Сказав это, он зашевелил усиками, поклонился и вышел. В соседней комнате он застал Маковецких и Заглобу, которые сейчас же вскочили, чтобы расспросить его, но он только махнул рукой.
— Все ни к чему! — сказал он. — Оставьте меня в покое!
Из этой комнаты в комнату Володыевского вел узкий коридор, и в коридоре у лестницы, которая вела наверх в комнату девиц, Бася вдруг загородила дорогу маленькому рыцарю.
— Да утешит вас Господь Бог и да изменит сердце Кшиси! — сказала она Дрожащим от слез голосом.
Он прошел мимо, даже не взглянув на нее и не сказав ни слова. Вдруг его охватило бешенство, горечь наполнила его душу. Он вернулся, остановился с язвительным лицом перед ни в чем не повинной Басей.
— Обещайте руку Кетлингу, — сказал он хриплым голосом, — влюбите его в себя, а потом растопчите его, растерзайте его сердце и идите в монастырь!
— Пан Михал! — воскликнула с изумлением Бася.
— Доставь себе удовольствие, отведай поцелуев, а потом иди каяться! Пропадите вы пропадом!!
Это уже было слишком для Баси. Одному Богу было известно, сколько самоотречения было в ее пожелании, чтобы Бог изменил сердце Кшиси, и за все это на нее возвели несправедливое подозрение, ответили насмешкой, оскорблением, и именно в ту минуту, когда она готова была жизнь отдать, чтобы утешить неблагодарного. Душа ее вспыхнула, как огонь, щеки раскраснелись, розовые ноздри раздулись, и, ни минуты не раздумывая, она воскликнула, потряхивая своими светлыми волосами:
— Знайте же, что из-за Кетлинга не я иду в монастырь!
И с этими словами она бросилась на лестницу и исчезла из глаз рыцаря.
А он стоял, как окаменелый, потом стал протирать себе глаза, как человек, который только что проснулся от сна! Вдруг лицо его налилось кровью, он схватился за рукоятку сабли и закричал страшным голосом:
— Горе изменнику!
И через четверть часа он уже мчался в Варшаву, так что ветер свистел у него в ушах и комья земли градом летели из-под копыт его коня.
XIX
Маковецкие и Заглоба видели, как он убежал. Ими овладела тревога, и они глазами спрашивали друг друга: что случилось, куда он поехал?
— Великий Боже! — воскликнула пани Маковецкая. — Он еще готов в Дикие Поля ехать, и я его больше никогда не увижу!
— Или в монастырь, по примеру той пустоголовой, — говорил в отчаянии пан Заглоба.
— Надо принять меры, — прибавил стольник.
Вдруг дверь открылась, и в комнату, как вихрь, влетела Бася, взволнованная, бледная; не отнимая рук от глаз, она затопала ногами посередине комнаты и запищала:
— Спасите, спасите! Пан Михал поехал убить Кетлинга! Кто в Бога верует, пусть летит его удержать! Помогите, помогите!
— Что с тобой, девочка! — крикнул Заглоба, хватая ее за руки.
— Помогите! Пан Михал убьет Кетлинга! Из-за меня прольется кровь, а Кшися умрет! Все из-за меня!
— Отвечай! — крикнул Заглоба, тряся ее изо всей силы. — Откуда ты это знаешь? И при чем ты тут?
— Я со злости сказала, что они любят друг друга, что Кшися из-за Кетлинга идет в монастырь. Кто в Бога верует, пусть летит, остановит его! Поезжайте поскорее, поезжайте все, едем все!
Пан Заглоба не привык в таких случаях терять время, он бросился на двор и тотчас же приказал запрягать лошадей.
Пани Маковецкая хотела расспросить Басю об этом ошеломляющем известии. До этого времени она и не догадывалась о каких-нибудь чувствах между Кшисей и Кетлингом, но Бася помчалась за паном Заглобой, чтобы самой присмотреть за запряжкой. Она помогала вывести лошадей, закладывать их в коляску, наконец, сидя на козлах, с непокрытой головой подъехала к крыльцу, на котором пан Заглоба и стольник дожидались уже одетые.
— Слезай! — сказал ей Заглоба.
— Не слезу!
— Слезай! — говорю тебе.
— Не слезу! Хотите ехать, садитесь, а нет, я одна поеду!
Сказав это, Бася подобрала вожжи, а они, видя, что упорство девушки может их задержать, оставили ее в покое.
Между тем прибежал кучер с кнутом, и пани Маковецкая успела еще вынести Басе теплую одежду, потому что день был холодный.
И они тронулись.
Бася осталась на козлах; пан Заглоба, желая поговорить с нею, уговаривал ее пересесть на переднее сиденье, но она и этого не хотела сделать, быть может, из боязни, что ее будут бранить, и Заглобе пришлось допрашивать ее издали; а она отвечала, не поворачивая головы.
— Откуда ты узнала, — спросил он, — про тех двух, о чем говорила Михалу?
— Я все знаю.
— Кшися тебе что-нибудь сказала?
— Кшися мне ничего не говорила.
— Нет, но я знаю, что он из-за этого и в Англию уезжает. Он всех провел, но только не меня.
— Удивительная вещь! — сказал Заглоба. Бася ответила на это:
— Это ваша работа, не нужно было их толкать друг к другу!
— Сиди там тихо и не вмешивайся не в свои дела! — ответил пан Заглоба; его задело то, что упрек этот был сделан при стольнике летичевском.
И минуту спустя он прибавил:
— Я толкал их? Я сватал? Вот это мне нравится!
— Ага, может быть, не так? — возразила девушка. И дальше они ехали молча.
Пан Заглоба все же не мог отрешиться от мысли, что Бася права и что во всем, что произошло, немалая доля и его вины. Мысль эта сильно его мучила, а так как и шарабан трясло при этом жестоко, то старый шляхтич пришел в отвратительное настроение и не скупился на упреки себе.
«Было бы очень справедливо, — думал он, — если бы Володыевский с Кетлингом обрезали мне уши. Женить кого-нибудь против воли — это все равно что заставить его ездить верхом лицом к лошадиному хвосту. Эта муха права! Если те там подерутся, кровь Кетлинга падет на меня. Интриг мне захотелось на старости лет! Тьфу, черт возьми! И меня чуть было не провели за нос, я ведь только смутно догадывался, почему Кетлинг едет за море, а та галка идет в монастырь, между тем, как оказывается, гайдучок все уже давно раскусил».
Тут пан Заглоба задумался, а минуту спустя пробормотал:
— Шельма, а не девушка! Михал, верно, у рака глаза занял, если ту куклу предпочел ей.
Между тем они приехали в город, и тут-то начались настоящие трудности, потому что никто из них не знал, где теперь живет Кетлинг и куда мог отправиться Володыевский; искать же их в такой толпе было то же самое, что искать зерно в четверике мака. Прежде всего они отправились ко двору великого гетмана. Там им сказали, что Кетлинг еще утром должен был ехать в заморское путешествие. Володыевский тоже был там и расспрашивал о Кетлинге, но куда он отправился, никто не знал. Предполагали, что он поехал в полк, который стоял за городом.
Пан Заглоба велел ехать к лагерю, но и там они ничего не узнали. Объехали все гостиницы в улице Длугой, были на Праге — все напрасно.
Между тем наступила ночь, и так как найти помещение в гостинице нельзя было и думать, то им пришлось возвращаться домой. Возвращались они очень озабоченные. Бася плакала, набожный стольник читал молитвы, а Заглоба не на шутку встревожился. Тем не менее он старался успокоить и себя, и других.
— Ха! Мы беспокоимся, а Михал, может быть, уже и дома!
— Или убит! — сказала Бася.
И она заерзала на сиденье, повторяя со слезами:
— Мне надо язык отрезать! Я во всем виновата! Во всем виновата! Господи, я с ума сойду!
— Молчи, девушка, — сказал Заглоба, — виновата не ты, и знай, что если кто-нибудь из них и убит, то не Михал!
— Мне жаль и того! Прекрасно мы отплатили ему за гостеприимство, нечего сказать! Боже! Боже!
— Да бросьте вы это! Кетлинг теперь уже ближе к Пруссии, чем к Варшаве. Ведь вы слышали, что он уехал. Я надеюсь на Бога, что если даже они и встретятся, то вспомнят свою старую дружбу и годы, проведенные вместе… Ведь они всегда ездили вместе, стремя у стремени, вместе ездили на разведки, спали на одном седле, в одной крови обагряли руки. Во всем войске известна была их дружба, и Кетлинга за его красоту называли женой Володыевского. Невозможно, чтобы они не вспомнили этого, как только увидят друг друга!
— Но иногда и так бывает, — сказал рассудительный стольник, — что величайшая дружба превращается в величайшую ненависть. В наших странах пан Дейма убил Убыша, с которым двадцать лет жил в самом лучшем согласии. Я могу вам рассказать подробно про этот несчастный случай.
— Если бы мысли мои были спокойны, я бы охотно вас послушал, как слушаю и рассказы вашей супруги, которая говорит всегда очень подробно, не забывая даже генеалогии; но у меня в голове гвоздем засело то, что вы сказали про дружбу и ненависть. Помилуй бог, если тут так случится!
— Одного звали пан Дейма, а другого пан Убыш. Оба были достойные люди и товарищи по оружию…
— Ой, ой, ой! — сказал мрачно пан Заглоба. — Будем надеяться на Бога, что здесь так не будет, а если это случится, то Кетлинг — покойник!
— Несчастье! — сказал стольник, помолчав немного. — Да, да, Дейма и Убыш. Как сейчас помню. И дело тоже вышло из-за женщины…
— Вечно эти женщины! Первая встречная галка заварит тебе такую кашу, что кто ее хлебнет, тому она поперек горла станет! — проворчал Заглоба.
— Вы на Кшисю не нападайте! — сказала вдруг Бася.
— Лучше бы Михал в тебя влюбился; ничего бы этого не было, — сказал пан Заглоба.
Так разговаривая, они подъехали наконец к дому. Сердца их тревожно забились, когда они увидали свет в окнах; у всех промелькнула мысль, что Володыевский вернулся. Но их встретила одна только пани Маковецкая, встревоженная и огорченная. Узнав, что все поиски ни к чему не привели, она залилась горькими слезами и начала причитать, что больше не увидит брата. Бася вторила ей. Заглоба не мог сладить со своей тревогой.
— Завтра до рассвета поеду опять, но один, — сказал Заглоба, — может быть, что-нибудь и разузнаю.
— Вдвоем искать лучше, — вставил стольник.
— Нет, вы оставайтесь с женщинами. Если Кетлинг жив, я дам вам знать.
— Господи, ведь мы живем в его доме! — сказал стольник. — Завтра надо будет найти какое-нибудь помещение.
