— Господи Иисусе Христе, что такое?
Нагнув голову, он посмотрел в лицо лежащего человека и принялся кричать:
— Эй, кто там?… Сюда! На помощь…
Потом подбежал к воротам и принялся изо всех сил дергать за веревку колокола.
VIII
Хотя Гловачу хотелось поскорее добраться до Згожелиц, он, однако, не мог ехать так скоро, как хотел бы, потому что дороги очень испортились. После суровой зимы, после трескучих морозов и таких снегов, что под ними исчезали целые деревни, настала сильная оттепель. Февраль (Лютый), вопреки своему названию, оказался нисколько не лютым. Сперва стояли густые, непроницаемые туманы, потом шли дожди, почти проливные, от которых на глазах таяли белые сугробы, а в перерывах между дождями бушевали такие вихри, какие обычно бывают в марте: порывистые, внезапные, то сгонявшие, то разгонявшие тяжелые облака по небу, а на земле завывавшие в зарослях, гудевшие в лесах и пожиравшие снега, под которыми еще недавно дремали ветви и сучья в тихом зимнем сне.
И тотчас леса почернели. В лугах забурлила широко разлившаяся вода, реки и ручьи вздулись. Рады были такому обилию мокрой стихии одни рыбаки, все же другие люди, сидя точно на привязи, томились в домах и хатах. Во многих местах из деревни в деревню можно было пробраться только на лодках. Правда, всюду были гребли и дороги, но теперь гребли размякли, и в низких местах бревна ушли в слякоть, и проезд по ним стал опасен, а иногда и совсем невозможен. Особенно трудно было пробираться чеху по озерной Великой Польше, где каждую весну разливы бывали больше, чем в иных областях государства, а потому и дорога, особенно для едущих на лошадях, становилась тяжелее.
И потому ему часто приходилось останавливаться и ждать целыми неделями, то в городах, то в деревнях у помещиков, которые, впрочем, согласно обычаю, принимали его и его слуг гостеприимно, охотно слушая рассказы о меченосцах и платя за известия хлебом и солью. Весна уже окончательно установилась и прошла добрая половина марта, когда Гловач очутился вблизи Згожелиц и Богданца.
Сердце его билось при мысли о том, что скоро он увидит свою госпожу, потому что хоть он и знал, что никогда не получит ее, как не получит и небесной звезды, однако чтил и любил ее всей душой. Но он решил прежде заехать к Мацьке, во-первых, потому, что к нему был послан, а во-вторых, потому, что вел людей, которые должны были остаться в Богданце. Збышко, убив Ротгера, взял себе его свиту, состоявшую, по обычаю меченосцев, из десяти слуг и такого же числа лошадей. Двое слуг отвезли тело убитого в Щитно, а оставшихся, зная, как жадно старик Мацько ищет крестьян, Збышко отправил с Гловачем в подарок дяде.
Чех, заехав в Богданец, не застал Мацьки дома: ему сказали, что тот пошел с собаками и арбалетом в лес; но Мацько вернулся еще засветло и, узнав, что приехало к нему много людей, пошел скорее, чтобы поздороваться и предложить им гостеприимство. Он сперва не узнал Гловача, когда же тот назвал ему себя, Мацько в первую минуту страшно испугался и, бросив арбалет и шапку на землю, воскликнул:
— Боже мой! Убили его? Говори скорей все, что знаешь.
— Он не убит, — отвечал чех, — он в добром здоровье.
Услыхав это, Мацько слегка сконфузился и засопел, а потом глубоко, с облегчением вздохнул.
— Слава Господу Богу Иисусу Христу, — сказал он. — Где же он?
— Поехал в Мальборг, а меня прислал сюда с вестями.
— А зачем он в Мальборг?
— За женой.
— Господи боже мой! За какой женой?
— За дочерью Юранда. Тут на целую ночь хватить рассказывать, но позвольте мне, господин, отдохнуть, а то я с дороги устал ужасно, с полуночи ехал не останавливаясь.
Мацько на время перестал расспрашивать, главное, однако, по той причине, что от изумления он лишился языка. Придя немного в себя, он позвал слугу, чтобы тот подкинул дров в камин и принес чеху поесть, а сам стал ходить по комнате, размахивая руками и говоря сам с собой:
— Ушам своим не верю… Дочь Юранда… Збышко женат…
— И женат, и не женат, — сказал чех.
И только теперь он стал медленно рассказывать, что и как было, а Мацько жадно слушал, прерывая его время от времени расспросами, потому что в рассказе чеха не все было ясно. Например, Гловач не знал, как следует, когда Збышко женился, потому что не было никакой свадьбы; однако он утверждал, что венчание состоялось, что произошло оно благодаря самой княгине Анне Дануте, а стало известно людям только по приезде меченосца Ротгера, с которым Збышко, выйдя на суд Божий, сразился в присутствии всего мазовецкого двора.
— А! Сразился? — с неудержимым любопытством, сверкнув глазами, закричал Мацько. — И что же?
— Он рассек немца пополам, да и мне помог Господь управиться с оруженосцем.
Мацько снова начал сопеть — на этот раз от удовольствия.
— Ну, — сказал он, — воин он не на шутку. Последний из Градов, но ей-богу же не самый плохой. Еще бы. А тогда, с фризами?… Ведь совсем был подросток…
Тут он раза два внимательно посмотрел на чеха и снова заговорил:
— Но и ты мне нравишься. И видно — не врешь. Вруна я издали чую. Оруженосец — это не важно, ведь ты и сам говоришь, что дела с ним было не много, но вот что ты тому собачьему сыну руку сломал, а перед тем тура повалил, это здорово.
Потом он вдруг спросил:
— Взяли мы латы, лошадей и десять слуг, из которых восемь молодой пан присылает вам.
— А что же он с двумя сделал.
— Отправил с телом.
— Что ж, не мог князь своих слуг отправить? Уж те не вернутся.
Чех улыбнулся на эту жадность, которая, впрочем, часто обнаруживалась в Мацьке.
— Теперь молодому пану уже нечего обращать внимания на такие вещи, — сказал он. — Спыхов — большое богатство.
— Большое, а то как же. Да только еще не его.
— А то чье же? Мацько даже встал.
— Говори же! Где Юранд?
— Юранд у меченосцев в тюрьме, того и гляди умрет. Бог знает, выживет ли, а если выживет, так вернется ли; а если и выживет, и вернется, так и то все равно: ксендз Калеб читал его завещание и объявил всем, что наследник — молодой пан.
На Мацьку эти известия произвели, по-видимому, большое впечатление: они были одновременно так благоприятны и так неблагоприятны, что он не мог разобраться в них и не мог привести в порядок чувства, поочередно овладевавшие им. Известие о том, что Збышко женился, в первую минуту больно укололо его, потому что он любил Ягенку, как родной отец, и всеми силами желал соединить Збышку с ней. Но, с другой стороны, он уже привык считать это невозможным, а кроме того, в приданое за дочерью Юранда шло то, чего не могло пойти за Ягенкой: и любовь князя, и во много раз большие богатства. Мысленно Мацько уже видел Збышку княжеским комесом, господином Богданца и Спыхова, а в будущем и каштеляном. Это было не невозможно, потому что в те времена говорили про захудалого шляхтича так: «Было у него двенадцать сыновей, шестеро пало в боях, а шестеро сделались каштелянами». И народ, и отдельные семьи стояли на дороге к благополучию. Большое состояние могло только помочь Збышке на этой дороге, и потому жадности и родовой гордости Мацьки было чему радоваться. Однако довольно было у старика и поводов беспокоиться. Сам он когда-то ездил спасать Збышку к меченосцам и привез из этого путешествия железный наконечник стрелы под ребром, а вот теперь в Мальборг поехал Збышко, точно в волчью пасть. Что он найдет там: жену или смерть? «Там на него ласково смотреть не будут, — подумал Мацько, — ведь он только что убил их важного рыцаря, а раньше напал на Лихтенштейна, они же, собачьи дети, мстить любят». При этой мысли старый рыцарь сильно обеспокоился. Пришло ему в голову и то, что дело не обойдется без драки Збышки с каким-нибудь немцем — ведь он «парень проворный». Но главное беспокойство было еще не в этом. Больше всего боялся Мацько, как бы его не посадили в темницу. «Они взяли в плен старого Юранда и его дочь, в свое время не побоялись взять самого князя в Злоторые, почему же они станут давать поблажку Збышке?»
Тут в голову ему пришел вопрос: что будет, если мальчик, даже избегнув рук меченосцев, так и не найдет жены вовсе? Сперва Мацько утешился мыслью, что в наследство после нее Збышко получит Спыхов, но радость эта была непродолжительна. Старика очень заботило богатство, но не менее заботил род, дети Збышки. «Если Дануся канет, как камень в воду, и никто не будет знать, жива она или умерла, то Збышко не сможет жениться на другой, и тогда Градов из Богданца не станет на свете. Эх, с Ягенкой было бы по-другому… Мочидолов тоже ворона крыльями либо пес хвостом не накроют, а такая девка каждый бы год рожала без промаху, как яблоня в саду». И вот грусть Мацьки стала больше, чем радость по поводу нового богатства, и от этой грусти, от беспокойства принялся он снова расспрашивать чеха, как было дело с этой свадьбой и когда было.
Чех на это ответил:
— Я уже вам говорил, благородный господин, что когда было — не знаю, а о чем догадываюсь — в том не побожусь.
— О чем же ты догадываешься?
— Я от молодого пана не отходил и спал с ним в одной комнате, когда он был болен. Только раз вечером велел он мне уйти, а потом я видел, как к пану вошли: сама княгиня, с ней панна Данута, рыцарь де Лорш и ксендз Вышонок. Я даже удивлялся, потому что у панны на голове был веночек, но подумал, что пана будут причащать… Может быть, тогда это и произошло… Я помню, как пан велел мне одеть его, как на свадьбу, но я тоже думал, что это ради причастия.
— А потом как же? Они остались одни?
— Э, не остались они одни, а если бы и остались, так пан тогда и есть не мог своими силами. А уж за панной приехали люди, как будто от Юранда, и под утро она уехала…
— И с тех пор Збышко ее
