Арабы из Занзибара, из окрестностей Багамойо, из Витту, из Момбасы и вообще с берегов океана находились в постоянном соприкосновении с белыми, так что кто знает, может быть, за большую награду они согласились бы даже отвезти их в какую-нибудь из ближайших гаваней. Стась отлично знал, что может пообещать такую награду и что его обещанию поверят. Кроме того, ему пришла в голову еще другая мысль, которая глубоко взволновала его. Он видел, что в Хартуме много дервишей, особенно из Нубии, болели лихорадкой почти так же, как белые, и лечились хинином, который отбирали у европейцев или покупали его на вес золота у греков или коптов. Можно было надеяться, что у арабов с океана это лекарство будет наверное.
«Пойду, – решил Стась, – пойду ради Нель».
И, обдумывая все больше и больше положение, он решил в конце концов, что если бы это был даже отряд Смаина, то и тогда нужно было бы все-таки пойти. Он сообразил, что, ввиду полного прекращения сношений между Египтом и Суданом, Смаин, наверно, ничего не знает о похищении их из Файюма. Фатьма не могла с ним списаться раньше, и, следовательно, это похищение было ее личным замыслом, исполненным при содействии Хамиса, сына Хадиги, Идриса, Гебра и обоих бедуинов.
Смаин не мог интересоваться этими людьми хотя бы уже потому, что знал из них только Хамиса, а про остальных никогда в жизни даже и не слышал. Его интересовали только его дети и Фатьма. Но именно по ним-то он, может быть, успел уже стосковаться и, пожалуй, охотно вернулся бы к ним, особенно если служба у Махди ему уже надоела.
Под начальством Махди он, по-видимому, не добился больших успехов, раз вместо того, чтобы командовать большой армией или управлять какой-нибудь большой областью, ему приходится заниматься ловлей невольников бог знает где, за Фашодой.
«Я скажу ему так, – думал Стась. – Если ты отведешь нас к какой-нибудь гавани на берегу Индийского океана и вернешься с нами в Египет, правительство простит тебе все твои преступления, и ты встретишься с Фатьмой и детьми, и, кроме того, мистер Роулайсон сделает тебя богатым; если же нет, то ты никогда больше в жизни не увидишь ни Фатьмы, ни детей».
И он был уверен, что Смаин хорошенько подумает, прежде чем отклонить подобное предложение.
Конечно, все это было далеко не безопасно и могло даже оказаться гибельным. Но решение Стася могло также явиться якорем спасения и вывести его из африканской бездны. В конце концов Стасю даже стало казаться странным, что возможность встречи со Смаином так испугала его сначала, и так как нужно было предпринять поскорее что-нибудь для спасения Нель, то он решил отправиться в ту же ночь.
Но это легче было решить, чем исполнить. Иное дело сидеть ночью в степи у хорошего костра за колючей изгородью, и совсем иное – отправиться в темноте в высокую, густую траву, где в это время охотятся лев, пантера и леопард, не говоря уже о гиенах и шакалах. Но ему вспомнились слова молодого негра, когда тот отправился искать Саба и, вернувшись с ним, заявил: «Кали бояться, но пойти». Так и он повторил про себя: «Будет страшно, но я все-таки пойду».
Он подождал, однако, пока взошла луна, потому что ночь была очень темная, и только когда степь посеребрилась ее сиянием, он подозвал Кали и сказал ему:
– Кали, возьми Саба с собой в жилье, загороди вход терновником и берегите оба с Меа маленькую мисс как зеницу ока. А я пойду посмотреть, что это там за люди в этом лагере.
– Великий Господин взять с собой Кали и ружье, что убивает злых животных. Кали не остаться!
– Ты останешься! – решительно заявил Стась. – Я запрещаю тебе идти со мной.
Он помолчал с минуту, а потом промолвил немного подавленным голосом:
– Кали, ты верный и находчивый слуга. Я надеюсь, ты исполнишь то, что я тебе скажу. Если я не вернусь, а маленькая мисс умрет, тогда оставь ее внутри дерева, а вокруг него устрой высокую зерибу. Если же я не вернусь, а мисс не умрет, то относись к ней с почетом и служи ей верно, а потом отведи ее к своему племени и скажи воинам ва-хима, чтоб они шли с нею все время на восток вплоть до великого моря… Там ты встретишь белых людей, которые дадут вам много ружей, пороха, бус, проволоки и столько ситца, сколько вы можете унести. Ты понял?
Молодой негр бросился на колени, обхватил его ноги и начал жалобно повторять:
– О, Бвана Кубва вернуться, вернуться, вернуться!
Стася тронула привязанность чернокожего. Он наклонился и, положив руку ему на голову, нежно простился с ним.
Оставшись один, он подумал еще немного, не взять ли ему с собой осла. Это было безопасней, потому что львы в Африке, как и тигры в Индии, при встрече с человеком, едущим на лошади или на осле, бросаются всегда на животное, а не на человека. «Но кто же будет тогда носить палатку Нель, – подумал он, – и на чем она сама поедет?» Это соображение заставило его тотчас же отказаться от мысли взять осла, и он направился в степь пешком.
Месяц был уже довольно высоко на небе, и было значительно светлее. Тем не менее трудности пути дали знать себя тотчас же, как только мальчик погрузился в море травы, успевшей вырасти так высоко, что человек даже верхом на лошади мог бы легко в ней спрятаться. Даже днем там нельзя было разглядеть ничего на расстоянии шага, а уж ночью и подавно, когда месяц освещал только верхушки стеблей, а внизу все было погружено в глубокую тьму. При таких условиях очень легко было заблудиться или начать бродить вокруг одного места вместо того, чтоб двигаться вперед. Стасю придавала, однако, бодрости мысль, что лагерь, к которому он шел, находился от мыса на расстоянии самое большее трех-четырех английских миль, а во-вторых, дым показался между верхушками двух высоких холмов. Если не терять их из виду, можно было все время держаться верного пути. Но трава, мимозы и акации заслоняли все кругом. К счастью, на расстоянии нескольких десятков шагов друг от друга подымались постройки термитов, вышиной иногда в несколько футов. Стась осторожно ставил ружье у подножия такого сооружения, вскарабкивался на его верхушку и, заметив очертания холмов на темном фоне неба, слезал и шел дальше.
Его охватывал только страх при мысли, что будет, если тучи заволокут луну и небо, потому что тогда он очутился бы точно в подземелье. Но не одна эта опасность угрожала ему. Ночью, когда в тишине слышен каждый звук, каждый шаг, чуть не каждый шорох насекомого, ползущего по траве, степь способна наполнить трепетом всякого. Страх и ужас царят над ней. Стасю приходилось ко всему прислушиваться, озираться во все стороны, напрягать не только слух и зрение, но даже обоняние; голова у него была точно на шарнирах, а ружье готово каждую секунду к выстрелу. Ему поминутно казалось, что вот кто-то приближается, подкрадывается, притаился где-то вблизи. То и дело он слышал шелест раздвигающихся трав и быстрый топот убегающих животных. Он догадывался, что это вспугнутые им же антилопы, которые, несмотря на расставленные ими дозоры, спят очень чутко, зная, что не один страшный желто-серый хищник охотится в эту пору в темноте. Но вот что-то большое чернеет под зонтикообразной акацией. Может быть, это – скала, а может быть, носорог или буйвол, который, почуяв человека, очнется от сна и сразу бросится на него. Вон там, за черным кустом, видны две блестящие точки. Эй! Целься! Это – лев! Нет!.. Напрасная тревога. Это – светлячки… Вот один огонек подымается вверх и несется над травой, точно падающая звезда.
Стась то и дело влезал на холмы термитов не только, чтоб посмотреть, держится ли верного направления, но и просто затем, чтоб вытереть облитый холодным потом лоб, перевести свободно дух и подождать, пока успокоится быстро стучащее сердце. Притом он был так утомлен, что едва держался на ногах.
Но все-таки он продолжал идти вперед, все время помня, что это нужно для спасения Нель. После двух часов пути он почувствовал, что почва под ногами у него густо усеяна камнями; трава там была ниже, и кругом было значительно виднее. Очертания двух высоких холмов казались такими же далекими, как и прежде, но зато вблизи тянулась цепь скал, за которою виднелась другая, немного выше; обе цепи окаймляли, по-видимому, какую-то долину или ущелье, похожее на то, в котором был заперт Кинг.
Вдруг, шагах в трехстах или четырехстах справа, он заметил на скалистой стене розоватый отблеск огня.
Он остановился. Сердце опять начало стучать у него так, что он почти слышал его удары в ночной тишине. Кого он увидит там внизу? Арабов с восточного побережья? Дервишей Смаина или диких негров, которые, покинув родные села, спасаются от дервишей в неприступные горные заросли? Найдет ли он там смерть, или неволю, или спасение для Нель?
Надо было узнать это. Возвращаться он уже не мог и не хотел. Немного подождав, он начал крадучись приближаться к огню, стараясь не производить шума и сдерживая дыхание в груди. Пройдя так около ста шагов, он услышал вдруг со стороны степи фырканье лошадей и опять остановился. При лунном свете он насчитал их пять штук. Для дервишей это было мало, но он подумал, что остальные, может быть, не видны в высокой траве. Его удивило только, что при лошадях нет никакой стражи и что сторожа не жгут на горе огней, чтоб не подпускать близко диких зверей. Во всяком случае, он был очень рад этому, так как это позволяло ему подвигаться, никем не замеченным, дальше.
Отблеск огня на скалах становился все яснее. Не прошло и четверти часа, как Стась очутился против скалы, особенно ярко освещенной огнем, что указывало на то, что костер горит у ее подножия.
Стась ползком добрался до края обрыва и заглянул вниз.
Первым предметом, который поразил его взор, была большая белая палатка; перед ней стояла полотняная походная кровать, а на ней лежал человек, одетый в белое европейское платье.
Маленький негритенок, лет двенадцати, подкладывал сухое топливо в огонь, который освещал соседнюю скалу и два ряда негров, спавших у ее подножия, по обеим сторонам палатки.
Стась в одно мгновение спустился по склону скалы на дно ущелья.
XXXII
Несколько минут Стась не мог от усталости и волнения вымолвить ни слова и стоял, тяжело дыша, перед
