татарин малой, старик да этот. На голове пляшет, на пузе…
– Ты приметь его, – велел Михайло. – Уйдут казаки, он у меня спляшет.
– Я так смекаю: они с имя уйдут, – ответствовал вездесущий ярыга. – Приголубили их казаки… С имя ушлепают.
– Стало быть, теперь возьмем, – сказал Михайло Семеныч. – Укажи его, когда суда явются.
– Укажу. Я его харю приметил.
– Сам ихный там же? – спросил воевода, скривившись как от боли зубной. – Стенька-то?
– Стенька? Там. Со всеми вместе орет, старается.
– Стыд головушке! – вздохнула Прасковья Федоровна. – Людишки зубоскалить пойдут. Прямо уж околел ты без этой шубы! Глаз не кажи теперь…
– Иди-ка отсудова, мать! – воскликнул воевода сердито. – Не твое это бабье дело. Иди к митрополиту, детей туда же возьми. Идите.
Прасковья Федоровна ушла и увела детей.
– Ах, поганец! – сокрушался воевода. – Что учинил, разбойник!.. Голову с плеч долой снял. Ну, я с тобой поговорю, кобель. Ты гляди, чего выдумал!.. И подумать нельзя было.
В горницу заглянула усатая голова:
– Казаки!
Братья Прозоровские и несколько приказных вышли на крыльцо, изготовились встретить гостей сурово.
Казаки молча шли по двору Кремля. Увидав воеводу, остановились. Стырь и дед Любим, в окружении шести казаков с саблями наголо, вынесли на руках дорогую шубу.
– Атаман наш Степан Тимофеич жалует тебе, боярин, шубу со свово плеча. – Положили шубу на перила крыльца. – На.
– Вон!!! – закричал воевода и затопал ногами. – Прочь!.. Воры, разбойники! Где первый ваш вор и разбойник?! Он с вами?! Чего он прячется, еслив такой смельчак? Чего же он такой?!
– Какой? – спросил Стырь. – Ты про кого, батюшка?
– Кого вы атаманом зовете?!
– Степан Тимофеича… Кого же нам больше атаманом звать? Степан Тимофеича.
Степан наблюдал за всем из толпы, щурил злые, мстительные глаза. Случись бы теперь с ним сила большая и готовая да случись война в открытую, он бы заткнул воеводе крикливый рот, запечатал бы навек.
– Он больше не атаман вам! – кричал воевода. – Поганец он, вор!.. Он сложил свою власть! Бунчук его – вот он! – Воевода показал всем бунчук Разина. – Какой он вам атаман?! Идите по домам, не гневите больше великого государя, коли он вас миловал. Не слухайтесь больше Стеньки! Он – дьявол! Он сам сгинет и вас всех погубит!..
Степан внимательно слушал, стиснув зубы, смотрел вниз, в землю. Слегка кивал головой.
– Замычал? – сказал он негромко себе. – Подожди, белугой закричишь, сукин сын.
– Пошли отсуда, – тронул его Иван Черноярец. – Он тут несет чего ни попадя… А эти слушают. Пошли.
– Подожди, дай наслушаюсь досыта. Можеть, когда спомнить доведется. Ты запоминай тоже. Ишь, как поет!..
– Царь-государь милостив, но и у его сердце лопнет, не дожидайтесь этого! – говорил громко воевода. – Хуже будет! Не гневите царя-батюшку и бога всевышнего, не слушайтесь больше атамана: пропадете с им! Он сам себе погибели хочет и вас за собой тянет! Зачем он оружие не отдает?! Чего затевает?!.
– Пошли, – сказал Степан. – Уводи их, а то правда…
Казаки вышли из Кремля. Шубу оставили воеводе.
За воротами, в толпе, к скомороху Семке присоседился ярыга. Заговорил с ухмылкой, с восхищением:
– Эт ты на голове-то пляшешь?
– Я. Я ишо на пузе могу, – похвастался Семка.
– Пошли со мной?.. Дворовым людишкам охота глянуть.
Семка колебнулся, подумал…
– Денег дадут, – заторопил ярыга. – Чего? Ну?..
– Нас трое… – Семке не хотелось и от казаков отстать и охота было показать свое искусство, где просят.
– Зови и их. Где они?
Семка крикнул старика с бандурой и татарчонка, маленького, проворного, смекалистого парнишку. Втроем они и ходили по городам и деревням русским. Больше – по городам. И вместе же и бегали, и прятались, когда гнали прочь.
– Пошли! – торопил ярыга. – Накормют, денюжку дадут…
Скоморохи с ярыгой выбрались из толпы казаков, пошли вдоль стены к другим воротам. Никто из казаков не обратил на них внимания.
– А я один разок видал вас, чуть не сдурел со смеху. Пришел, рассказал нашим, они загалдели все в один голос: «Тоже хочем!» – Ярыга все ухмылялся и заглядывал в глаза Семке. – Я говорю: «Денюжку дадите? Они за денюжку пляшут». Они все в один голос: «Дадим!»
– Девки есть? – спросил Семка.
– Девки? – удивился ярыга; он никак не ждал от хилого, доброго Семки такого вопроса. – А для че тебе?
– Девки смеяться любют.
– Есть, есть! Полно. Счас посмеемся!..
За казаками на посаде увязались посадские, стрельцы, бойкие бабенки… Казаки ласково щупали астраханок, те визжали, били казаков по рукам, смеялись: ждали гульбы и подарков. Казаки сулили и то, и другое… И третье сулили.
И как пришли к стружкам, тут и вс»: торговлишка открылась, виночерпии тут как тут, праздник опять готов раскинуться, море человеческое закачалось, заходило волнами…
Степан смотрел со стороны на знакомую картину… Пожевал ус: картина явно не пришлась ему по душе. Велел есаулам сесть на коней и ускакал с ними сухопутьем к Болде, в лагерь.
А казаки подсаживали бабенок на струги. На струги же закатывали бочонки с вином, вносили караваи хлеба, солонину в туесах, вязанки копченой, вяленой рыбы… Кого не грызут завтрашние заботы, тот сегодня живет через край. А тут еще такая редкая, дорогая радость – бабы. Тут уж – кривись, атаман, не кривись – не твое дело. Да и не заметили, что он кривится-то, – не туда смотрели.
– 9 —
Степан заторопил события.
Прискакав из Астрахани в лагерь, он не отпустил есаулов. Собрал их вокруг себя, начал расспрашивать и распоряжаться.
– Сколько коней закупили, Иван? – к Черноярцу. Спрашивал быстро и быстро же велел отвечать. Есаулы знали эту его привычку.
– Сто двадцать. А сбруи на полста.
– Закупить! Какого дьявола ждешь? Пошли за Волгу.
– Они посулились сами…
– Некогда ждать! Солнце встанет, роса очи выест. Пошли пять стружков. И пускай не скупятся. Федор, в Царицын кто поехал? Послал?
– Минька Запорожец, – откликнулся Федор Сукнин.
– Велел передки закупить?
– Велел.
– На Дон ушли? – опять к Черноярцу.
– Ушли. Слышно, Васька Ус собирался к нам, Алешка Протокин…
– Послать к Ваське, к Алешке. Давно ведь велел! Чего ждете?
– В Москву-то будем посылать? – спросил Иван Черноярец.
– Пошлем, – сказал Степан. – Из Царицына. Вот ишо: у воронежцев закупим леса, сплавим плотами… Тоже послать. Федор, сам поедешь. Бери полста, которые с топорами в ладах, и чуть свет дуй. Скажи воронежцам: долю ихную – за свинец и за порох – везем. Свяжите с десять плотов – и вниз. Там, наспроть устья Кагальника, между Ведерниковской и Кагальницкой, островок есть – Прорва. Там стоять будем. Поделайте засеки, землянки – сколь успеете. Еслив кто из казаков уйдет домой хоть на день, хоть на два, – тебе, Иван… всем вам головы не сносить. Мы не зимовые казаки, а войско. Сам буду отпускать на побывку – за порукой. Иван… – Степан в упор посмотрел на Черноярца. – Где Фрол?
Иван увел глаза в сторону.
– А я откуда знаю! Что я, бегаю за им?
– Где Фрол? – повторил вопрос Степан. – Куда вы его спрятали? Чего в глаза-то не смотришь?
Иван уперся:
– Не знаю, где он. Никто его не прятал…
Некоторое время все молчали.
– Не трону я его, – негромко сказал Степан. – Пускай вылазит. – И повысил голос: – Дело делать или по кустам хорониться? Нашли время!..
– Батька, хлопец до тебя, – сказал подошедший казак.
– Трое шутовых давеч было… шубу-то когда провожали…
– Ну?
– Один, малой, прибег счас из Астрахани; заманули их ярыги воеводины – мстятся за шубу. А этот вывернулся как-то…
– Позови.
Татарчонок плакал, вытирал грязным маленьким кулаком глаза. Рассказал:
– Семку и дедушку… бичишшем… Мы думали: спляшем им, денег дадут… Семка соблазнил – девок шибко любит. Сколько уж раз, дурака, били!.. Спаси их, батюшка-атаман! А то их совсем заколотют там. Спаси, батюшка, ради Христа истинного…
– Не реви, – сказал Степан. – Позови Фрола, Иван. Скажи, хуже будет, еслив счас не вылезет. Не плачь, сынок, поможем. Давай Фрола!
Иван отошел к кустам дальним, громко позвал:
– Фрол!
Фрол откликнулся, не вылез пока. Они стали переговариваться с Иваном. Иван, как видно, принялся его уговаривать вылезти. Фрол колебался…
– Били? – спросил Степан татарчонка.
– Бичом. Дедушке бороду жгли… Семку огнем тоже мучают. Батюшка-атаман, пособи им… родненький…
– За шубу? Так и говорят – за шубу?
– За шубу, Семке посулились язык срезать…
– А ты как же убег?
– Они мне раза два по затылку отвесили и забыли. Семку шибко уж мучают… Батюшка, ради Христа истинного…
– Вы откуда? – Видно, как изо всех сил крепился Степан, чтобы самому не закричать тут от жалости и злобы.
– Теперь – из Казани. А были – везде. В Москве были…
Фрол вылез наконец из кустов… Подошли. Фрол остановился в нескольких шагах от Степана – на всякий случай.
– Загостился ты там, – сказал Степан. – Поглянулось?
– Прямо рай! – в тон ему ответил Фрол. – Ишо бы гостевал, но заела проклятая мошкара – житья от ее нету, от…
– Отдохнул?
– Отдохнул.
– Теперь так: бери с двадцать казаков и ехайте в Астрахань. Вот малой покажет куда. Там псы боярские людей грызут. Отбейте. – Степан подтолкнул татарчонка к Фролу.
– Как? Боем прямо? – удивился Фрол.
– Как хошь. Хошь прямо, хошь криво. Чтоб скоморохи здесь были!.. Слышал?!
– Батька, дай я с имя поеду, – попросился Иван Черноярец. – Я больше там знаю…
– Ты здесь нужон. С богом, Фрол. Спробуй не привези скоморохов – опять в кусты побежишь. – Степан отвернулся.
Фрол пошел отбирать казаков с собой.
– Федор, поедешь к воронежцам не ране, чем придем в Царицын. – Степан помолчал: все ли сказал, что хотел, не забыл ли чего… Но видно было – другое уже целиком овладело им. – Сучий ублюдок!.. – вырвалось вдруг у него. Он вскочил. – Людей мучить?! Скорей!.. Фрол! Где он?..
Отряд Фрола был уже на конях.
– Фрол!.. Руби их там, в гробину их! – кричал атаман. – Кроши подряд!.. – Его начало трясти. – Лизоблюды, твари поганые! Невинных-то людей?!.
С ним бывало: жгучее чувство ненависти враз одолевало, на глазах закипали слезы; он выкрикивал бессвязные проклятия, рвал одежду. Не владея собой в такие минуты, сам боялся себя. Обычно сразу куда-нибудь уходил.
– Отворяй им жилы, Фрол, цеди кровь поганую!.. Сметай с земли! Это что за люди?!. – Степан сорвал шапку, бросил, замотал головой, сник. Стоявшие рядом с ним молчали.
