Огнем и мечом
до сабель, бердышей и копий. Но лишь осажденные истребляли одних, как прикрытия наполнялись новыми толпами. Солдаты не имели почти ни минуты отдыха, а когда наступил желанный заход солнца, начался новый генеральный штурм, и о вылазке нечего было и думать.

Ночью 16 июля на позицию князя ударили два лихих полковника, Гладкий и Небаба, и опять потерпели страшное поражение. Три тысячи храбрейших казаков пали на поле брани, остальные, преследуемые отрядом под начальством Марка Собесского, в величайшем смятении бежали в лагерь, бросив оружие и рога с порохом. Такая же неудача постигла и Федоренку, который, пользуясь густой мглой, чуть не взял город на рассвете. Его отбил Корф во главе немцев, а Марк Собесский и Конецпольский почти до одного истребили отряд Федоренки во время бегства.

Но все это было ничто в сравнении со страшным приступом 19 июля. Накануне казаки построили против позиции Вишневецкого высокий вал, с которого без устали палили в осажденных из пушек крупного калибра, а когда первые звезды блеснули на небе, десятки тысяч неприятелей пошли на приступ. В это же время вдали показалось несколько десятков страшных стенобитных орудий, похожих на башни, которые медленно подвигались к окопам. По бокам их возвышались, как чудовищные крылья, мосты, которые неприятель предполагал перекинуть через рвы, а вершины башен дымились, сверкали и гудели от выстрелов маленьких пушек, пищалей и самопалов. Башни эти подвигались среди моря голов то озаряемые пушечным огнем, то исчезая в дыму и темноте. Солдаты указывали на них и шептали:

— Это гуляй-городищи! Хмельницкий будет нас молоть на этих ветряных мельницах.

— Слышите, с каким они грохотом катятся, точно гром!

Стрелять по ним из пушек, из пушек! — кричали иные.

Княжеские артиллеристы стали стрелять ядрами и гранатами в эти страшные машины, но они были видны, лишь когда их освещал пушечный огонь, и снаряды чаше всего пролетали мимо.

Между тем казаки сомкнутой колонной подходили все ближе, подобно черным волнам, несущимся из морской дали.

— Ух! — говорил Заглоба, стоя около Скшетуского и его гусар. — Мне так жарко, как никогда не бывало. Так парит, что на мне нет нитки сухой. Черт бы драл эти машины. Господи, сделай так, чтобы под ними земля провалилась, они у меня костью в горле стоят, эти негодяи… Аминь! Некогда даже поесть и попить — собакам лучше живется, чем нам! Ух, как жарко!

Действительно, воздух был тяжел и зноен и, кроме того, пропитан запахом гниющих в поле трупов. Черные тучи заволокли небо и повисли низко над землей. Надвигалась буря. Солдаты, стоя в полном вооружении, обливались потом и с трудом дышали.

В эту минуту в темноте раздался барабанный бой.

— Вот сейчас ударят! — сказал Скшетуский. — Слышите, барабанят!

— Слышу. Чтоб черти по ним барабанили! Просто страх божий!

Коли! Коли! — гаркнули казаки, бросаясь к окопам.

Битва закипела по всей линии вала. Неприятель ударил одновременно на Вишневецкого, на Ланцкоронского, на Фирлея и Остророга, чтобы они не могли оказывать помощь друг другу. Казаки, опьяненные водкой, шли с большей яростью, чем в предыдущие штурмы, но отпор, который встретили, был сильнее. Геройский дух вождя оживлял солдат, роты пехотинцев, состоявших из мазурских мужиков, так сцепились с казаками, что перемешались с ними. Там бились прикладами, даже кулаками. Под ударами упорных Мазуров пало несколько сотен великолепнейшей запорожской пехоты, но их тотчас захлестнула новая волна. Битва по всей линии становилась все более яростной. Стволы мушкетов так накалились, что жгли руки солдатам, у которых захватывало дыхание: у офицеров прерывался голос от команд. Марк Собесский и Скшетуский снова ударили с конницей во фланг казакам, давя их и беспощадно поражая мечами.

Проходил час за часом, но штурм не прекращался, ибо страшную убыль в войсках Хмельницкого тотчас пополняли новые силы. Татары осыпали осажденных тучами стрел, а некоторые из них, стоя в тылу черни, гнали ее на штурм сыромятными ремнями. Ярость боролась с яростью, противники сталкивались грудь с грудью и душили друг друга…

Боролись так, как борются разбушевавшиеся морские волны со скалистым островом.

Вдруг земля задрожала под ногами воинов, и все небо осветилось синим огнем, точно Бог не мог уже дольше смотреть на эти ужасы. Страшный грохот заглушил крики людей и гул орудий. Это небесная артиллерия начала свою канонаду. Раскаты грома пронеслись с востока к западу. Казалось, небо разверзлось и вместе с тучами рушится на головы сражающихся. Минутами весь мир казался сплошь объят пламенем, затем наступал страшный мрак, и потом снова красные зигзаги молний прорезали черный покров. Налетел вихрь и сорвал тысячи шапок, значков и в одну минуту разметал их по полю. Раскаты грома, блеск молний не прекращались, небо пришло в ярость, как и люди.

Страшная буря разразилась над городом, замком, окопами и неприятельским лагерем. Бой прекратился. Наконец, полились целые потоки дождя, и стало так темно, что на расстоянии шага ничего не было видно. Казацкие полки, прекратив штурм, бежали одни за другими в лагерь, шли ощупью, сталкивались друг с другом и, принимая друг друга за неприятеля, рассеивались в темноте; за ними, опрокидываясь, скакала артиллерия и возы с амуницией и боевыми припасами. Вода размыла осадные земляные сооружения, шумела в рвах и траншеях, проникала в укрытия и с шумом неслась по равнине, точно преследуя убегающих казаков.

Дождь все усиливался. Пехотинцы скрылись в шатры, и лишь кавалерия под начальством Марка Собесского и Скшетуского неподвижно стояла на своем посту, точно среди озера. Между тем буря постепенно утихала. Наконец после полуночи дождь прекратился, кое-где между туч блеснули звезды. Прошел еще час, и вода немного спала. Тогда перед полком Скшетуского вдруг показался сам князь,

— Панове, — спросил он, — а патронташи у вас не намокли?

— Сухи, ваша светлость, — ответил Скшетуский.

— Это хорошо! Долой с коней, марш через воду к тем стенобитным машинам, взорвать их порохом. Идите тихо. С вами пойдет пан Собесский.

— Слушаю, — ответил Скшетуский.

В эту минуту князь заметил мокрого Заглобу.

— Вы просились на вылазку, — сказал он, — так отправляйтесь теперь.

— Вот тебе и на! — пробормотал Заглоба — Еще этого не хватало! Полчаса спустя два отряда рыцарей, в двести пятьдесят человек каждый,

бежали по пояс в воде с саблями в руках к страшным гуляй-городищам, что стояли недалеко от окопов. Один отряд шел под начальством «льва над львами», Марка Собесского, другой под начальством Скшетуского. Челядь несла за рыцарями мазницы со смолой и порох. Все подвигались тихо, как волки, подкрадывающиеся темной ночью к овчарне. Володыевский пристал в качестве добровольца к Скшетускому, ибо очень любил подобные экспедиции, и теперь с радостью шлепал по воде, держа в руке саблю; а возле него шагал Подбипента с обнаженным мечом, заметный между всеми, так как на две головы превышал ростом даже самых рослых, тут же, сопя, шествовал и пан Заглоба и с неудовольствием бормотал, передразнивая слова князя:

— Вам хотелось на вылазку — так ступайте. Хорошо! Но ведь и псу не захотелось бы идти на свободу по такой воде. Пусть никогда в жизни мне не придется пить ничего, кроме воды, если я советовал вылазку в такое время. Я не утка, а мой живот не челн! Я всегда питал отвращение к воде, а тем более к такой, где мокнет казацкая падаль.

— Тише, — сказал Володыевский.

— Сами вы тише! Вы не больше налима и плавать умеете, так вам легко. Я скажу даже, что это неблагодарность со стороны князя не давать мне покоя после победы над Бурлаем. Заглоба уже достаточно сделал, пусть каждый сделает столько. Заглобу оставьте в покое; хороши вы будете, когда его не станет. Ради бога! Если я свалюсь в какую-нибудь дыру, вытащите меня за уши, не то я сейчас же утону.

— Тише! — проговорил Скшетуский. — Там казаки сидят в укрытиях, еще, сохрани бог, услышат.

— Где? Что вы говорите?

— Там, в тех окопах!

— Этого еще не хватало! Чтоб их гром разразил!

Он не кончил, так как маленький рыцарь закрыл ему рот рукой — укрытия были уже не далее чем в пятидесяти шагах. Хотя рыцари шли тихо, но вода плескалась у них под ногами; к счастью, опять пошел дождь, и шум его заглушал шаги.

Стражи возле прикрытий не было. Кто же мог ожидать вылазки после штурма и после такой бури, что, словно озером, разделила сражающихся.

Володыевский и Подбипента бросились вперед и первые достигли прикрытия. Маленький рыцарь стал звать:

— Эй, люди!

— А що, — послышались изнутри голоса казаков, по-видимому убежденных, что это пришел кто-нибудь из их лагеря.

Слава богу! — ответил Володыевский. — Пустите меня!

— А нешто не знаешь, как войти.

— Знаю, — сказал Володыевский и, ощупав вход, прыгнул в середину. Подбипента и еще несколько человек последовали за ним.

В эту минуту внутри прикрытия раздался пронзительный вой — и другие рыцари стремглав кинулись к остальным прикрытиям. В темноте послышались стоны и звон оружия, кое-где пробегали какие-то темные фигуры, иные падали на землю; кое-где прогремел выстрел, но все это продолжалось не более четверти часа. Казаки, большей частью застигнутые во сне, даже не защищались и все были истреблены прежде, чем успели схватиться за оружие.

— К гуляй-городищам! К гуляй-городищам! — раздался голос Марка Со-бесского.

Рыцари кинулись к башням.

Жечь с середины, сверху мокры! — сказал Скшетуский.

Но это нелегко было исполнить. В башнях, построенных из сосновых бревен, не было ни дверей, ни отверстий. Казацкие стрелки взбирались на них по лестницам, а небольшие пушки, которые могли на них помещаться, втаскивали на канатах. Рыцари некоторое время бегали вокруг башен, тщетно рубя саблями балки.

К счастью, у челяди были топоры, и они стали рубить башни. Собесский велел подложить под них нарочно заготовленные для этой цели коробки с порохом. Кроме того, зажгли мазницы со смолой и факелы — и пламя стало лизать хотя и мокрые, но все же пропитанные смолой бревна.

Но прежде чем бревна загорелись, прежде чем вспыхнул порох, Подбипента наклонился и поднял огромный камень, вырытый из земли казаками.

Четверо сильнейших людей не сдвинули бы его с места, а литвин раскачивал его в своих могучих руках, и при свете мазниц было видно лишь, как лицо Подбипенты покраснело. Рыцари онемели от удивления.

— Вот Геркулес! — воскликнули они, подымая руки вверх.

Подбипента подошел к еще не зажженной башне и бросил камень в самую середину стены.

Присутствующие даже наклонили головы — с таким грохотом ударился камень. От удара тотчас лопнули соединения, раздался треск, башня раскрылась, как сломанные двери, и с шумом рухнула.

Ее облили смолой и в

до сабель, бердышей и копий. Но лишь осажденные истребляли одних, как прикрытия наполнялись новыми толпами. Солдаты не имели почти ни минуты отдыха, а когда наступил желанный заход солнца, начался новый