Он понял, что и Нель и он попали в бездну, из которой нет выхода, – и эти мысли, вместе с ужасами, какие он видел на улицах Омдурмана, окончательно подкосили его. Его обычная энергия сменилась безучастной покорностью судьбе и страхом перед тем, что будет впереди. Он начал озираться кругом, по рынку и по ларям, у которых Идрис, жестоко торгуясь, покупал припасы. Торговки, большею частью суданские женщины и негритянки, продавали джубы, то есть белые полотняные халаты, обшитые разноцветными лоскутьями, каучук из акаций, выдолбленные тыквы, стеклянные бусы, серу и разного рода циновки. Ларей с провизией было мало, и вокруг них густо толпился народ. Махдисты покупали по необычайно высокой цене сушеные ломти мяса, частью – домашнего скота, частью – убитых в степи буйволов, антилоп и жирафов. Фиников, фиг, маниоки и дурры совсем не было. Кое-где только продавали воду с медом диких пчел и зерна дохну, размоченные в отваре из плодов тамаринда. Идрис впал в отчаяние: оказалось, что базарные цены были так высоки, что деньги, полученные от Фатьмы на жизнь, скоро все уйдут, а тогда ему останется только просить милостыню. Все его надежды были теперь только на Смаина. По странному совпадению, Стась тоже рассчитывал только на помощь Смаина.
Через час вернулся Нур-эль-Тадхиль от халифа Абдуллаги. Его постигла, по-видимому, там какая-то неприятность, так как он вернулся в очень плохом настроении. И когда Идрис спросил его, не узнал ли он чего-нибудь о Смаине, он ответил ему сердито:
– Дурак, неужели ты думаешь, что у халифа и у меня больше нечего делать, как разыскивать для тебя Смаина?
– Так что же ты теперь со мной сделаешь?
– Делай с собой, что хочешь. Я дал тебе переночевать у себя дома, дал тебе несколько добрых советов, а больше знать тебя не хочу.
– Хорошо, но куда же я денусь на ночь?
– А не все ли мне равно?
Сказав это, он взял с собою солдат и ушел. Идрис едва упросил его, чтоб он отослал ему на площадь верблюдов и весь караван вместе с арабами, которые присоединились к нему между Асуаном и Вади-Гальфой. Эти люди явились лишь к полудню, и оказалось, что все они не знают, что им делать. Оба бедуина стали спорить с Идрисом и Гебром, утверждая, что те обещали им совсем другой прием и обманули их. После долгих споров и совещаний решили, наконец, построить на окраине города шалаши из веток и тростника дохну, чтоб иметь, по крайней мере, на ночь убежище, а в остальном – положиться на волю Аллаха и ждать.
Построив шалаши, что не отнимают у суданцев и негров много времени, они все, кроме Хамиса, который остался, чтоб приготовить ужин, отправились на место, где происходили всенародные моления. Попасть туда оказалось не трудно, так как туда направлялись огромные толпы со всего Омдурмана. Площадь была очень большая, окруженная изгородью из терновника, а местами – глиняным забором, который недавно начали лепить. Посредине подымалось деревянное возвышение. Пророк всходил на него, когда хотел проповедовать перед народом. Перед возвышением были разостланы овечьи шкуры для Махди, для халифов и наиболее влиятельных шейхов. По бокам были воткнуты знамена эмиров, развевавшиеся по ветру, играя пестротой своих красок, точно огромные цветы. Все четыре стороны площади были оцеплены толпившимися рядами дервишей. Кругом был виден бесчисленный лес торчащих пик, которыми были вооружены почти все воины.
К счастью Идриса, Гебра и остальных участников каравана, их приняли за свиту одного из эмиров, благодаря чему им удалось попасть в первые ряды собравшейся толпы. Появление Махди было оповещено сначала красивыми и торжественными звуками умбаи, а когда он показался на площади, раздались пронзительные завывания дудок, грохот барабанов, стук погремушек из пустых тыкв, наполненных камешками, и свист на слоновых клыках, что все вместе создало адский гул. Толпою овладел неописуемый экстаз. Одни бросались на колени, другие кричали изо всех сил: «О, ниспосланный Богом! О, победоносный! О, милосердый! О, справедливый!» Это продолжалось до тех пор, пока Махди не взошел на амвон. Тогда воцарилась гробовая тишина. Махди поднял руки, приставил большие пальцы к ушам и некоторое время молился.
Дети стояли недалеко и могли хорошо разглядеть его. Это был человек средних лет, очень толстый, точно распухший, и почти черный. Стась, обладавший очень хорошим зрением, заметил, что лицо его было татуировано.
В одном ухе у него было большое кольцо из слоновой кости. Он был одет в белую «джубу» и белую ермолку, а ноги у него были босы, так как, всходя на амвон, он сбросил красные башмаки и оставил их подле овечьих шкур, на которых должен был потом молиться. В его наряде не было никакой роскоши. Порой только ветер доносил от него крепкий запах сандала, который правоверные жадно втягивали ноздрями, закатывая глаза от наслаждения. Стась представлял себе совсем иначе страшного пророка, разорившего и убившего столько тысяч людей. Глядя теперь на это заплывшее жиром лицо, с мягким выражением, с кроткими глазами и улыбкой, точно приросшей к губам, он не мог прийти в себя от изумления. Он был уверен, что у такого человека на плечах должна быть голова гиены или крокодила, а между тем перед ним была раздутая тыква, похожая на изображение месяца в полнолуние.
Пророк начал проповедь. Его глубокий, звучный голос был ясно слышен по всей площади, так что каждое слово долетало до слуха правоверных.
Он говорил о видениях, которые являются ему, и о миссии, полученной им от Бога. Аллах велел ему очистить веру и распространить ее по всему миру. Кто не признает его, Махди-искупителя, тот обречен на погибель. Конец мира уже близок, но еще до того обязанность правоверных – покорить Египет, Мекку и все те страны, где за морями живут неверные. Такова воля Божья, и ничто не сможет ее поколебать. Много крови потечет, много воинов не вернется к женам и детям в свои шатры, но никакой человеческий язык не в состоянии описать счастья тех, которые падут на поле брани.
Затем он протянул руки к толпе и окончил так:
– И вот я, искупитель и слуга Божий, благословляю священную войну и вас, воины. Благословляю труды ваши, и раны, и смерть, благословляю победу, и плачу над вами, как отец, возлюбивший вас…
И он разрыдался. Рев и вой раздались, когда он сходил с амвона. Все рыдали кругом. Внизу два халифа, Абдуллаги и Али, сын Хелу, взяли пророка под руки и повели его на овечьи шкуры, где он опустился на колени. Идрис воспользовался этим временем и с лихорадочным волнением спросил у Стася, нет ли между эмирами Смаина.
– Нет, – ответил мальчик, который тоже тщетно искал глазами знакомое лицо. – Я не вижу его. Может быть, он погиб при взятии Хартума.
Молитвы продолжались долго. Махди, молясь, размахивал руками и ногами, как паяц, или подымал вдохновенно глаза горе, повторяя: «Вот он! Вот он!» Солнце стало клониться уже к западу, когда он встал и направился к дому. Дети могли убедиться, каким благоговением окружают дервиши своего пророка, так как целые толпы бросились по его следам, скребя землю в тех местах, которых коснулись его стопы. Доходило даже до ссор и драк. Все верили, что эта земля охраняет здоровых и исцеляет больных.
Мало-помалу площадь молитвы опустела. Идрис сам не знал, что ему делать, и хотел уже вместе с детьми и всей ватагой вернуться на ночь в построенные ими шалаши, где их ждал Хамис, как вдруг неожиданно перед ними очутился тот самый грек, который утром дал по талеру и по горсти фиников Стасю и Нель.
– Я говорил Махди о вас, – сказал он по-арабски. – Пророк хочет вас видеть.
– Слава Аллаху и тебе, господин! – воскликнул Идрис. – А найдем ли мы среди близких Махди Смаина?
– Смаин в Фашоде, – ответил грек.
А затем обратился по-английски к Стасю:
– Возможно, что пророк возьмет вас под свое покровительство, так как я старался уговорить его это сделать. Я сказал ему, что слава о его милосердии распространится тогда среди белых народов. Здесь происходят страшные вещи, и без его покровительства вы, наверное, погибнете от голода, лишений, болезни или от руки безумца. Но вы должны снискать его расположение, а это зависит от тебя.
– Что же я должен сделать? – спросил Стась.
– Прежде всего, когда ты предстанешь перед ним, опустись на колени; если он подаст тебе руку, то поцелуй ее с благоговением и горячо проси его, чтоб он взял вас обоих под свои крылья.
Тут грек остановился и спросил:
– Никто из этих людей не понимает по-английски?
– Нет, Хамис остался в шалаше, Идрис и Гебр понимают лишь несколько отдельных слов, а остальные – и того нет.
– Хорошо. Так слушай дальше. Нужно все предусмотреть. Махди, наверно, спросит тебя, согласен ли ты принять его веру. Ответь ему сейчас же, что да и что, как только ты его увидел, тебя осенил неведомый свет благодати. Запомни: «неведомый свет благодати»! Это польстит ему, и он, может быть, сделает тебя музалемом, одним из своих личных слуг. У вас тогда будет всего вдоволь и вам будут предоставлены все удобства, которые защитят вас от болезней… Если бы ты поступил иначе, ты очень
