Он торжественно повел их на вершину горы в царскую бому, отдал им дом Фумбы, похожий на большой, разделенный на несколько клетей сарай. Женщинам из племени ва-хима, которые пришли вместе с ними из Луэлы и не могли наглядеться на «доброе Мзиму», он приказал поставить в первой клети кадки с медом и кислым молоком, а когда узнал, что утомленная дорогой мисс уснула, приказал всем жителям соблюдать строжайшую тишину. Но он решил почтить их еще более торжественно, и, когда Стась, отдохнув немного, вышел на крыльцо, он подошел к нему с поклоном и промолвил:
– Завтра Кали приказать похоронить Фумбу и казнить для Фумбы и для Кали столько невольников, сколько у них обоих пальцев на руках. А для мисс и для Великого Господина Кали приказал казнить Фару, сына Мамбы, и «венги, венги» других самбуру, которых взяли в плен ва-хима.
Стась нахмурил брови и, посмотрев своими стальными глазами в глаза Кали, проговорил в ответ:
– Я запрещаю тебе это делать.
– Господин, – возразил неуверенным голосом молодой негр, – ва-хима всегда казнить невольников. Старый царь умереть – казнить; молодой царь вступить – казнить. Если бы Кали не приказать казнить, ва-хима думать бы, что Кали не царь.
Стась продолжал грозно смотреть на него.
– Что же? – спросил он. – Значит, ты ничему не научился, живя столько времени с нами? Ты не научился, что нельзя зря убивать людей?
– Так слушай же! У ва-хима темные мозги, но твой мозг должен быть светлый. Раз ты стал их царем, ты должен просветить их и научить добру. Они – как шакалы и гиены: сделай из них людей. Скажи им, что пленников нельзя казнить. Белые не убивают невольников, а ты хочешь быть к ним хуже, чем был для тебя Гебр! Стыдись, Кали. Измени старые, гадкие обычаи ва-хима на хорошие, и за это все благословят тебя, а мисс не скажет, что Кали дикий, глупый и злой негр.
Страшный рев в лачугах колдунов заглушил его слова. Стась махнул рукой и продолжал:
– Я слышу! Это ваше «злое Мзиму» хочет крови и голов пленников. Но ты ведь знаешь, что это значит, – и тебя это не испугает. И вот я скажу тебе: тамтамы вышвырни на середину бомы, чтоб все ва-хима увидели и поняли, как их обманывают эти плуты. Да еще скажи твоим глупым ва-хима то, что ты говорил людям М’Руа: что там, где пребывает «доброе Мзиму», кровь человеческая не должна быть пролита.
Юному царьку понравились, по-видимому, слова Стася. Он посмотрел на него смелее и проговорил:
– Кали избить, ах, как избить колдунов! Выбросить тамтамы и сказать ва-хима, что там, где «доброе Мзиму», нельзя никого убить. А что же Кали сделать с Фару и с самбуру, которые убили Фумбу?
У Стася весь план действий был уже готов в уме. Он ждал только вопроса и тотчас же ответил на него:
– Твой отец погиб и его отец погиб, – голова за голову. Теперь ты заключи с молодым Фару вечный мир, и с этих пор ва-хима и самбуру станут жить в согласии и будут спокойно возделывать маниоку и охотиться. Ты расскажешь Фару обо всем, что ты узнал, живя с нами, и Фару научится любить тебя как брата.
– У Кали теперь светлый мозг, – ответил молодой негр.
На этом окончилась беседа. Немного спустя раздались опять дикие крики, но уже не «злого Мзиму», а обоих колдунов, которых Кали колотил, как мог. Воины, все еще окружавшие внизу тесным кольцом Кинга, прибежали во весь дух наверх, чтобы посмотреть, что там происходит, и вскоре убедились и собственными глазами, и из признаний колдунов, что «злое Мзиму», перед которым они трепетали до сих пор, было лишь выдолбленной колодой, обтянутой обезьяньей шкурой.
А юный Фару, когда ему объявили, что ему не только не размозжат головы в честь «доброго Мзиму» и Великого Господина, но что Кали съест кусок его, а он – кусок Кали, не хотел верить ушам, а когда узнал, кому он обязан жизнью, то лег лицом на землю перед входом в дом Фумбы и лежал до тех пор, пока Нель не вышла к нему и не велела ему встать. Тогда он обнял своими черными руками ее маленькую ножку и поставил ее себе на голову в знак того, что хочет всю жизнь оставаться ее невольником.
Все ва-хима были очень удивлены поведением юного царя, но присутствие неведомых гостей, которых они считали самыми могучими в мире колдунами, не позволило никому противиться ему. Старики были не рады новым обычаям, а оба колдуна, поняв, что хорошие времена кончились для них навсегда, затаили в душе жестокую злобу к царю и пришельцам.
Тем временем Фумбу торжественно похоронили у подножия скалы под бомой. На его могиле негры поставили несколько сосудов с помбе и с копченым мясом, «чтобы он не мучил и не пугал по ночам».
Тело Мамбы, после того как между Кали и Фару было заключено братство крови, было отдано самбуру.
XLII
Путешественникам предстояло опять углубиться в неведомые края, где им угрожали всякие опасности, и мальчику хотелось оберечь себя от них лучше, чем он имел возможность это делать до сих пор. С этой целью он обучил стрельбе из ремингтонов сорок молодых ва-хима, которые должны были составить главную вооруженную силу и как бы гвардию Нель. Больше стрелков у него не могло быть, так как Кинг донес на себе только двадцать пять ружей, а лошади всего пятнадцать. Остальную армию должны были составить сто ва-хима и сто самбуру, вооруженных копьями и луками, которые обещал доставить Фару. С ними не страшны были никакие трудности путешествия по огромной и чрезвычайно дикой стране, населенной разными племенами самбуру. Стась не без гордости думал о том, что, убежав на пути из Фашоды с одной только Нель и с двумя неграми, без всяких средств, он, пожалуй, дойдет до берегов океана во главе двухсот вооруженных людей со слоном и лошадьми. Он представлял себе, что скажут на это англичане, которые так высоко ценят смелость и находчивость, но больше всего его интересовало, что скажет его отец и мистер Роулайсон. Мысль об этом услаждала все его труды и невзгоды.
Но все-таки он не был вполне спокоен за свою судьбу и за Нель. Хорошо! Он, наверно, легко пройдет владения ва-хима и самбуру. Но что будет дальше? Какие племена еще попадутся ему на пути? Указания Линде были слишком неопределенны. Стася очень мучило, что он не знал, собственно, где он находится, так как эта часть Африки изображалась на картах, по которым он учился географии, в виде белого поля. Кроме того, он совершенно не знал, что это за озеро Бассо Нарок и как оно велико. Он находился на южном его берегу, где ширина его была равна приблизительно двадцати километрам. Но как далеко тянулось это озеро на север, не могли сказать ему ни ва-хима, ни самбуру. Кали, знавший кое-как язык кисвахили, на все вопросы отвечал только: «бали, бали!» – что значит: далеко, далеко! Но это было все, что Стась мог от него узнать.
Так как на севере горы, заслонявшие горизонт, казались очень близкими, то он предполагал, что это какое-нибудь не очень большое горное озерко, каких много встречается в Африке. Несколько лет спустя обнаружилось, как сильно он ошибся. Но в тот момент ему не важно было точно знать размеры Бассо Нарока, а интересовало лишь то, не берет ли от него начало какая-нибудь река, впадающая потом в океан. Самбуру, подданные Фару, утверждали, что на восток от их страны лежит какая-то большая безводная пустыня, которой никому еще не удалось перейти. Стась, знавший негров по рассказам путешественников, по невзгодам Линде и отчасти по собственному опыту, понимал, что когда начнутся опасности и трудности пути, многие из его людей убегут назад домой и при нем, может быть, не останется ни одного. В таком случае он очутился бы среди дебрей и пустынь только с Нель, Меа и маленьким Насибу. Но, кроме того, он понимал, что недостаток воды с первых же дней заставил бы караван рассеяться, и поэтому так настойчиво расспрашивал о реке. Идя по ее течению, можно бы действительно избегнуть всех ужасов, на которые обречены путешественники в безводных местностях.
Но самбуру не могли сказать ничего определенного, а сам он не мог заниматься продолжительными исследованиями восточного берега озера, так как другие занятия удерживали его в Боко. Он рассчитывал, что из змеев, которых он пускал с горы Линде и по пути из негритянских деревушек, наверно, ни один не перелетел через горную цепь, окружающую Бассо Нарок. Поэтому необходимо было клеить и пускать новых в расчете, что только их ветер сможет наконец отнести далеко через роковую пустыню, может быть, до океана. За этим делом ему приходилось наблюдать самому, так как Нель умела превосходно клеить змеев, а Кали научился пускать их, но ни тот ни другая не могли написать на них всего того, что нужно было. А Стась считал это делом очень важным, которое нельзя было сделать «как-нибудь».
Это дело отняло у него столько времени, что караван лишь недели через три был готов тронуться в путь. Накануне дня, когда предположено было на рассвете выступить, юный царь ва-хима явился к Стасю и с глубоким поклоном заявил ему:
– Кали пойти с господином и с мисс до той воды, по которой плавают большие пироги белых людей.
Стася тронуло это выражение преданности, но он полагал, что не имеет права брать с собою мальчика в такое далекое путешествие, в возвращении из которого тот не мог быть уверен.
– Почему ты хочешь идти с нами? – спросил он.
– Кали любит Великого Господина и мисс.
Стась положил руку на его курчавую голову.
– Я знаю, Кали, что ты славный и хороший мальчик, но что будет с твоим царством и кто будет править вместо тебя народом ва-хима?
– М’Тана, брат матери Кали.
Стась знал, что между неграми происходит обыкновенно такая же борьба за власть и что царствование привлекает их так же, как и белых. С минуту подумав, он сказал:
– Нет, Кали. Я не могу взять тебя с собой. Ты должен остаться с ва-хима, чтоб сделать из них хороших и добрых людей.
– Кали вернуться к ним.
