– Меа хочет умереть вместе с Кали…
Наступило длительное молчание.
Солнце между тем зашло, и ночь покрыла окрестность. Небо стало темно-синим. В южной части его засверкал Южный Крест. Над равниной замерцали мириады звезд. Месяц выплыл из-под земли и стал насыщать своим светом тьму. На западе разлился бледной зарею свет зодиака. Воздух превратился в одно сплошное море света и огней. Вся окрестность была залита им. Паланкин, который забыли снять со спины Кинга, и палатки сверкали так, как сверкают в ясной ночи дома, выбеленные известкой. Мир погружался в тишину; землю окутывал сон.
И тут же, рядом с тишиной и этим спокойствием природы, люди в лагере извивались в муках и ждали смерти. На серебристом фоне лунного света резко вырисовывалась огромная, черная фигура слона. Лучи месяца озаряли, кроме палаток, белые платья Стася и Нель и темные, скорчившиеся в конвульсиях тела негров и раскиданные в беспорядке узлы в чаще вереска. Перед детьми, опершись на передние лапы, сидел Саба и, подняв голову к лунному диску, жалобно и жутко завывал.
В душе Стася мелькали лишь обрывки мыслей, превратившиеся в одно глухое и полное отчаяния сознание, что на этот раз нет уже никакого исхода, что все те невообразимые усилия, все страдания, все подвиги смелости и воли, которые он совершил в течение всего этого страшного путешествия от Мединета до Хартума, от Хартума до Фашоды и от Фашоды до неизвестного ему озера, оказались ненужными, и что приближается неумолимый предел всякой борьбы и жизни. И это показалось ему тем более страшным, что предел этот являлся как раз на последнем этапе, в конце которого лежал океан. О горе! Неужели он не доведет маленькой Нель до берега, не отвезет ее на пароходе в Порт-Саид, не отдаст ее мистеру Роулайсону, сам не упадет в объятия отца и не услышит из его уст, что он действовал как смелый юноша и как честный рыцарь? Конец, конец! Через несколько дней солнце осветит лишь мертвые тела, а потом высушит их, как те мумии, что спят вечным сном в Египте, в музеях.
От мук и внутреннего жара у мальчика стало мутиться в голове. Пред глазами его стали возникать предсмертные видения, ухо слышало то, чего не было в действительности. Он ясно слышал голоса суданцев и бедуинов, их крики «Йалла! Йалла!», которыми они подгоняли мчащихся верблюдов. Он видел Идриса и Гебра. Махди улыбался ему своими толстыми губами и спрашивал: «Хочешь ли испить из источника истины?..» Потом лев смотрел на него со скалы. Потом Линде давал ему баночку с хинином и говорил: «Спеши, спеши, а то малютка умрет!» А потом он видел уже только бледное, милое личико и две маленькие протягивавшиеся к нему ручонки.
Вдруг он вздрогнул, и сознание вернулось к нему на минуту: он услышал над самым ухом тихий, похожий на стон шепот Нель:
– Стась… воды!
И она, как прежде Кали, только от него ждала спасения. Но он отдал ей двенадцать часов тому назад последние капли и теперь вскочил и воскликнул голосом, в котором дрожал взрыв страдания, отчаяния и укора:
– Нель! Я притворялся только, что пил! У меня уже три дня не было ничего во рту!
И, схватившись руками за голову, он убежал, чтоб не видеть ее мучений. Он бежал без оглядки по степи, пока силы совершенно не оставили его и он не упал на одну из куч сухой травы и вереска. Он был без оружия. Лев, леопард или даже большая гиена нашли бы в нем легкую добычу. Но прибежал только Саба и, обнюхав его, опять начал выть, точно призывая теперь к нему на помощь.
Но никто не спешил на помощь. Только сверху спокойно и равнодушно глядела луна. Мальчик долго лежал, точно мертвый. Его привело немного в себя лишь дуновение прохладного ветерка, который повеял неожиданно с востока. Стась сел, а немного спустя попытался было встать, чтобы вернуться к Нель.
Прохладный ветерок подул во второй раз, Саба перестал выть и, повернувшись к востоку, начал вздрагивать ноздрями. Вдруг он залаял раз, другой коротким прерывистым басом и пустился вперед. Некоторое время его не было слышно, но вскоре вдали опять раздался его лай. Стась встал и, шатаясь на одеревенелых ногах, стал смотреть ему вслед. Продолжительное путешествие, долговременное пребывание в степи, необходимость держать все время в напряжении все чувства и постоянные опасности приучили мальчика обращать чуткое внимание на все, что происходит вокруг него; и, несмотря на муки, которые он испытывал, несмотря на туман в голове, он инстинктивно, по привычке, стал наблюдать за поведением собаки. Прошло немного времени. Саба опять вернулся к нему, но как-то странно взволнованный и возбужденный. Он несколько раз поднял глаза на Стася, обежал вокруг него, опять скрылся в вереске, чутко нюхая землю и лая, еще раз вернулся и, наконец, схватив мальчика за платье, стал тащить его в сторону, противоположную лагерю.
«Что это? – подумал он. – Собака или сошла с ума от жажды, или почуяла воду. Но нет!.. Если бы вода была близко, она побежала бы пить, и у нее была бы мокрая морда. Если вода далеко, она бы не почуяла ее… У воды ведь нет запаха… К антилопе она бы не тащила меня, потому что с вечера не хотела есть. К какому-нибудь хищнику – тоже нет…»
И вдруг сердце начало стучать у него в груди еще сильнее.
«А может быть, ветер донес до него запах людей?.. Может быть… Где-нибудь вдалеке есть какая-нибудь негритянская деревушка?.. Может быть, какой-нибудь из змеев долетел до…»
Луч надежды вернул ему силы, и он пустился бежать к лагерю, несмотря на сопротивление собаки, которая не переставала преграждать ему дорогу.
В лагере он увидел прежде всего белую фигурку Нель. До слуха его донесся ее слабенький голосок. Немного спустя он споткнулся о лежавшего на земле Кали. Но он ни на что не обращал внимания. Добежав до тюка, где находились ракеты, он разорвал его, достал одну из них, дрожащими руками привязал ее к бамбуковой палке, которую воткнул в землю, зажег огонь и поднес его к свешивавшемуся внизу фитильку.
Через мгновение красная змея, шипя и треща, взвилась вверх. Стась схватился обеими руками за бамбуковый шест, чтоб не упасть, и вперил глаза вдаль. Пульс в руках и в висках стучал у него точно молот. Прошла минута, другая, третья, четвертая. Ничего, ничего! Руки у мальчика опустились, голова склонилась к земле, и страшная печаль наполнила его измученную грудь.
– Напрасно! Напрасно! – прошептал он. – Пойду сяду рядом с Нель, и умрем вместе.
Вдруг, далеко-далеко, на серебристом фоне лунной ночи, огненная лента взвилась кверху и рассыпалась золотыми звездами, которые падали медленно, точно крупные слезы, на землю.
– Спасение!!! – закричал Стась.
И вот все эти за минуту перед тем наполовину мертвые, люди пустились бежать вперегонки, перескакивая через кучи вереска и травы. После первой ракеты показалась вторая и третья. Потом ветер донес эхо как бы рокота, в котором легко было угадать отголоски далеких выстрелов. Стась приказал стрелять из всех ремингтонов, и с этой минуты ружейный разговор больше не смолкал и начинал становиться все явственнее и явственнее. Мальчик, сидя верхом на лошади, к которой тоже точно чудом вернулись силы, и держа перед собой Нель, мчался через равнину к спасительным отголоскам. Рядом бежал Саба, а позади гудел огромный Кинг.
Между обоими лагерями было расстояние в несколько километров. Но так как с обеих сторон быстро приближались друг к другу, то весь путь отнял немного времени. Вскоре ружейные выстрелы можно было не только слышать, но и видеть. Еще одна ракета взлетела в воздух не далее чем в нескольких сотнях шагах. Потом засверкало множество огней. Небольшая неровность почвы закрыла их на минуту. Но когда Стась объехал ее, он очутился почти лицом к лицу с шеренгой негров, державших в руке зажженные факелы.
Во главе шеренги шли два европейца в английских шлемах и с ружьями в руках.
Стась с первого взгляда узнал в них капитана Глена и доктора Клэри.
XLVI
Отряд капитана Глена и доктора Клэри вовсе не имел целью искать Стася и Нель. Это была богато снаряженная правительственная экспедиция, отправленная для исследования северо-восточной части огромной горы Килиманджаро и еще малоизвестных пространств, расположенных к северу от нее. И капитан и доктор знали, правда, о похищении детей из Мединет-эль-Файюма, так как сообщения об этом появились в свое время в английских и арабских газетах, но они думали, что дети или умерли, или томятся в плену у Махди, из которого не удалось спастись еще ни одному европейцу. Клэри, сестра которого была замужем за Роулайсоном из Бомбея и который был восхищен малюткой Нель во время путешествия в Каир, был страшно огорчен ее исчезновением. Но и славного, смелого мальчика они оба с Гленом тоже очень жалели. Несколько раз они посылали телеграммы из Момбасы к мистеру Роулайсону с запросом, не найдены ли дети. И лишь последняя телеграмма с неблагоприятным ответом, пришедшая еще задолго до отправления экспедиции, заставила их окончательно потерять всякую надежду.
У них никак не могла явиться мысль, чтобы дети, увезенные в плен в далекий Хартум, могли очутиться в этих краях. Однако они нередко вели разговоры об этом по вечерам после дневных трудов, так как доктор никак не мог забыть прелестную малютку.
Экспедиция между тем подвигалась все дальше и дальше. Пробыв довольно долго на восточном склоне Килиманджаро, исследовав верховье рек Сабаки и Таны и горы Кениа, капитан и доктор повернули на север и, после переправы через болота Гуссо-Нийро, очутились среди широкой, безлюдной равнины, заселенной лишь неисчислимыми стадами антилоп. После с лишком трехмесячного путешествия надо было дать людям отдохнуть подольше. Капитан Глен, открыв небольшое озеро со здоровой, коричневатого цвета водой, приказал разбить палатки на его берегу и объявил, что экспедиция пробудет там десять дней.
Во время стоянки белые занимались охотой и приведением в порядок своих географических и научных заметок, а негры предавались всегда приятной для них лени. И вот однажды доктор Клэри, встав утром и подойдя к берегу, увидал несколько занзибарцев из каравана, которые, задрав головы кверху, смотрели на макушку высокого дерева и не переставали повторять:
– Ндеге? Акуна! Ндеге?[47]
Доктор был близорук; он послал в палатку за полевым биноклем и взглянул через него на предмет, на который показывали негры. Необычайное удивление отразилось на его лице.
– Позовите сюда капитана, – сказал он.
