Ты еще не знаешь меня.
У Игнатия отвисла нижняя губа и ярко покраснел кончик носа.
Долго стояли так.
– Как же мне не знать вас, – заговорил наконец Игнатий, не спуская глаз с Егора. – Живодеры… И породил вас живодер. Напугал, страмец, аж в брюхе что-то лопнуло, – он плюнул под ноги Егору. – Бессовестный, на старика ружье поднял!
– Где Макар?! – крикнул Егор, бледнея.
– В кучугурах, за вторым перешейком, где Змеиная согла… подлец ты такой. Я тебе это запомню.
Егор опустил ружье, повернулся и пошел прочь широким шагом.
– 19 —
Макар с Закревским играли в шашки. Обыгрывал генеральский сын. Макар злился и от этого играл хуже, просаживал одну пешку за другой.
– Ходи.
– Пойду. Ты только не расстраивайся.
– Думаешь, как этот…
– На.
– Так… А вот так?
– А я вот так!
– Угорела пешечка. Даже две. Дамка. Ваша не пляшет.
Макар наморщил лоб. Крякнул.
– Насобачился ты в этом деле! Давай еще?
– Надоело.
За дверью возник шум.
Закревский поднялся:
– Что там?
Дверь в землянку отворилась, вошел Егор.
– К вам, как в церкву, с ружьем не пускают.
Макар обрадовался брату. Он скучал без него, хотя не сознавал этого.
– Егорка? Тю!…
Закревский тоже улыбался: – Проходи. Пришел… блудный сын. Давно пора!
Егор сел на пенек, огляделся:
– Неплохо живете.
– А как ты думал! – Макар, подбоченившись, с улыбкой смотрел на брата. – Увидишь, через полгода что будет. Ковры будут висеть и сабли. Ты в деревне был?
– Нет.
– А где ты живешь? У Игната?
– У Михеюшки.
– Что слышно из деревни?
– Ничего. Отец… живой. Пашут, наверно.
– Пускай попашут, – сказал довольный Макар. – Раздевайся. У нас теперь жить будешь.
– Мне надо поговорить с тобой.
– Ну.
Егор посмотрел на Закревского.
– Пойдем на улицу.
Макар первый вышагнул из землянки, Егор – за ним. Остановились. Егор долго смотрел в землю.
– Дай мне коня, браток. Ночью приведу назад.
– Зачем?
– Надо.
– Не скажешь – не дам.
Егор посмотрел на верхушку сосен, на Макара, криво улыбнулся.
– За невестой съездить.
– За Манькой?!
– Ага.
– Украсть хочешь? – Макар широко улыбнулся. – Давай вместе. Пошли! – он втолкнул Егора обратно в землянку.
– Мы поедем в деревню за невестой, – объявил Макар.
Закревский насторожился:
– Как это – за невестой?
– Так. Воровать поедем невесту. Понял?
Закревский понял.
– На наших лошадях?
– Ну да. На чьих же?
– Нельзя.
Макар поднял брови:
– Как это нельзя?
– Нельзя, ребята. Я все понимаю, но… это глупый риск. Можете легко засыпаться.
– Не дашь коней? – спросил Макар.
– Не дам.
Макар снисходительно не то улыбнулся, не то поморщился.
– Пойдем, Егор, я покажу, каких подседлать.
– Макар! – резко крикнул Закревский.
Но Макар уже вышел из землянки и уверенно показывал Егору:
– Себе – вон того жеребца в чулках. Лев! Мне – во-он Гнедко… Седлай. Я пойду переобуюсь.
Егор долго примеривался к жеребцу, пока взнуздал его. Рослый скакун сердито косил большим темным глазом, прижимал уши и разворачивался задом, когда Егор приближался к нему. Наконец Егор загнал его в кусты и там обротал. Вошел в землянку.
Макар стоял перед Закревским – руки в карманы, одна нога небрежно отставлена.
– Не командуй шибко много. Понял? Это отец твой генералом был, а ты не генерал.
Закревский, прижимая руки к груди, кричал:
– Да ты же попадешься, дура! Лошади пропадут! Лошади же пропадут!…
– Хрен с ними. Што я, дешевле лошадей?
Увидев Егора, спросил весело:
– Подседлал?
– Ага.
Закревский, злой и уставший, сел к столу.
– Идиоты!
– Сейчас… переобуюсь. Промочил давеча… – Макар начал стаскивать сапоги.
– А куда вы ее привезете? – спросил Закревский. Ему никто не ответил.
– Сюда, что ли? – опять спросил он, уже миролюбиво.
– Нет, – ответил Егор.
– Хоть бы уж свадьбу тогда сыграть, – сказал Закревский. По правде говоря, о лошадях он беспокоился меньше всего. Ему не нравилось, что Макар много своевольничает. Это было тем более неприятно, что без Макара он теперь не мог обходиться.
– Но свадьбу мы все одно справим! – воскликнул Макар, подняв глаза на брата: он и утверждал, и спрашивал.
Егор неопределенно пожал плечами:
– Надо сперва невесту привезти.
– Привезе-ем! Сейчас мы ее, голубушку, скрутим. Хорошая девка! – похвалил он, обращаясь к Закревскому.
Ему сейчас казалось, что он о Марье всегда так и думал, что она хорошая.
Закревский обиженно отвернулся от него.
Макар вдруг задумался.
– Может, мне тоже кого-нибудь украсть? – спросил он. – А?
– Укради уполномоченного, – сказал Закревский и улыбнулся.
Макар хохотнул.
– Хороший ты парень, Кирька, только гнусишь много. Лучше я погожу с невестой. Поехали? Ноченька как раз темная!…
Макар посвистывал, похохатывал: нравилось, что под ним легкая сильная лошадь, нравилась тихая темная ночь, нравилось быть вольным человеком.
Егора тоже дурманила эта бешеная гонка. Не мог он только представить, что через некоторое время у него в седле будет Марья. Как-то не верилось.
Влетели в деревню. Погнали по улице, мимо родительского дома. Свернули в переулок… Вот и Марьина изба. Огонек светится.
У знакомых ворот Макар остановился.
– Как будем? – спросил Егор.
– Не знаю… Зайти… и вынести без разговоров?
– Ребятишки там… перепугаются.
– Свистни ей под окном.
Егор соскочил с коня, подкрался к окошку, заглянул.
– Ну-ка свистни.
Егор негромко свистнул и отошел на всякий случай к воротам: мог выйти сам Сергей Федорыч с какой-нибудь штукой в руках. Но никто не выходил. Тогда Макар заложил в рот два пальца, тишину ночи резанул тонкий, проникающий в сердцевину мозга свист. Тотчас хлопнула избная дверь – в сенях послышались шаги, чьи угодно, только не девичьи. Егор подбежал к коню, сел. Успел шепнуть Макару:
– Не отвечай, если сам выйдет.
На крыльцо вышел Сергей Федорыч:
– Кто это здесь подворотничает?
Было совершенно темно.
Макар легонько тронул лошадей.
Выехали из переулка. Остановились.
– Что делать?
– Вот что: заедем к Нюрке Гилевой, скажем, чтобы вызвала нам Маньку, – предложил Егор. – Они товарки.
Вышел брат Нюрки, Колька Гилев, парнишка лет пятнадцати.
– Чего? Кто тут?
– Нюрка ваша дома?
– Дома.
– Вызови ее. Только не говори, кто зовет.
– А зачем тебе? – Колька подозрительно, с опаской всматривался в Макара.
– Надо. Да не бойся ты. Мужик, а сдрейфил.
Колька некоторое время колебался, потом пошел в дом.
Нюрка сообщила, что Марья дома, но у нее болят зубы.
– Поехали к ней. Садись ко мне.
– Поехали. Ой, да на конях! Вы чего эт, ребята? Чего затеяли-то? Откуда кони-то?
Братья молчали. Макар подсадил Нюрку к себе.
Тогда Нюрка сама принялась рассказывать, как приезжий парень Кузьма приходил сватать Марью. В середине рассказа она вдруг так взвизгнула, что жеребец прыгнул вперед, – это Макар решил от нечего делать побаловаться с ней.
– Дурак!
– А ты не прижимайся ко мне, не наводи на грех.
– Кто к тебе прижимается-то? Вот черт! – Нюрка, наверно, покраснела. – Бессовестный!
Снова подъехали к Марьиным воротам.
– Только не говори, что мы тут. Боже упаси! Мы хочем нечаянно…
Нюрка вошла в избу, и ее долго не было.
Макар сидел на коне, а Егор стоял около крыльца – на тот случай, если Марья, заподозрив что-либо, захочет вернуться в избу.
Наконец скрипнула дверь… По сеням шли двое. Егор весь напружинился.
На крыльцо вышла Нюрка, за ней Марья.
– Вот – дожидаются, – сказала Нюрка.
Марья всматривалась в темноту.
– Кто?
Егор молчал. Марья была в двух шагах от него. Он мучительно соображал: сразу ее хватать или сперва сказать что-нибудь?
В этот момент избная дверь хлопнула. В сенях заскрипели мужские шаги. Это решило все.
Егор оттолкнул девушек от двери, ощупью забросил петлю на пробой, легко вскинул на руки Марью и побежал к лошади.
Марья громко вскрикнула:
– Тятя!
В дверь из сеней заколотили руками и ногами.
– Что там?! Эй! Откройте! Люди! – заполошным голосом кричал Сергей Федорыч, но людей на улице в такую пору не бывает.
Когда Нюрка догадалась откинуть петлю, кони были уже далеко – слышно было, как распинают грязную дорогу четыре пары лошадиных копыт.
– 20 —
Кузьма узнал обо всем от Клавди.
Она рассказала на другой день… Радости скрыть не умела.
– С Егором теперь Марья…
На мгновение Кузьме показалось, что дорога под ним круто вспучилась горбом. Он остановился, чтобы устоять на ногах. Почему же так? Разве он на что-нибудь еще надеялся после того скандального сватовства и после того, что было потом?… Разве надеялся? Надеялся. А теперь – все.
Кузьма повернулся, пошел к сельсовету – там был Платоныч. Он не знал, для чего нужен сейчас дядя Вася. Наверно, совсем не нужен. Просто надо было куда-нибудь быстро идти. И он шел. И думал: «Все. Теперь все». Представил, как Марья испугалась и плакала.
Стал вспоминать, где живут Любавины. Спросил у какой-то бабы.
– Дак вот же! Рядом стоишь, – показала баба.
Кузьма вошел во двор к Любавиным.
Из– под амбара выкатился большой черный кобель и молчком кинулся ему в ноги. Кузьма выскочил за ворота. Крикнул:
– Хозяин!
Вышла Михайловна, прицепила кобеля.
– Мужики дома?
Кузьма вошел в избу, сразу спросил:
– Где ваши сыновья?
Емельян Спиридоныч сучил дратву; рукава просторной рубахи закатаны по локоть, рубаха не подпоясана… Большой, спокойный.
– Какие сыновья?
– Твои.
– У меня их четыре.
– Младшие.
Емельян со скрипом пропустил через кулак навощенную дратвину.
– Я про этих ублюдков не хочу разговаривать.
– Они не были дома после того… как ушли?
– А тебе што? Не были.
Кузьма вышел.
Куда теперь? С какого конца начинать? К Феде?
Федя работал.
Кузьма вызвал его… Отошли, сели на берегу.
– Отец сам не знает, это верно. Потом… я думаю, што они не в банде.
– Почему?
– Так. Наших, бакланских, там нету. Люди бы знали. Разговоров нет, значит, никого наших нету.
Долго молчали.
Кузьма курил.
– У их Игнашка есть… – заговорил Федя. – На заимке живет. Тот может знать. Не скажет только…
Приехали к Игнатию под вечер.
Хозяин долго не понимал, чего от него хотят, терпеливо, с усмешкой заглядывал в глаза Кузьме и Феде. Потом понял.
– Не знаю, ребята. Чего не знаю, того не знаю. Наши оболтусы были у меня, когда сбежали из дома. А потом ушли. Я им сам говорил, что надо домой вертаться. Не послухали. Где они теперь, не знаю.
– Собирайся, – приказал Кузьма. Глаза его смотрели прямо, не мигая, внимательно и серьезно.
– Куда? – спросил Игнатий, и усмешка погасла.
– С нами в деревню.
– Зачем?
– Посидишь там, подумаешь… Может вспомнишь, где они.
– А-а! – усмешечка снова слабо заиграла в сухих глазах Игнатия. – Пошли, пошли! Думать мне нечего, а посидеть могу. Глядишь, кой-кому и влетит за такие дела. Маленько вроде не то время, чтоб сажать без всякого…
Елизар Колокольников был в сельсовете, когда привели Игнатия. Он сделал вид, что хорошо знает, за какие делишки попался этот Любавин, строго нахмурился, глядя на него. Потом, когда того заперли в
