– Кали к ним не попасть и не оставаться, потому что Кали любит Великого Господина и Дочь Месяца.
Стась весело обратился к своей подруге и объявил ей:
– Нель, поздравляю тебя с титулом Дочери Месяца!
Но, взглянув на нее, он очень опечалился. «Бедная девочка, – подумал он. – Своим бледным и прозрачным личиком она действительно больше похожа на лунное, чем на земное создание».
Юный негр помолчал минуту, а потом опять заговорил:
– Кали любит Бвана-Кубва, потому что Бвана-Кубва не убить Кали, а только Гебра, а Кали дать много кушать.
И он стал гладить себя по груди, повторяя с видимым наслаждением:
– Много мяса, очень много мяса!
Стась хотел еще узнать, как Кали попал в неволю к дервишам. Но оказалось, что с тех пор как однажды ночью его поймали у ямы, вырытой для зебр, он проходил через столько рук, что из ответа его совершенно нельзя было понять, через какие страны и какими путями его завезли в Фашоду. Внимание Стася привлекло только то, что он говорил о «темной воде». Если бы он действительно происходил из окрестностей Альберт-Нианцы, Альберт-Эдуард-Нианцы или даже Виктория-Нианцы, близ которого находились государства Униоро и Уганда, он бы, наверно, слышал что-нибудь об Эмине-паше, о его войсках и пароходах, которые наводили изумление и страх на негров. Танганьика была слишком далеко. Оставалось, таким образом, предположить, что племя Кали обитает где-нибудь ближе, над озером Рудольфа или Стефании. Эти области находились тоже довольно далеко, но все-таки были, по крайней мере, наполовину ближе если не от Фашоды, то от места, где они находились сейчас. Таким образом, встреча с племенем ва-хима не представлялась невероятной.
После нескольких часов езды солнце стало опускаться. Жара значительно спала. Каравану попалась по пути широкая долина, где была вода и росло десятка два диких смоковниц. Путники остановились, чтоб дать отдохнуть лошадям и самим подкрепиться. Так как скалистые стены были в этом месте немного ниже, то Стась приказал Кали взобраться наверх и посмотреть, не видно ли где-нибудь поблизости какого-нибудь дыма.
Кали исполнил приказание и в одно мгновенье очутился на вершине скалы. Оглянувшись хорошенько по всем сторонам, он слез по толстому стеблю лианы и сообщил, что дыма нет, но есть «ньяма». Легко было догадаться, что он говорит не о птицах, а о более крупной дичи, так как, указав на ружье Стася, он приставил потом пальцы к голове, давая понять этим, что дичь с рогами.
Стась тоже вскарабкался на гору и, осторожно высунув голову над обрывом, стал смотреть вперед. Ничто не мешало ему видеть на большое расстояние, так как покрывавшая раньше всю землю высокая трава была вся выжжена, а новая едва успела пробиться. Куда ни бросить взор, видны были лишь редко растущие деревья с обожженными огнем стволами. Под тенью одного из них паслось небольшое стадо антилоп гну, похожих телом на лошадей, а головой – на буйвола. Солнце, пробиваясь сквозь листья баобаба, бросало дрожащие блики на их коричневые спины. Их было девять штук. Расстояние до них было не больше ста шагов, но ветер дул по направлению от животных к ущелью, и они бродили спокойно, не подозревая опасности. Стась, желая добыть мясо для каравана, выстрелил в ближайшую антилопу, и она упала, точно сраженная молнией, на землю. Все остальные разбежались, а вместе с ними и крупных размеров буйвол, которого прежде не заметили ни Кали, ни Стась, так как он лежал за камнем. Мальчик, улучив минуту, когда животное повернулось к нему боком, послал и ему вслед пулю. Буйвол сильно зашатался после выстрела, но побежал дальше и, прежде чем Стась успел переменить заряд, скрылся за неровностями почвы.
Кали принялся потрошить убитую антилопу.
Стась, немного удивленный тем, что Саба не присутствует при этой работе, свистнул ему, чтоб пригласить его на обильный ужин из передних конечностей животного.
Но Саба не явился и не откликнулся лаем. Наклонившийся над антилопой Кали поднял голову и сказал:
– Большой пес побежать за буйвол.
– Ты видел? – спросил Стась.
– Кали видел.
Сказав это, он взвалил себе на голову и на плечи два окорока антилопы и направился к ущелью. Стась свистнул еще несколько раз и немного подождал, но, видя, что ждет напрасно, последовал за ним.
В ущелье Меа занялась уже срезыванием терновых веток для зерибы, а Нель, ощипывая своими крошечными пальчиками последнюю из подстреленных накануне птиц, спросила:
– Это ты звал Саба? Он побежал за вами?
– Он побежал за буйволом, которого я подстрелил, и я очень беспокоюсь, – ответил Стась. – Эти животные ужасно хитры и так сильны, что даже лев боится на них нападать. Саба, пожалуй, плохо придется, если он вступит в драку с таким противником.
Услышав это, Нель встревожилась и заявила, что не пойдет спать, пока Саба не вернется. Стась, видя ее беспокойство, был зол на себя за то, что не скрыл от нее своих опасений, и стал утешать ее:
– Я пошел бы за ними с ружьем, но они, должно быть, уже далеко, а скоро спустится ночь, и следов не будет видно. Буйвол сильно ранен и, я надеюсь, не устоит на ногах. Во всяком случае, он ослабеет от потери крови, и если даже бросится на Саба, тот сможет убежать… Он вернется, может быть, поздно ночью, но вернется наверное.
Говоря это, он сам, однако, не очень-то много веры придавал своим словам. Он хорошо помнил прочитанные им рассказы о необычайной мстительности африканского буйвола, который, будучи даже тяжело ранен, обегает кругом и прячется в засаду где-нибудь близ тропинки, по которой идет охотник, и потом неожиданно нападает на него, подымает на рога и вскидывает кверху. С Саба тоже могло легко случиться что-нибудь подобное, не говоря уже о других опасностях, которые грозили ему на обратном пути ночью.
Вскоре действительно наступила ночь. Кали и Меа устроили зерибу, развели огонь и занялись ужином. Саба не возвращался.
Нель горевала все больше и больше и наконец начала плакать.
Стась почти силой заставил ее лечь спать, обещая, что будет ждать Саба и, как только станет светать, пойдет сам искать его и приведет в лагерь. Нель пошла, правда, в палатку, но каждую минуту высовывала головку из-под ее крыльев, спрашивая, не вернулся ли Саба. Сон сомкнул ей глаза лишь после полуночи, когда Меа вышла, чтоб сменить Кали, который бодрствовал у огня.
– Чего плакать Дочь Месяца? – спросил у Стася молодой негр, когда они оба легли спать, постлав на землю конские чепраки. – Кали не хочет этого.
– Ей жаль Саба, которого буйвол, наверно, убил.
– А может быть, не убил, – ответил чернокожий.
Оба замолчали. Стась крепко заснул. Было, однако, еще темно, когда он проснулся, почувствовал холод. Меа, которая должна была поддерживать огонь, задремала и с некоторого времени перестала подбрасывать хворост на уголья.
Войлок, на котором спал Кали, был пуст. Стась сам подкинул хворосту и, разбудив негритянку, спросил:
– Где Кали?
С минуту она смотрела на него, не понимая, в чем дело, и лишь немного спустя, совсем очнувшись от дремоты, сказала:
– Кали взял меч Гебра и пошел за зерибу. Я думала, что он хочет нарезать еще хворосту, но он больше не вернулся.
– Давно он ушел?
– Давно.
Стась подождал немного, но, видя, что негр не показывается, невольно задал себе вопрос:
– Убежал?
И сердце его сжалось от горького чувства, какое всегда вызывает человеческая неблагодарность. Ведь он заступался за Кали и защищал его, когда Гебр истязал его по целым дням; и не он ли спас ему потом жизнь. Нель была всегда добра к нему, плакала над его несчастной судьбой, и оба они обходились с ним как нельзя лучше. А он убежал! Он ведь сам говорил, что, не зная, в какой стороне находятся селения ва-химов, он не сможет попасть туда; и все-таки он убежал! Стасю опять вспомнились африканские путешествия, о которых он читал в Порт-Саиде и в которых рассказывалось о глупости негров, бросающих поклажу и убегающих даже тогда, когда побег грозит им неминуемой смертью. Само собой понятно, что и Кали, имея всего оружия один суданский меч Гебра, должен будет умереть с голоду или, если он не попадет опять в плен к дервишам, станет добычей диких зверей.
– Ах, глупый, неблагодарный мальчишка!
Стась стал размышлять о том, насколько теперь путешествие без Кали будет для них труднее, а работа тяжелее. Поить лошадей и стреноживать их на ночь, разбивать палатку, строить зерибу, следить в пути, чтоб не пропали припасы и тюки с вещами, чистить и делить убитую дичь, – все это без молодого негра должно было свалиться на него одного. А он мысленно сознавался, что о некоторых вещах он не имел ни малейшего понятия.
– Ну что делать, – промолвил он, – придется!
Солнце между тем выплыло из-за горизонта, и, как всегда бывает под тропиками, сразу наступил день. Немного спустя в палатке послышался плеск воды, которую Меа приготовила с ночи для мытья девочке. Это означало, что Нель уже встала и одевается. Вскоре она действительно показалась уже одетая, но с гребенкой в руке и с взъерошенными еще волосенками.
– А Саба? – спросила она.
– Его все еще нет.
Губки девочки начали подергиваться.
– Может быть, он еще вернется, – сказал Стась. – Помнишь, в пустыне его не бывало иногда по два дня, а потом он нас всегда догонял.
– Ты говорил, что пойдешь поискать его?
– Не могу.
– Почему, Стась?
– Я не могу оставить тебя с одной Меа.
– А Кали?
– Кали нет.
И он замолчал, сам не зная, сказать ли ей всю правду. Но так как побег Кали не мог оставаться тайной, то он решил, что лучше все сказать сразу.
– Кали взял меч Гебра, – сказал он, – и ночью ушел неизвестно куда. Кто знает, может быть, он и совсем убежал. Негры часто так делают, даже себе самим на гибель. Жалко мне его. Но, может быть, он еще поймет, что сделал глупость, и…
Дальнейшие слова его прервал радостный лай Саба, наполнивший все ущелье. Нель бросила гребенку на землю и хотела побежать ему навстречу, но ее удержали колючки зерибы.
Стась хотел ей сделать проход, но не успел он разбросать нескольких веток, как появился сначала Саба, а за ним Кали, весь лоснящийся и мокрый от росы, точно после проливного дождя.
Дети были вне себя от радости, и, когда Кали, едва переводя дух от усталости, очутился внутри зерибы, Нель закинула ему свои белые ручки на черную
