Кали поехал с несколькими воинами вперед, чтоб объявить собравшимся в Луэле женщинам обоих племен, что их ожидает несказанное и небывалое счастье увидеть «доброе Мзиму», которое приедет на слоне. Все это было настолько необычайно, что даже те женщины из племени ва-хима, которые узнали в Кали пропавшего без вести наследника престола, подумали, что молодой царевич шутит над ними, и удивлялись только, что у него хватает охоты шутить в столь тяжкие для всего племени и для Фумбы времена. Но когда через несколько часов они увидали приближавшегося к валу огромного слона, а на нем белый паланкин, они пришли в безумный восторг и приняли «доброе Мзиму» такими криками и таким воем, что Стась в первую минуту счел эти звуки за взрыв ненависти, тем более что необычайное безобразие этих негритянок делало их похожими на ведьм.
А между тем это были лишь проявления глубокого преклонения. Когда палатку Нель поставили в углу базарной площади под тенью двух густых деревьев, женщины ва-хима вместе с женщинами самбуру разукрасили ее гирляндами и венками из цветов, а потом нанесли столько разных припасов, что их хватило бы на целый месяц не только для самого божества, но и для всей его свиты. В порыве восторга женщины били земные поклоны даже Меа, которая, разодетая в розовый ситец, с несколькими нитками голубых бус, казалась им тоже, как прислужница Мзиму, существом выше обыкновенных негритянок.
Насибу, как ребенок, был впущен за вал и немедленно поспешил воспользоваться дарами, принесенными Нель, с таким усердием, что через час живот его напоминал военный африканский барабан.
XLI
Стась же, отдохнув немного под валами Луэлы, тронулся с Кали, во главе трехсот воинов, еще до заката солнца, к боме Фумбы. Ему хотелось напасть на самбуру ночью в расчете на то, что в темноте огненные змеи произведут большее впечатление. Путь от Луэлы к горе Боко, на которой защищался Фумба, отнял, считая с остановками, девять часов, так что у подножия крепости они очутились лишь около трех часов ночи. Стась велел воинам остановиться, и, приказав им хранить глубокое молчание, сам стал внимательно осматривать местность. Вершина горы, где спрятались защитники, была темна, у самбуру же горело много огней. Свет их озарял отвесные стены скалы и огромные деревья, росшие у ее подножия. Уже издали слышен был глухой стон тамтамов, крики и песни воинов, которые не скупились на помбе, желая вспрыснуть предстоявшую окончательную победу. Стась, во главе своего отряда, подвинулся еще немного вперед, так что от крайних огней его отделяло уже не больше ста шагов. Неприятельской стражи нигде не было видно, а безлунная ночь не дала дикарям возможности увидеть Кинга, который был к тому же закрыт кустами и деревьями. Сидя верхом на его шее, Стась потихоньку отдал последние приказания и дал знак Кали зажечь одну из приготовленных ракет. Багровая лента с визгом и шипением взвилась высоко под темный свод неба и с треском рассыпалась целым букетом красных, голубых и золотых звезд. Все голоса смолкли, и наступила минута глухой тишины. Через несколько секунд с адским визгом взвились еще две огненных змеи, но на этот раз они были направлены горизонтально прямо на лагерь самбуру, и в то же самое время раздался рев Кинга и крик трехсот ва-химов, которые бросились с неудержимой быстротой вперед со своими ассегаями[44], дубинками и ножами. Но уже сразу, при виде огненных змей, самбуру были охвачены паникой. То, что произошло, совершенно выходило из пределов их понимания. Они знали только, что на них напали какие-то страшные существа и что им угрожает ужасная и неизбежная гибель.
Большая часть их разбежалась еще прежде, чем копья и дубинки ва-химов успели их настичь. Сто с лишним воинов, которых удалось собрать вокруг себя Мамбе, оказывали ожесточенное сопротивление. Но когда при блеске выстрелов они увидели огромное животное, а на нем одетого в белое человека и когда слуха их коснулся гром ружья, из которого без остановки стрелял Кали, – и они пали духом.
Фумба на горе, увидев первую ракету, разлетевшуюся в высоте, тоже упал со страху на землю и несколько минут пролежал точно мертвый. Но, придя в себя, он понял по отчаянному вою противников одно, а именно: что какие-то духи истребляют внизу самбуру. У него мелькнула мысль, что если он не пойдет этим духам на помощь, то гнев их может обратиться и на него. А так как истребление самбуру было для него спасением, то, собрав всех своих воинов, он выполз через боковой потайной выход из бомы и перерезал путь большей части убегавших. Тамтамы самбуру перестали греметь. Никто не просил пощады, потому что негры не знают ее. Опасаясь, чтоб не убить в темноте и смятении своих, Кали перестал наконец стрелять и, схватив меч Гебра, кинулся с ним в самую гущу врагов. Самбуру могли бежать с гор к своим границам по одному только широкому ущелью. Но это ущелье заградил со своими воинами Фумба, и из всего войска уцелели только те, кто, бросившись на землю, позволял брать себя живьем, хотя они знали, что их ждет страшная неволя или, может быть, даже немедленная смерть от руки победителей. Мамба защищался геройски, пока удар дубинки не свалил его замертво. Сын его, юный Фару, попался в руки Фумбе, который приказал связать его как будущую благодарственную жертву духам, пришедшим ему на помощь.
Стась не погнал страшного Кинга в бой, а позволил ему только рычать, что еще больше пугало неприятелей. Сам он не выстрелил тоже ни разу из своего штуцера в самбуру, так как, во-первых, обещал маленькой Нель, покидая Луэлу, что никого не убьет, а во-вторых, действительно не имел ни малейшего желания убивать людей, которые ни ему, ни Нель не сделали ничего плохого. С него было достаточно, что он обеспечил ва-хима победу и освободил осажденного в большой боме Фумбу. И, когда вскоре Кали прибежал с известием о полной победе, он приказал ему прекратить сражение, продолжавшееся еще в зарослях и между скал, по воле ненасытного старого Фумбы.
Но не успел Кали прекратить сражение, как наступило утро. Солнце, как всегда под тропиками, быстро выкатилось из-за гор и залило ярким светом поле битвы. Немного спустя, когда бой наконец прекратился и лишь радостный вой ва-хима смущал утреннюю тишину, опять явился Кали, но с таким грустным и угнетенным лицом, что издали можно было догадаться, что его постигло какое-то несчастье.
И действительно, приблизившись к Стасю, он начал бить себя кулаками по голове с жалобным криком:
– О Великий Господин! Фумба куфа! Фумба куфа![45]
– Убит?! – повторил Стась.
Кали рассказал, что случилось; из его слов оказалось, что причиной такого конца было упорство самого Фумбы, который уже после конца сражения хотел добить еще двух самбуру и от одного из них получил смертельный удар копьем.
Это известие в одно мгновение распространилось между ва-хима, и все они сбежались и окружили Кали. Немного позже шесть воинов принесли на кольях старого царька, который не был убит, а лишь тяжело ранен и перед смертью хотел еще увидеть могучего, восседающего на слоне господина, истинного победителя самбуру.
Неописуемое изумление боролось в его глазах с тьмою, которую сгущала в них смерть, и бледные, растянутые тяжелыми «пелеле» губы его тихо шептали:
– Йанцыг! Йанцыг!
Но вскоре голова его откинулась назад, уста широко раскрылись, и он скончался.
Кали, искренне любивший отца, бросился с плачем ему на грудь. Одни воины начали бить себя кулаками по голове, другие провозглашать Кали царем и кричать «йанцыг!» в честь него. Некоторые падали ниц перед юным повелителем. Против него не поднялось ни одного голоса, так как царствование принадлежало Кали не только по праву, как старшему сыну Фумбы, но и как победителю.
Между тем в лачугах колдунов, в боме на вершине горы стали раздаваться дикие рычания «злого Мзиму», точь-в-точь такие же, какие Стась слышал в первой негритянской деревушке, но на этот раз не против него, а против пленников, смерти которых они требовали за убийство Фумбы. Затрещали бубны, воины построились в длинную колонну по три человека в ряд и начали вокруг Стася, Кали и трупа вождя военную пляску.
– Оа, оа, йах, йах! – повторяли все в один голос. Головы раскачивались однообразно то вправо, то влево, белки глаз блестели, а острия пик сверкали в утреннем солнце.
Кали встал и, повернувшись к Стасю, проговорил:
– Великий Господин, привезти в бому мисс и поселиться в хижине Фумбы. Кали быть царем ва-хима, а Великий Господин – царем Кали.
Стась кивнул головой в знак согласия, но остался еще там несколько часов, так как и ему и Кингу нужно было отдохнуть.
Уехал он оттуда лишь под вечер. За время его отсутствия тела павших самбуру были убраны и брошены в соседнюю глубокую пропасть, над которою тотчас же слетелись стаи коршунов. Колдуны сделали приготовления к похоронам Фумбы, а Кали принял в свои руки власть как единственный повелитель жизни и смерти всех подданных.
– Знаешь ты, кто такой Кали? – спросил Стась у девочки на обратном пути из Луэлы. – Кали теперь царь всех ва-хима.
Нель очень обрадовало это известие. Внезапная перемена, благодаря которой недавний невольник жестокого Гебра, а потом послушный слуга Стася стал царем, показалась ей чем-то необыкновенным и вместе с тем чрезвычайно забавным…
Замечание Линде, что негры, как дети, не способны помнить, что было вчера, по отношению к Кали оказалось несправедливым. Как только Стась и Нель очутились у подножия горы Боко, молодой властелин радостно выбежал им навстречу, приветствуя их с обычными знаками покорности и радости, и повторил слова, которые сказал раньше:
– Кали быть царем ва-хима, а Великий Господин – царем Кали.
И он окружил их обоих почти божескими почестями, особенно же преклонялся он
