– Кали не хочет видеть «бэби» плакать, так Кали найти собаку, – промолвил юный негр в ответ на эту ласку.
– Добрый Кали! – сказал, в свою очередь, Стась, трепля его по плечу. – А ты не боялся встретиться ночью со львом или с пантерой?
– Кали бояться, но Кали пойти, – был ответ.
Эти слова снискали негру еще больше любви со стороны детей. По просьбе Нель Стась достал из одного тюка ниточку стеклянных бус, которыми снабдил их при отъезде из Омдурмана грек Калиопуло, и торжественно украсил ими шею Кали. Последний, чрезвычайно довольный подарком, тотчас же посмотрел с гордостью на Меа и сказал:
– У Меа нет бус, а у Кали есть, потому что Кали «большой свет».
Так была награждена самоотверженность юного чернокожего. Зато Саба получил строгий выговор, из которого, во второй раз за свою службу у Нель, он узнал, что он очень гадкий, и если сделает еще раз что-нибудь подобное, то его будут водить на привязи, как маленького щенка. Он слушал это, виляя довольно двусмысленно хвостом. Но Нель утверждала, что по глазам его видно, что ему стыдно, и он, наверно, покраснел, но только это незаметно, потому что морда у него покрыта шерстью.
После этого все уселись за завтрак, состоявший из превосходных диких фиг и жаркого антилопы. За завтраком Кали рассказывал о своих приключениях, а Стась переводил его слова на английский язык Нель, не понимавшей наречия кисвахили. Буйвол, как оказалось, убежал далеко. Кали трудно было найти след, так как ночь была безлунная. К счастью, за два дня перед тем был дождь, и земля была не очень тверда, так что копыта тяжелого зверя оставляли в ней углубления. Кали нащупывал их пальцами своих ног и шел долго по этим следам. Буйвол пал, наконец, и пал, должно быть, уже мертвый, так как не было видно никаких следов борьбы между ним и Саба. Когда Кали нашел их, Саба успел уже отгрызть большой кусок мяса у павшего буйвола, и, хотя больше не мог уже есть, не позволял, однако, подойти к туше двум гиенам и десятку шакалов, которые столпились кругом, в ожидании, пока более сильный хищник окончит свою трапезу и уйдет. Негр жаловался, что собака ворчала и на него, но он пригрозил ей гневом Великого Господина и Дочери Месяца, взял ее за ошейник, оттащил от буйвола и отпустил только в ущелье.
На этом кончился рассказ о ночных приключениях Кали, после чего все в превосходном настроении сели на лошадей и поехали дальше.
Только длинноногая Меа, в общем тихая и послушная, с завистью поглядывала на ожерелье молодого негра и на ошейник Саба и думала с грустью в душе:
«Они оба – «большой свет», а у меня только одно медное кольцо на ноге».
XXIV
В течение следующих трех дней путники продолжали ехать ущельем, беспрестанно подымаясь в гору. Дни были большей частью знойные, а ночи – то очень холодные, то очень душные. Приближалось дождливое время года. Из-за горизонта там и сям выплывали облака, белые как молоко, но большие и густо клубившиеся. По сторонам уже видны были иногда полосы дождя и далекие радуги. Утром третьего дня одна из таких туч разорвалась над их головами, точно бочка, с которой сняли обруч, и окропила их обильным, но, к счастью, теплым и непродолжительным потоком воды. После дождя, однако, погода прояснилась, так что они могли ехать дальше. Птицы летали перед ними опять в таком множестве, что Стась стрелял в них, не слезая с лошади. Он набил их таким образом пять штук, что было более чем достаточно для одного ужина и для обеда, принимая во внимание даже и Саба. Путешествие, в свежем от дождя воздухе, не было утомительным, а обилие дичи и воды устраняло опасность голода и жажды. Вообще, им везло больше, чем они рассчитывали, так что Стася не покидало хорошее настроение, и, едучи рядом с девочкой, он весело разговаривал с ней.
– А кем ты будешь, когда вырастешь? – спрашивала Нель.
– Я буду инженером или моряком или, если в Польше будет восстание, поеду сражаться, как мой отец.
Нель спросила с беспокойством:
– А ты вернешься в Порт-Саид?
– Сначала нам нужно вернуться туда обоим.
– К папочке! – ответила девочка.
И глаза ее затуманились грустью и тоской. К счастью, в это время пролетала поблизости стая прелестных попугаев, серых, с розовыми головками и розовым пухом под крыльями. Дети тотчас же забыли о предыдущем разговоре и стали следить глазами за их полетом.
Стая покружилась над чащей молочаев и спустилась на растущее поодаль фиговое дерево, в листве которого тотчас же послышались голоса, напоминавшие крикливый совет или ссору.
– Этих попугаев всего легче научить говорить, – сказал Стась. – Когда мы остановимся где-нибудь подольше, я постараюсь поймать для тебя одного.
– Спасибо, Стась! – радостно ответила Нель. – Я назову его Дэзи…
Между тем Меа и Кали, нарезав плодов с хлебного дерева, нагрузили ими лошадей, и маленький караван тронулся дальше. К вечеру, однако, стало опять заволакивать небо, и по временам шел, хотя недолго, дождь, наполняя водой все выбоины и углубления почвы. Кали предсказывал огромный ливень, и Стась подумал, что ущелье, которое суживалось все больше и больше, не сможет служить в достаточной мере безопасным убежищем на ночь, так как может превратиться в поток. Поэтому он решил провести ночь на горе, что очень обрадовало и Нель, особенно когда посланный для рекогносцировки Кали вернулся и сообщил, что неподалеку находится лесок, состоящий из разных деревьев, а в нем множество маленьких обезьянок, не таких безобразных и злых, как павианы, которых они встречали до сих пор.
Добравшись до места, где скалистые стены были ниже и подымались не так круто, путники устроились на ночлег. Палатка для Нель была устроена на высоком и сухом месте, у подножия большого, возведенного термитами холма, совсем закрывавшего доступ с одной стороны и тем облегчавшего устройство зерибы.
Поблизости возвышалось огромное дерево, с широко раскинутыми ветвями, густая листва которых могла служить хорошей защитой от дождя. Перед зерибой росли отдельные группы деревьев, а подальше – густой, переплетенный лианами лес, над которым высились кроны каких-то странных пальм, похожих на огромные веера или на распущенные павлиньи хвосты.
Стась узнал от Кали, что перед началом второго периода дождей, то есть осенью, небезопасно ночевать под этими пальмами, так как зрелые к этому времени огромные плоды срываются неожиданно и падают со значительной высоты с такой силой, что могут убить человека и даже лошадь. Но сейчас плоды лишь завязывались, и издали, пока не зашло солнце, видно было, как между листьями прыгают маленькие обезьянки и бегают, весело кувыркаясь, друг за дружкой взапуски.
Стась вместе с Кали приготовили большой запас дров, так чтоб его хватило на всю ночь. А так как по временам подымался сильный знойный вихрь, то они укрепили зерибу кольями, которые молодой негр заострил мечом Гебра и повтыкал в землю. Эта предосторожность была совсем нелишней, так как сильный ветер мог раскидать колючие ветви, из которых была сложена зериба, и облегчить нападение хищникам. Но вскоре после того, как солнце зашло, ветер стих; зато воздух стал душный и тяжелый. В просветах между тучами мерцали еще кое-где сначала звезды, но потом ночь стала совсем черной, так что на расстоянии шага ничего не было видно. Юные путешественники собрались вокруг костра, прислушиваясь к крикам и визгам обезьян, галдевших в соседнем лесу, точно они там устроили настоящий базар. Им вторили вой шакалов и разные незнакомые голоса, в которых чувствовались страх и тревога перед тем, что под прикрытием тьмы может угрожать в чаще живому существу.
Вдруг все сменилось гробовой тишиной.
Где-то в мрачной бездне послышался рев льва.
Лошади, которые паслись поблизости в молодой поросли, стали подходить к огню, припрыгивая на стреноженных передних ногах, а храбрый всегда Саба ощетинил шерсть и, поджав хвост, льнул к людям, ища, по-видимому, у них защиты.
Рев повторился; казалось, он доносился откуда-то из-под земли, – такой глубокий и тяжелый, точно зверь с трудом испускал его из своих могучих легких. Он шел низко над землей, то усиливаясь, то стихая, а по временам переходя в глухой и угрюмый стон.
– Кали, подбрось хворосту в огонь! – приказал Стась.
Негр подбросил сразу столько, что сначала брызнули целые снопы искр, а потом взвилось кверху огромное пламя.
– Стась, лев не нападет на нас, правда? – шептала Нель, дергая мальчика за рукав.
– Нет, не нападет. Видишь, какая у нас высокая зериба.
И, говоря это, он действительно верил, что опасность им не грозит; но он боялся за лошадей, которые все ближе жались к забору и могли его опрокинуть.
Рев между тем превратился в протяжное, грозное рычание, от которого содрогается живая тварь, а у людей, даже не знающих страха, все внутри дрожит, как стекла от далеких пушечных выстрелов.
Стась взглянул мимоходом на Нель и, видя ее трясущийся подбородок и влажные глаза, промолвил:
– Не бойся, Нель, не плачь!
Она ответила, едва сдерживая слезы:
– Я не хочу плакать… Это у меня так… Только пот на глазах… Ой!
Это «ой!» вырвалось у нее потому, что в эту самую минуту со стороны леса зарокотал другой рев, еще более сильный, чем первый, и более близкий. Лошади начали прямо налетать на зерибу, и, если бы не длинные и твердые, как сталь, колючки акаций, они, наверно, сломали бы ее. Саба ворчал и в то же время дрожал как лист. А Кали повторял прерывающимся голосом:
– Господин… Два!.. Два!.. Два!..
Львы, почувствовав себя вдвоем, зарычали еще грознее, и их страшный концерт продолжался в темноте беспрерывно; когда один зверь смолкал, начинал рычать другой, и Стась вскоре перестал различать, откуда доносились их голоса, так как эхо повторяло их в ущелье, и одна скала отсылала к другой. Ужасная симфония перекатывалась по горам и долам, наполняла лес и степь, насыщала тьму гулом и страхом.
Одно только казалось мальчику несомненным: хищники подходили все ближе. Кали тоже сообразил, что львы бегали вокруг их стоянки, описывая круги все меньше и меньше, и что, удерживаемые от нападения лишь светом огня, они высказывали рычанием свое недовольство и боязнь.
Но и он, по-видимому, полагал, что опасность угрожает только лошадям, так как, расставив пальцы, он проговорил:
– Львы убить один, убить два… не все, не все!..
– Подбрось хворосту в огонь! – повторил Стась.
Взвился опять столб огня, рычание вдруг прекратилось. Но Кали поднял голову и, глядя вверх, стал прислушиваться.
– Что там? – спросил Стась.
– Дождь, –
