не понял Семка,
— Сам ко мне-то, или выбрали да послали?
— Сам.
— Ну все равно — съезди! А пока будешь ехать, я ему позвоню — он уже будет знать, что к нему, примет тебя.
Семен подумал немного.
— Давай! Я потом тебе вышлю.
— Потом договоримся. От митрополита заехай снова ко мне, расскажешь.
Митрополит, крупный, седой старик, с неожиданно тоненьким голоском, принял Семку радушно.
— Звонил мне отец Герасим… Ну, расскажи, расскажи, как тебя надоумило храм ремонтировать?
Семка отхлебнул из красивой чашки горячего чая.
— Да как?.. Никак. Смотрю — красота. А никому не нужна!..
Митрополит усмехнулся:
— Красивая церковь, я ее знаю. При Алексее Михайловиче, да. Кто архитектор, пока не знаю… Можно узнать. А земли были бояр Борятинских… Тебе зачем мастера-то знать?
— Да так, интересно. С большой выдумкой человек,
— Мастер большой, потом выясним кто. Ясно, что он знал владимирские храмы, московские…
— Ведь до чего додумался!.. — И Семка стал рассказывать, как ему удалось разгадать тайну старинного мастера.
Митрополит слушал, кивал головой, иногда говорил: «Ишь ты!» А попутно Семка выкладывал и свои соображения: стену ту, восточную, отшлифовать, как и хотел мастер, маковки обшить и позолотить и в верхние окна вставить цветные стекла — тогда под куполом будет такое сияние, такое сияние!.. Мастер туда подобрал какой-то особенный камень, наверно с примесью слюды… И если еще оранжевые стекла всадить…
— Все хорошо, все хорошо, сын мой,- перебил митрополит.- Вот скажи мне сейчас: разрешаем вам ремонтировать талицкую церковь. Назовите, кому вы поручаете это сделать. Я, не моргнув глазом, называю: Семен Рысь, столяр из Чебровки. Только… не разрешат мне ее ремонтировать, вот какое дело, сын мой. Грустное дело.
— Почему?
— Я тоже спрошу: «Почему?» А они меня спросят: «А зачем?» Сколько дворов в Талице? Это уже я спрашиваю…
— Да в Талице-то мало…
— Дело даже не в этом. Какая же это будет борьба с религией, если они начнут новые приходы открывать? Ты подумай-ка.
— Да не надо в ней молиться! Есть же всякие музеи…
— Вот музей-то — как раз дело государственное, не наше.
— И как же теперь?
— Я подскажу как. Напишите миром бумагу: так, мол, и так — есть в Талице церковь в запустении. Нам она представляется ценной не с точки зрения религии…
— Не написать нам сроду такой бумаги. Ты сам напиши,
— Я не могу. Найдите, кто сумеет написать. А то и-сами, своими словами… даже лучше.
— Я знаю! У меня есть такой человек! — Семка вспомнил про писателя.
— И с той бумагой — к властям. В облисполком. А уж они решат. Откажут — пишите в Москву… Но раньше в Москву не пишите, дождитесь, пока здесь откажут. Оттуда могут прислать комиссию…
— Она бы людей радовала-стояла!
— Таков мой совет. А что говорил с нами, про то не пишите. И не говори нигде. Это только испортит дело. Прощай, сын мой. Дай бог удачи.
Семка, когда уходил от митрополита, отметил, что живет митрополит — дай бог! Домина — комнат, наверно, из восьми… Во дворе «Волга» стоит. Это неприятно удивило Семку. И он решил, что действительно лучше, пожалуй, иметь дело с властями. Эти попы темнят чего-то… И хочется им, и колется, и мамка не велит.
Но сперва Семка решил сходить к писателю. Нашел его дом… Писателя дома не было.
— Нет его,- резковато сказала Семке молодая полная женщина. И захлопнула дверь. Когда он отделывал здесь «избу XVI века», он что-то не видел этой женщины. Ему страсть как захотелось посмотреть «избу». Он позвонил еще раз.
— Я сама! — услышал он за дверью голос женщины. И дверь опять открылась…
— Ну? Что еще?
— Знаете, я тут отделывал кабинет Николая Ефимыча… охота глянуть…
— Боже мой! — негромко воскликнула женщина. И закрыла дверь. «По-моему, он дома,-догадался Семка.- И по-моему, у них идет крупный разговор».
Он немного подождал в надежде, что женщина проговорится в сердцах: «Какой-то идиот, который отделывал твой кабинет», и писатель, может быть, выйдет сам. Писатель не вышел. Наверно, его правда не было.
Семка пошел в облисполком.
К председателю облисполкома он попал сразу и довольно странно. Вошел в приемную, секретарша накинулась на него:
— Почему же опаздываете?! То обижаются — не принимают, а то самих не дождешься. Где остальные?
— Там,- сказал Семка,- идут.
— Идут.- Секретарша вошла в кабинет, побыла там короткое время, вышла и сказала сердито: — Проходите.
Семка прошел в кабинет… Председатель пошел ему навстречу здороваться.
— А шуму-то наделали, шуму-то! — сказал он хоть с улыбкой, но и с укоризной тоже.- Шумим, братцы, шумим? Здравствуйте!
— Я насчет церкви,- сказал Семка, пожимая руку председателя.- Она меня перепутала, ваша помощница. Я один… насчет церкви…
— Какой церкви?
— У нас, не у нас, в Талице есть церква семнадцатого века. Красавица необыкновенная! Если бы ее отремонтировать, она бы… Не молиться, нет! Она ценная не с религиозной точки. Если бы мне дали трех мужиков, я бы ее до холодов сделал.- Семка торопился, потому что не выносил, когда на него смотрят с недоумением. Он всегда нервничал при этом.- Я говорю, есть в деревне Талице церква,- стал он говорить медленно, но уже раздражаясь.- Ее необходимо отремонтировать, она в запустении. Это — гордость русского народа, а на нее все махнули рукой. А отремонтировать, она будет стоять еще триста лет и радовать глаз и душу.
— Мгм,- сказал председатель.- Сейчас разберемся.- Он нажал кнопку на столе. В дверь заглянула секретарша.- Попросите сюда Завадского. Значит, есть у вас в деревне старая церковь, она показалась вам интересной как архитектурный памятник семнадцатого века. Так?
— Совершенно точно! Главное, не так уж много там и делов-то: перебрать маковки, кое-где поддержать камни, может, растягу вмонтировать — повыше, крестом…
— Сейчас, сейчас… у нас есть товарищ, который как раз этим делом занимается. Вот он.
В кабинет вошел молодой еще мужчина, красивый, с волнистой черной шевелюрой на голове и с ямочкой на подбородке.
— Игорь Александрович, займитесь, пожалуйста, с товарищем — по вашей части.
— Пойдемте,- радушно предложил Игорь Александрович.
Они пошли по длинному коридору, Игорь Александрович впереди, Семка сзади на полшага.
— Я сам из Талицы, а точнее из Чебровки, Талица от нас…
— Сейчас, сейчас,- покивал головой Игорь Александрович, не оборачиваясь.- Сейчас во всем разберемся.
«Здесь, вообще-то, время зря не теряют»,- подумал Семка.
Вошли в кабинет… Кабинет победней, чем у председателя,- просто комната, стол, стул, чертежи на стенах, полка с книгами.
— Ну? — сказал Игорь Александрович. И улыбнулся.- Садитесь и спокойно все расскажите.
Семка начал все подробно рассказывать. Пока он рассказывал, Игорь Александрович, слушая его, нашел на книжной полке какую-то папку, полистал, отыскал нужное и, придерживая ладонью, чтобы папка не закрылась, стал заметно проявлять нетерпение. Семка заметил это.
— Все? — спросил Игорь Александрович.
— Пока все.
— Ну, слушайте. Талицкая церковь Н-ской области Чебровского района,- стал читать Игорь Александрович.- Так называемая — на крови. Предположительно семидесятые — девяностые годы семнадцатого века. Кто-то из князей Борятинских погиб в Талице от руки недруга…- Игорь Александрович поднял глаза от бумаги, высказал предположение: Возможно, передрались пьяные братья или кумовья. Итак, значит… погиб от руки недруга, и на том месте поставлена церковь. Архитектор неизвестен. Как памятник архитектуры ценности не представляет, так как ничего нового для своего времени, каких-то неожиданных решений или поиска таковых автор здесь не выказал. Более или менее точная копия владимирских храмов. Останавливают внимание размеры церкви, но и они продиктованы соображениями не архитектурными, а, очевидно, материальными возможностями заказчика. Перестала действовать в тысяча девятьсот двадцать пятом году.
— Вы ее видели? — спросил Семка.
— Видел. Это,- Игорь Александрович показал страничку казенного письма в папке,-ответ на мой запрос. Я тоже, как вы, обманулся…
— А внутри были?
— Был, как же. Даже специалистов наших областных возил…
— Спокойно! — зловеще сказал Семка.- Что сказали специалисты? Про прикладок…
— Вдоль стен? Там, видите, какое дело: Борятинские увлекались захоронениями в своем храме и основательно раздолбали фундамент. Церковь, если вы заметили, слегка покосилась на один бок. Какой-то из поздних потомков их рода прекратил это. Сделали вот такой прикладок… Там, если обратили внимание, — надписи на прикладке — в тех местах, где внизу захоронения.
Семка Рысь чувствовал себя полностью обескураженным.
— Но красота-то какая! — попытался он упорствовать.
— Красивая, да.- Игорь Александрович легко поднялся, взял с полки книгу, показал фотографию храма.- Похоже?
— Похоже…
— Это владимирский храм Покрова. Двенадцатый век. Не бывали во Владимире?
— Я што-то не верю…- Семка кивнул на казенную бумагу.- По-моему, они вам втерли очки, эти ваши специалисты, Я буду писать в Москву.
— Так это и есть ответ из Москвы. Я почему обманулся: думал, что она тоже двенадцатого века… Я думал, кто-то самостоятельно — сам по себе, может быть, понаслышке,- повторил владимирцев. Но чудес не бывает. Вас что, сельсовет послал?
— Да нет, я сам… Надо же! Ну, допустим — копия. Ну и что? Красоты-то от этого не убавилось.
— Ну, это уже не то… А главное, денег никто не даст на ремонт.
— Не дадут?
— Нет.
Домой Семен выехал в тот же день. В райгородок прибыл еще засветло. И только здесь, на станции, вспомнил, что не пил дней пять уже. Пошел к ларьку… Обидно было и досадно. Как если бы случилось так: по деревне вели невиданной красоты девку… Все на нее показывали пальцем и кричали несуразное. А он, Семка, вступился за нее, и обиженная красавица посмотрела на него с благодарностью. Но тут некие мудрые люди отвели его в сторону и разобъяснили, что девка та такая-то растакая, что жалеть ее нельзя, что… И Семка сник головой. Все вроде понял, а в глаза поруганной красавице взглянуть нет сил совестно. И Семка, все эти последние дни сильно загребавший против течения, махнул рукой… И его вынесло к ларьку. Он взял на поповские деньги «полкилограмма» водки, тут же осаденил, закусил буженинкой и пошел к отцу Герасиму.
Отец Герасим был в церкви на службе. Семка отдал его домашним деньги, какие еще оставались, оставил себе на билет и на бутылку красного, сказал, что долг вышлет по почте… И поехал домой.
С тех пор он про талицкую церковь не заикался, никогда не ходил к ней, а если случалось ехать талицкой дорогой, он у косогора поворачивался спиной к церкви, смотрел на речку, на луга за речкой, зло курил и молчал. Люди заметили это, и никто не решался заговорить с ним в это время. И зачем он ездил в область, и куда там ходил, тоже не спрашивали. Раз молчит, значит, не хочет говорить
