от спекулятивного идеализма и противоборством ему. Шеллинг, выступивший в 1841?42 г. со своими лекциями по «Философии откровения», окончательно разочаровал современников в самой манере спекулятивного философствования. «Юноши», собравшиеся в аудитории Берлинского университета, чтобы выслушать это «откровение», каждый на свой лад, но единодушно отвергли его. Замечательно, что в той аудитории собрались на время люди, с именами которых связаны едва ли не самые значительные направления философской, религиозной, исторической, социальной, политической мысли начала XX века. Вместе с 28-летним Киргегардом Шеллинга слушали Михаил Бакунин (27 лет), левые гегельянцы А.Руге, А.Чешковский и Ф.Энгельс (21 г.), Якоб Бурхардт (23 г.), историки Иоганн Дройзен (33 г.) и 46-летний Леопольд фон Ранке, логик и историк философии Ф.Трендленбург, а также М.Н.Катков (23 г.) и С.М.Соловьев (21 г.). Большинство отзывов о лекциях Шеллинга были резко отрицательными. См.: Schelling F. Philosophie der Offenbarung. 1841/42. Hrsg. und eingel. von M.Frank. Anhang III (Dokumente zu Schellings erstem Vorlesungszyclus in Berlin: Horerberichte, Zeitschriftenartikel, Zeitgenossische Brief- und Tagebuchau?erungen). Frankfurt am Main: Suhrkamp Verlag, 1977, S. 419 — 503.
«Шеллинг пустословит нестерпимо, — писал С.Киргегард своему старшему брату Петеру 27 февраля 1942 г. — …Я, видно, слишком стар, чтобы слушать лекции, а Шеллинг слишком стар, чтобы их читать. Все его учение о потенциях свидетельствует о глубочайшей импотенции» (ibid., S. 456).
Ср. брань А.Шопенгауэра: «Гегелевская философия всецело изобретена для доходной мудрости кафедры: ведь она вместо мыслей содержит одни только слова…» (Шопенгауэр А. Новые паралипомены 1810 — 1860, 73 — 85 ?? Полное собр. соч. М., т. IV, с. 23 и след.).
Позитивное естествознание резко противопоставляло свой метод натурфилософским спекуляциям. Историческое познание не менее резко противопоставляло уникальную фактичность исторического события спекулятивному схематизму (Историк Л.Ранке еще в 1824 г. писал в своей антиромантической книге «К критике новейших историографов»: «У нас со своей стороны — иное понятие об истории. Голая истина без прикрас; основательное исследование любой детали; все прочее — как богу угодно, только ничего не выдумывать, даже и в самом малом, только никаких умственных плетений». Цит. по: Михайлов А.В. Эстетические идеи немецкого романтизма ?? Эстетика немецкого романтизма. М.: Искусство, 1987, с. 41. — Ред.). В эстетической теории, в культурологии, в теории права, прежде же всего в социально-политической мысли шла аналогичная борьба. Попросту ли отвергали спекулятивный идеализм, пытались ли его критически преодолеть или «поставить с головы на ноги», как это делали левые гегельянцы и К.Маркс, — во всех этих насмешках, критиках и «преодолениях» был некий общий пафос. С большей или меньшей вразумительностью стремились дать слово «самим вещам»: фактам, событиям, жизни, поступкам, практике, «частному» лицу — словом, бытию, поскольку оно не сводится к бытию мысли; действию, поскольку оно не сводится к объясняющему действию мысли, а способно стать реально преобразующим мир; жизни, поскольку она является не средством для философии, а самоцелью; наконец, частному лицу, индивиду, единичному субъекту, поскольку он не сводится к части некой объективной тотальности, не является лишь исчезающим моментом некоего всеобщего субъекта.
Именно интуиция бытия как не-мысли, пробужденная тотальным исчерпанием у Гегеля идеи бытия как бытия мысли, невнятно сказывается в «материалистическом», «политэкономическом», «виталистическом», «иррационалистическом» самоистолковании философии. Здесь же исток экзистенциальной философии, но измерение мышления, в котором она развертывается, и соответствующее направление критики — другие. Экзистенциализм исходит из уникального бытия личности, уникальностью, конкретностью и внутренней безусловностью превосходящего «разумную действительность», частью которой оно само вроде бы является, — как абстракцию, как лишь возможность. Наряду с религиозно-экзистенциальным персонализмом Киргегарда следует упомянуть в этом контексте антропологизм Л.Фейербаха, очень близкого Киргегарду в некоторых пунктах, и рационалистический персонализм А.И.Герцена (сказавшийся, например, в его письме сыну «С того берега». См.: Герцен А.И. Собр. соч. в тридцати томах. М.: АН СССР, 1955, т. VI, с. 7 — 142. См. также: Шпет Г.Г. Философское мировоззрение Герцена. Петроград: Колос, 1921).
liv » ?. — «посвящения») — термины орфических таинств и ритуалов корибантов, жрецов Кибелы, часто используемые Платоном (Федр, 234d, Пир, 215c-e, Эвтидем, 277d-e и др.). Платон же и рационализировал смысл этих терминов, представив в качестве очищающего и посвящающего действа само мышление в его философски сосредоточенной форме (см.: Платон. Законы 790d — 791a; Федон 69b; Софист 227c; Федр 244e).
lviii Эпиктет (ок. 50 — ок. 140) — фригийский раб, ученик римского стоика Музония Руфа. До нас дошли «Беседы» или «Диатрибы» Эпиктета, записанные его учеником Флавием Аррианом, и так называемое «Руководство» («Enchiridion»). См.: Беседы Эпитета. Пер. Г.А.Тароняна ?? ВДИ, 1975, ? 2 с. 211 — 253; ? 3, с. 219 — 259; ? 4, с. 209 — 234; 1976, ? 1, с. 217 — 249; ? 2, с. 197 — 237. Цитируемый отрывок: ВДИ, 1975, ? 2, с. 213; Зевс здесь обращается не к Хризиппу, а к самому Эпиктету.
Хризипп (281?278 — 208?205 гг. до н.э.) — греческий философ, один из основателей стоицизма.
lix N?.: «…Моральный закон выражает не что иное, как автономию чистого практического разума, т.е. свободы, и эта свобода сама есть формальное условие всех максим, только при котором и могут они быть согласны с высшим практическим законом» (Кант И. Критика практического разума, ч. 1, ( 8 ?? Соч. в шести томах. М., т. 4 (1), с. 351). «Автономия есть, таким образом, основание достоинства человека и всякого разумного естества» (там же, с. 278). Отношение философии Шестова к кантовской детально исследовано в сочинении: Janoska G. Kant und Schestov. Ein Bei trag zum Glaubensproblem. Graz: Schmidt — Dengler Verlag, 1951. Ср. также работу: Миртов Д. Нравственная автономия по Канту и Ницше. СПб., 1905.
lx Заглавие воспроизводит название небольшой работы Киргегарда: Kierkegaard S. Der Pfahl im Fleisch. Deutsch von Th. Haecker. Innsbruck: Brenner Verlag, 1923. Это слова из II послания к Коринфянам ап. Павла (12, 7): «Чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился».
lxi Филон Александрийский (ок. 25 г. до н.э. — 40 г. н.э.) — не столько оригинальный мыслитель, сколько апологет, миссионер и толкователь, хранитель и продолжатель традиции иудейской диаспоры, воспитанный и хорошо образованный в эллинской культуре (греческий язык был для него родным). Он стремился примирить Закон с эллинской философией путем утонченных аллегорических толкований Писания, известного ему уже в греческом переводе «семидесяти». (См. об этом: Иваницкий В.Ф. Филон Александрийский: жизнь и обзор литературной деятельности. Киев, 1911, с. 525 — 540). Наряду с «Септуагинтой» труды Филона лежат в истоках христианского богословия. Средоточие богословия Филона образует учение о Логосе, творческом Слове Божием. Христианам не трудно было увидеть в этом Логосе Сына Божия. Слово, которым творился мир, которым Бог изначально присутствовал среди людей, воплотилось в Иисусе Христе. Наиболее значительным исследованием вопроса на русском языке остается книга кн. С.Н.Трубецкого: Трубецкой C.Н. Учение о Логосе в его истории. М., 1906. См. также: Муретов M.Д. Учение о Логосе у Филона Александрийского и Иоанна Богослова. М., 1885, вып. 1; он же. Философия Филона Александрийского в отношении к учению Иоанна Богослова. М., 1885. См. также сноску 9 и [УО, 40; АИ, 163].
lxii Ni. niineo 14.
lxiii Гегель Г. Энциклопедия философских наук, ч. 1. Логика. 24, прибавление 2-е ?? Соч. М.; Л.: ГИЗ, 1930, т. 1, с. 55. Ср. также: «…Мышление по своему содержанию истинно лишь постольку, поскольку оно углубилось в предмет, а по своей форме оно не есть особенное бытие или действие субъекта, а состоит лишь в том, что сознание как абстрактное ведет себя как освобожденное от всякой партикулярности, от всяких частных свойств, состояний и т.д. и производит лишь всеобщее, в котором оно тождественно со всеми индивидуумами. Если Аристотель требует, чтобы мы были достойны такого поведения, то достоинство, которое придает себе сознание, состоит именно в том, что оно отказывается от своего частного мнения и убеждения и отдает себя во власть предмета» (там же, 23, с. 52).
lxiv Киргегард прежде всего противопоставляет бесстрастной объективности знания страстную, личную бесконечную заинтересованность веры [VI, 120]. «Ведь вера не является простым результатом научного размышления; напротив, при такой объективности теряют бесконечную страстно личную заинтересованность, составляющую условие веры, то ubique et nusquam (везде и нигде), где только и может возникнуть вера… Если недостоверность была до сих пор полезным воспитателем веры, то достоверность стала для нее опаснейшим врагом. Ведь если устраняется страсть, веры больше нет, а страсть и достоверность — непримиримы» [VI, 122 — 123]. Вера возможна только потому, что мир насущный человеку целиком не может быть, однако, завершен, и всякий его рационально завершенный образ остается только образом, только идеей о мире. «Спекуляция поняла все, все, все! Но духовный человек всегда что-то не договаривает, он признается, что еще не все понял (бедняга! это ведь смешение категорий)» [VI, 124]. «Если предмет трактуется объективно, субъект не может быть страстно заинтересованным в решении проблемы, не говоря уж о бесконечно заинтересованной страсти» [VI, 125]. Именно в этой страстной заинтересованности субъекта — ведь дело идет о вечном спасении — Киргегард находит и основание решающей мысли, бесконечно более глубокое, чем очевидность. «Коль скоро отбрасывают субъективность, а из субъективности страсть, а из страсти — бесконечную заинтересованность, уже не существует решения какой бы то ни было проблемы вообще. Всякое решение, всякое существенное решение коренится в субъективности» [VI, 126]. Подобно тому как субъективным началом объективного мышления является безличное картезианское ego cogitans, началом экзистенциального мышления оказывается у Киргегарда ego fidens, — предельно личная, интимно индивидуальная субъективность: «Я, Иоганн Климакус, рожденный и выросший в этом городе, в настоящее время тридцати лет от роду, просто человек, как и все другие…» [VI, 113]. Истина, которую ищет страстная заинтересованность веры, касается всех и каждого в отдельности и в каждый момент времени. Здесь не может быть «исторического становления постигающего духа»: «Страстный вопрос об истине не возникает ведь лишь после того, как философия сделает индивида объективным. Позитивная гегелевская истина столь же обманчива, как и языческое счастье: лишь задним числом узнают, был ли человек счастлив; точно так же — лишь наше поколение узнает то, что было истинным в жизни почивших поколений». Эта критика гегелевского онто-логизма никоим образом не может быть представлена как бунт «несчастного сознания» против объективного духа, вершащего свою историю. Основание этой критики имеет собственно метафизическую, онтологическую природу. Дело идет об уяснении собственно онтологического смысла человека в его неустранимой единичности, собственноименности.
lxv Платон.
