно контрапунктом ввести в пасторальные сцены реально-жестокие, грубые; хамы идут, хамье рыщет, точат ножи на любовь.
—-
Нужно знать меру реальности, натурального (осенний лес, оборванные костюмы).
Тут есть и яркость пятен (шута). Но все обдрипанные, заросшие.
Это и утопия, и пародия, и карнавал (крохотная частица).
Нужно натуралистически показать их путешествие по лесу. Перипетии бегства — не в шутку. Собаки. Преследователи. Так, чтобы был правдив Орландо с мечом у стола.
—-Орландо. Стойте! Довольно есть! Жак. Да я не начал… Орландо. И не начнешь, пока нужда не будет
Насыщена!
Одичал. Нужна долгая предыстория. Орландо. …О, если вы дни лучшие знавали,
Когда-нибудь слыхали звон церковный,
Когда-нибудь делили пищу с другом,
Когда-нибудь слезу смахнули с глаз,
Встречали жалость и жалели сами,
Пусть ваша кротость будет мне поддержкой;
В надежде той, краснея, прячу меч.
{Акт II, сц. 7.}
Очень сильно. Здесь все горе, что он испытал.
—-
У Розалинды и Селии купленная хижина.
Могут быть их разговоры ночью.
—-
А что если фантастический, шагаловский мир, который я придумал для «Портрета» {См. записки Г. М. Козинцева о замысле постановки «Гоголиады» в журнале: Искусство кино, 1973, э 10; 1974, э 5, 6, 7.}, ввести в «As you like it»?
—-
Шут Оселок — старый печальный эстрадник.
Нахлебник. Он надевает парик и нос, как Райкин. Под этим печальное лицо.
Ярвет. (Чаплин из «Огней рампы».)
Ест на кухне. Он от страха (при виде Жака) надевает нос и парик.
—-
Жак видит не только шута, но и стражников, слышит бешеный лай.
—-Герцог. Вот видишь ты, не мы одни несчастны,
И на огромном мировом театре
Есть много грустных пьес, грустней, чем та,
Что здесь играем мы!
{Акт II, сц. 7.}
Как это прекрасно.
—-
Они все — изгнанники, бездомные. Осенний лес — их дом.
—-
Через фильм — реальность двора, новые борцы — рев дикой толпы.
С этим нужно монтировать историю Орландо и Розалинды.
—-
Разбойники в лесу (у Лоджа) {Т. Лодж (1558-1625) — английский драматург.}.
—-
Герцог — Просперо.
Ле-Бо — Гонзаго (ученик Монтеня).
—-
Герцогство в стиле «Механического апельсина» {Фильм режиссера Стенли Кубрика по одноименному роману Э. Керджеса.}.
Дорога в Арденнский лес? Стена. Канавы. Речка.
Они сразу становятся крошками. Потешно перекрещиваются их дороги.
—-
Герцог увлекается беседой с пустынником. Стражники прочесывают лес дальше.
—-
Пародия на идиллию. С моментами безрассудного увлечения этой хрупкой, нежизненной идиллией. Они с необычайным энтузиазмом громоздят карточный домик.
—-
Изгнанники, несчастные, бездомные. Чем они лучше героев трагедий?
