Стась, в свою очередь, стал прислушиваться. Широкие ветви дерева заслоняли палатку и всю зерибу, так что на землю еще не упала ни одна капля, но наверху уже был слышен шуршащий шум листвы. Так как ни малейший ветерок не шевелил душный воздух, то легко было догадаться, что это дождь начинал стучать по листьям.
Шум возрастал с каждой минутой, и немного спустя дети увидели стекавшие с листьев капли, при блеске огня казавшиеся похожими на крупные розовые жемчужины. Как предсказывал Кали, начинался страшный ливень. Шум все усиливался. Капли падали все чаще и чаще, и, наконец, через гущу листвы стали пробиваться целые потоки воды.
Костер угасал. Напрасно Кали подкидывал в него целые вязанки. Сверху мокрые ветки только дымили, а внизу шипели уголья, и огонь, едва успев разгореться, опять потухал.
– Когда ливень зальет огонь, нас защитит зериба, – сказал Стась, чтоб успокоить Нель.
Он увел девочку в палатку и закутал ее в плед, а сам поскорее вышел, так как короткое отрывистое рычание послышалось снова. На этот раз оно раздавалось значительно ближе, и в нем звучало как бы торжество. Ливень усиливался с каждой минутой. Дождь барабанил по твердым листьям набака и булькал, стекая струями вниз. Если бы костер не был защищен ветвями, он погас бы сразу, но и так он давал один только дым, среди которого поблескивали узенькие голубые языки. Видя, что от этого нет никакого проку, Кали перестал подкладывать сухой хворост. Вместо того, закинув веревку вокруг дерева, он стал карабкаться по стволу все выше и выше.
– Что ты делаешь? – спросил Стась.
– Зачем? – воскликнул мальчик, возмущенный эгоизмом негра.
Яркая, ослепительная молния прорезала тьму, а ответ Кали заглушил внезапный раскат грома, который потряс небо и всю пустыню. В то же время поднялся ветер, зашатал ветви дерева, разметал в одно мгновение костер, подхватил тлевшие еще под золой уголья и, вместе со снопами искр, понес в степь.
Непроглядная тьма охватила вдруг весь бивак. Страшная тропическая гроза разбушевалась на земле и в небесах. Раскат грома следовал за раскатом, молния за молнией. Кроваво-красные зигзаги прорезывали черное, как траурный креп, небо. Где-то на соседних скалах появился странный голубоватый шар, который катился некоторое время вдоль ущелья, а затем блеснул ослепительным светом и разорвался с таким страшным треском, что путникам показалось, будто соседние скалы начали колебаться от сотрясения.
Стась испугался за Нель и ощупью направился в палатку. Последняя, будучи защищена холмом термитов и огромным стволом, еще стояла, но первый сильный порыв вихря мог сорвать веревки и унести ее бог знает куда. А ветер то ослабевал, то подымался с бешеной силой, неся волны дождя и целые тучи листьев и веток, сорванных в соседнем лесу. Стасем овладело отчаяние. Он не знал, оставить ли Нель в палатке или вывести ее оттуда. В первом случае она могла запутаться в веревках и быть подхваченной вместе с полотном; во втором – она могла промокнуть, да и тут ветер мог ее унести, так как даже Стась, хотя несравненно более сильный, чем она, с большим трудом держался на ногах.
Вопрос разрешил вихрь, который спустя минуту подхватил и унес крышу палатки. Полотняные стены не давали больше никакого убежища. Не оставалось другого выхода, как ждать, пока гроза пройдет, и тихо сидеть в темноте, среди которой бродили два льва.
Стась подумал, что, может быть, и они спрятались в соседний лес от ливня, но он ни на минуту не сомневался, что они вернутся, как только непогода успокоится. Ужас положения увеличивало еще то обстоятельство, что ветер разметал зерибу.
Все грозило путникам гибелью. Ружье Стася не могло пригодиться ни на что. Его энергия тоже. Перед грозой, раскатами грома, вихрем, дождем, темнотой и перед львами, которые притаились, может быть, в нескольких шагах, он чувствовал себя беззащитным и беспомощным.
Неистово дергаемые ветром полотняные стены палатки обливали детей со всех сторон водой. Обняв Нель рукой, Стась вывел ее из палатки неверного убежища, и оба прислонились к стволу дерева, ожидая смерти или чуда.
Вдруг между двумя порывами ветра до них донесся голос Кали, который едва можно было расслышать среди плеска дождя:
– Великий Господин! На дерево! На дерево!
И в ту же минуту конец спущенной сверху мокрой веревки коснулся плеча мальчика.
– Привязать Дочь Месяца, а Кали ее тащить! – продолжал кричать чернокожий.
Стась не колебался ни одной минуты. Закутав Нель в войлок, чтоб веревка не впилась ей в тело, он обвязал ее за пояс и, подняв на протянутых руках кверху, закричал Кали:
– Тяни!
Первые ветви дерева росли довольно низко, так что воздушное путешествие Нель длилось недолго. Кали скоро схватил ее своими сильными руками и поместил между стволом и огромным суком, где было достаточно места даже для полдюжины таких крошек.
Никакой ветер не мог сдуть ее оттуда, а кроме того, хотя по всему дереву стекала вода, толстый ствол, несколько футов в диаметре, защищал девочку, по крайней мере, от новых струй дождя, которые ветер нес наискось. Устроив маленькую мисс, негр опустил веревку опять Стасю, но тот, как капитан, который сходит последним с утопающего судна, велел сначала лезть Меа.
Кали совсем не пришлось ее тащить, потому что она в одну минуту взобралась по веревке с такой ловкостью, точно была родной сестрой шимпанзе. Стасю это удалось не так легко, но и он был достаточно хорошим гимнастом, чтоб преодолеть вес своего тела, ружья и двух десятков патронов, которыми он наполнил карманы.
Таким образом, все четверо очутились на дереве. Стась так привык думать при всех обстоятельствах о Нель, что и теперь он поспешил прежде всего убедиться, не грозит ли ей опасность свалиться и довольно ли ей места, чтоб она могла удобно улечься. Успокоившись на этот счет, он стал ломать голову, как бы защитить ее от дождя. Но этому помочь было невозможно. Устроить какую-нибудь, хоть маленькую, крышу над ее головой было бы легко днем: но теперь их окружала такая тьма, что они не видели даже друг друга. Если бы хоть гроза пронеслась и можно было бы развести огонь, чтоб высушить платье Нель. Стась с отчаянием думал о том, что, промокнув до последней нитки, девочка, без сомнения, схватит сильнейшую лихорадку.
Он боялся, что под утро, после грозы, станет холодно, как бывало в предыдущие ночи. Теперь же порывы ветра скорей обжигали, и дождь обдавал, точно кипятком. Стася удивляла его продолжительность. Он знал, что тропические грозы, чем они сильнее бушуют, тем скорее проходят.
Лишь много времени спустя раскаты грома затихли и порывы ветра стали слабее. Но дождь не переставал идти, не такой, правда, обильный, но зато тяжелый и такой густой, что даже листья набака совершенно не защищали от него. Снизу доносился плеск воды, точно вся степь превратилась в одно озеро. Стась подумал, что в ущелье их ждала бы неминуемая смерть. Его страшно мучила мысль о том, что будет с Саба, и он не решался заговорить о нем с Нель. Но он все-таки утешал себя надеждою, что смышленый пес найдет безопасное убежище между скал, торчащих над ущельем. Помочь ему не было никакой возможности.
Так сидели они вместе среди развесистых ветвей и мокли в ожидании дня. Прошло еще несколько часов. Воздух стал холоднее, и дождь, наконец, прекратился. Вода стекла уже, по-видимому, тоже по уклону, в более низкие места, так как плеска ее больше не было слышно. Стась заметил в предыдущие дни, что Кали умеет разводить огонь даже из мокрых веток. Ему пришло в голову приказать Кали спуститься и попробовать, не удастся ли зажечь костер и на этот раз.
Но в ту самую минуту, когда он обратился к нему, случилось нечто такое, от чего у всех четверых кровь застыла в жилах.
Глубокую тишину ночи прорезало внезапно лошадиное ржание, – страшное, пронзительное, полное страдания, испуга и смертельного ужаса. Что-то заколыхалось в темноте, раздался короткий храп, потом глухие стоны, фырканье, опять конский крик, еще более пронзительный, и все стихло.
– Львы, Великий Господин, львы убивать лошадей! – шептал Кали.
Было что-то ужасное в этом ночном нападении, в этом насилии хищников, в этом внезапном убийстве беззащитных животных. Стась оторопел на минуту и забыл даже о ружье. Да и какая польза была бы стрелять в такую темень? Разве только для того, чтобы ночные разбойники, если огонь и гром выстрела их не испугают, бросили убитых уже лошадей и помчались за теми, которые разбежались и унеслись так далеко от места привала, насколько они могли это сделать на стреноженных ногах.
У Стася мороз пробежал по коже при мысли, что было бы, если бы они остались внизу. Нель, прижавшись к нему, так дрожала, точно с ней уже начался припадок лихорадки. Но дерево защищало их, по крайней мере, от нападения львов. Кали прямо спас им жизнь.
Но это была страшная ночь, – самая страшная за все путешествие.
Они сидели, точно промокшие птицы на ветке, прислушиваясь к тому, что происходило внизу. Там некоторое время царило глубокое молчание, но вскоре послышался звук отрываемых кусков мяса, хриплое дыханье и довольное посапыванье чудовищ.
Пиршество львов происходило не более чем в двадцати шагах от зерибы.
Пиршество это длилось так долго, что Стася в конце концов разобрала злость. Он схватил ружье и выстрелил по направлению раздававшихся звуков.
Но ему ответило только прерывистое, сердитое рычание, вслед за которым послышался треск разламываемых могучими челюстями костей. В глубине сверкали голубыми и красными точками глаза гиен и шакалов, ожидавших своей очереди.
Так протекали долгие часы ночи.
XXV
Наконец взошло солнце и осветило степь, отдельные кучки деревьев и лес. Львы скрылись прежде, чем первый луч блеснул на горизонте. Стась велел Кали развести огонь, а Меа достать вещи Нель из кожаного мешка, высушить их и поскорее переодеть девочку. Сам он, взяв ружье, пошел осмотреть место, где они провели ночь, и взглянуть, какие опустошения наделала гроза и два ночных разбойника.
Сейчас же за зерибой, от которой остались только колья, лежала первая лошадь, съеденная почти до половины; в ста шагах – другая, а недалеко от нее – третья, едва початая. Стася охватила такая злоба, что в ту минуту ему захотелось даже, чтоб откуда-нибудь из чащи высунулась косматая голова отяжелевшего после ночного пиршества разбойника и чтоб он мог пустить в нее пулю. Но ему пришлось отложить месть; сейчас у него было много других дел. Нужно было найти и поймать остальных лошадей. Мальчик полагал, что они, должно быть, скрылись в лес, как и Саба,
