— Со всеми он такой?
— Нет, не со всеми, а только с меченосцами. С другими он добрый и благородный князь.
Тут Мацько задумался, словно желая получше вспомнить Витольда.
— Совсем другой человек, чем здешние князья, — сказал он наконец. — Надо было Збышке к нему отправиться, потому что под его начальством и благодаря ему всего больше можно причинить вреда меченосцам.
И помолчав, он прибавил:
— Кто знает? Может быть, мы еще оба там очутимся.
И они снова заговорили о Юранде, о его несчастной судьбе и о невыразимых обидах, понесенных им от меченосцев: сперва без всякой причины убили они его любимую жену, а потом, платя местью за месть, похитили дочь, а самого замучили такими ужасными пытками, что лучших не придумали бы и татары. Мацько и чех скрежетали зубами при мысли о том, что даже и в даровании Юранду свободы было новое заранее придуманное мучительство. Старый рыцарь в душе давал себе слово, что постарается хорошенько разузнать, как все это было, а потом отплатить с лихвой.
В таких разговорах и мыслях прошла у них дорога до самого Спыхова. После ясного дня наступила тихая, звездная ночь; поэтому они нигде не останавливались на ночлег, только три раза хорошенько накормили лошадей, еще в темноте переехали границу и под утро очутились на спыховской земле. Старик Толима, видимо, управлял там всем с непоколебимой твердостью, потому что едва они вступили в лес, как навстречу им выехало двое вооруженных слуг, которые, впрочем, видя, что это вовсе не какое-нибудь войско, а всего лишь незначительный обоз, не только пропустили их без расспросов, но и проводили по недоступным для чужих людей болотам и топям.
В крепостце гостей встретили Толима и ксендз Калеб. Известие о том, что какие-то добрые люди привезли пана, с быстротой молнии распространилось среди гарнизона. Только когда солдаты увидели, каким вышел он из рук меченосцев, среди их разразилась такая буря угроз и бешенства, что если бы в подземельях Спыхова находился еще хоть один меченосец, никакая человеческая сила не смогла бы спасти его от страшной смерти.
Конные солдаты и так хотели тотчас садиться на коней, скакать к границе, схватить сколько удастся немцев и бросить их головы к ногам пана, но их унял Мацько, который знал, что немцы сидят в местечках и замках, а поселяне — люди той же крови, как и спыховцы, только живут под чуждым игом. Но ни шум этот, ни крики, ни скрип колодезных журавлей не разбудили Юранда, которого на медвежьей шкуре перенесли с телеги в его комнату и положили на ложе. С ним остался ксендз Калеб, старинный друг его, любивший Юранда как родного; ксендз стал молиться, чтобы Спаситель мира вернул несчастному Юранду и глаза, и язык, и руку.
Утомленные дорогой путники, позавтракав, тоже пошли отдохнуть. Мацько проснулся уже после полудня и велел слуге привести к нему Толиму.
Зная от чеха, что Юранд перед отъездом велел всем слушаться Збышки и что он устами ксендза завещал молодому рыцарю Спыхов, Мацько тоном начальника сказал старику:
— Я — дядя вашего молодого пана, и пока он не вернется, распоряжаться здесь буду я.
Толима наклонил свою седую голову, слегка похожую на голову волка, и, приложив руку к уху, спросил:
— Так вы, господин, благородный рыцарь из Богданца?
— Да, — отвечал Мацько. — Откуда вы обо мне знаете?
— Потому что вас сюда ждал и о вас спрашивал молодой пан Збышко.
Услыхав это, Мацько вскочил на ноги и, забывая о своем достоинстве, закричал:
— Збышко в Спыхове?
— Был, господин, два дня тому назад уехал.
— Боже ты мой! Откуда он прибыл и куда уехал?
— Прибыл из Мальборга, по дороге был в Щитно, а куда уехал — не сказал.
— Не сказал?
— Может быть, сказал ксендзу Калебу.
— Ах, боже ты мой, мы, значит, разминулись, — сказал Мацько, хлопая себя по бедрам.
Толима же и другую руку приложил к уху:
— Как вы говорите, господин?
— Где ксендз Калеб?
— У старого пана, сидит у его постели.
— Позовите его… Или нет… Я сам к нему пойду.
— Я позову его, — сказал старик.
И он вышел. Но прежде чем он привел ксендза, вошла Ягенка.
— Поди-ка сюда. Знаешь, что случилось? Два дня тому назад здесь был Збышко.
Мгновенно лицо ее изменилось, ноги, одетые в полосатые узкие штаны, видимо, задрожали.
— Был и уехал? — спросила она с бьющимся сердцем. — Куда?
— Два дня тому назад, а куда — может быть, ксендз знает.
— Надо нам за ним ехать, — решительным голосом сказала Ягенка.
Через минуту вошел ксендз Калеб; думая, что Мацько зовет его, чтобы спросить о Юранде, он сказал, предупреждая вопрос:
— Спит еще.
— Я слышал, что Збышко был здесь! — вскричал Мацько.
— Был. Два дня тому назад уехал.
— Куда?
— Он и сам не знал… Искать… Поехал к жмудской границе, где теперь война…
— Бога ради, отче, скажите, что вы о нем знаете.
— Я знаю только то, что от него слыхал. Был он в Мальборге и нашел там могущественное покровительство у брата магистра, первого рыцаря между меченосцами. По его приказанию Збышке было разрешено производить розыски во всех замках.
— Юранда и Данусю искать?
— Да, но Юранда он не искал, потому что ему сказали, что того уже нет в живых.
— Рассказывайте по порядку.
— Сейчас, только отдохну и соберусь с мыслями, потому что я возвращаюсь из иного мира.
— Как это из иного мира?
— Из того мира, куда на коне не проникнешь, но молитвой проникнешь… и от стоп Господа Бога Иисуса Христа, у которых просил я Бога сжалиться над Юрандом.
— Вы чуда просили? А есть у вас власть на это? — с большим любопытством спросил Мацько.
— Власти и силы у меня нет, но они есть у Спасителя, который, если захочет, вернет Юранду и глаза, и язык, и руку…
— Если захочет, так и вернет, — отвечал Мацько. — А все-таки не о пустяках вы просили.
Ксендз Калеб ничего не ответил, а может быть, и не расслышал, потому что глаза у него были, как у безумного, и действительно, было видно, что перед этим он был целиком погружен в молитву.
Он закрыл лицо руками и некоторое время сидел молча. Наконец вздрогнул, протер руками глаза и сказал:
— Теперь спрашивайте.
— Каким образом Збышко склонил на свою сторону войта самбинского?
— Он больше не войт самбинский…
— Ну, дело не в этом… Вы соображайте, о чем я спрашиваю, и отвечайте, что знаете.
— Он понравился ему на турнире. Ульрих любит состязаться на турнирах, сразился он и со Збышкой, потому что в Мальборге было много гостей рыцарей, и магистр устроил состязания. У седла Ульриха лопнула подпруга, и Збышко легко мог сшибить его с коня, но вместо того, увидев это, бросил копье на землю и поддержал падающего.
— А? Вот видишь? — вскричал Мацько, обращаясь к Ягенке. — За это Ульрих и полюбил его? ж
— За это и полюбил. Не хотел уже драться с ним ни на острых, ни на тупых копьях и полюбил его. Збышко рассказал ему свое горе, а тот, как человек, ревностно относящийся к рыцарской чести, вскипел страшным гневом и отвел Збышку к брату своему, великому магистру, жаловаться. Господь Бог дарует ему за это вечное спасение, ибо немного между ними людей, любящих справедливость. Говорил мне также Збышко, что ему во многом помог рыцарь де Лорш, потому что его там чтут за высокое происхождение и богатство, а он во всем свидетельствовал в пользу Збышки.
— Что же вышло из жалобы и этих показаний?
— Вышло то, что великий магистр строго приказал шитненскому комтуру немедленно прислать в Мальборг всех пленников и пленниц, какие есть в Щитно, не исключая самого Юранда. Относительно Юранда комтур ответил, что тот умер от ран и похоронен в Щитно, возле костела. Прочих пленников он отослал; между ними была и девушка — дурочка, но нашей Дануси не было.
— Я знаю от оруженосца Главы, — сказал Мацько, — что и Ротгер, убитый Збышкой, тоже говорил при дворе князя Януша о такой девушке. Он говорил, что ее считали дочерью Юранда, а когда княгиня ему ответила, что ведь они знали и видели настоящую дочь Юранда, он сказал: «Это правда, но я думал, что ее испортили».
— То же самое написал комтур магистру: будто эту девушку они не держали в темнице, а оберегали, так как отняли ее у разбойников, которые божились, что это дочь Юранда.
— И магистр поверил?
— Он сам не знал, верить ему или не верить, но Ульрих вскипел еще большим гневом и заставил брата послать со Збышкой в Щитно орденского вельможу. Так и случилось. Приехав в Щитно, они уже не застали старого комтура, потому что он поехал к восточным замкам, на войну с Витольдом; застали только его помощника, который приказал открыть все пещеры и подземелья. Искали, искали — и ничего не нашли. Допрашивали людей. Один сказал Збышке, что от капеллана можно бы узнать очень многое, потому что капеллан понимает немого палача. Но палача взял с собой старый комтур, а капеллан уехал в Кролевец на какой-то духовный съезд… Они там часто съезжаются и шлют папе жалобы на меченосцев, потому что и ксендзам несчастным тяжело жить под их властью…
— Одно только мне странно: что они не нашли Юранда, — заметил Мацько.
— Потому что его, видно, старый комтур выпустил раньше. В том, что он его выпустил, было больше злобы, чем если бы он ему попросту горло перерезал. Хотелось им, чтобы он выстрадал перед смертью больше, чем может вынести человек в его состоянии. Слепой, немой и безрукий, господи боже мой… Ни домой не добраться, ни о дороге спросить, ни куска хлеба вымолить… Они думали, что он умрет где-нибудь под забором с голоду, либо где-нибудь в реке утонет… Что они ему оставили? Ничего. Только память о том, кем он был, да сознание горя. А ведь это хуже всех пыток… Может быть, он сидел где-нибудь у костела или возле дороги, а Збышко проехал мимо и не узнал его. Может быть, он слыхал голос Збышки, но не мог окликнуть его. Эх, не могу от слез удержаться… Чудо сотворил Господь, что вы его встретили, а потому думаю, что сотворит он и еще большее чудо, хотя молят его о том недостойные и грешные уста мои…
— А
