Сначала мальчик подумал, что бедуины его не слышали. Но когда на вторичный крик он не получил никакого ответа, а ехавший позади них Гебр не переставал стегать того верблюда, на котором сидел он с Нель, то он подумал, что это не верблюды понесли, а люди почему-то так спешат, но почему, – он не мог понять.
У него мелькнула мысль, что они, может быть, поехали неверной дорогой и, желая наверстать потерянное время, мчатся теперь так, чтоб господа не выбранили их за то, что они так поздно приедут. Но тотчас же он сообразил, что этого не может быть, так как мистер Роулайсон скорее рассердился бы за то, что они так утомили Нель. Что же это может значить? И почему они не слушаются его приказаний? В душе мальчика стал вскипать гнев и опасения за Нель.
– Стой! – крикнул он изо всей силы, обращаясь к Гебру.
– Ускут![13] – взвизгнул в ответ суданец.
И они помчались дальше.
Ночь начинается в Египте около шести часов; вечерняя заря вскоре погасла, и немного спустя на небо всплыл большой, еще красный диск луны и осветил пустыню своим мягким светом.
В тишине слышалось только прерывистое дыхание верблюдов, глухие и частые удары их ног о песок да по временам свист бичей. Нель была уже так утомлена, что Стасю приходилось поддерживать ее на седле. Она поминутно спрашивала, скоро ли они приедут, и, видимо, крепилась в надежде увидеть скоро отца. Но напрасно оба оглядывались кругом. Прошел час, потом другой, – ни палаток, ни костров нигде не было видно.
Тогда волосы стали дыбом на голове у Стася. Он понял, что их схватили эти злые люди и везут неизвестно куда.
VI
Мистер Роулайсон и пан Тарковский между тем действительно ждали детей, но не среди песчаных холмов Вади-Райана, куда у них не было ни надобности, ни желания ехать, а совсем в другой стороне, – в городе Эль-Фахене, на берегу канала того же названия, где они осматривали оконченные недавно работы. Расстояние между Эль-Фахеном и Мединетом составляет по прямой линии около сорока пяти километров. Но так как прямого сообщения между ними нет и ехать нужно было через Эль-Васта, что почти удваивало расстояние, то мистер Роулайсон, перелистывая железнодорожный путеводитель, строил такой расчет.
– Хамис выехал третьего дня вечером, – обращался он к пану Тарковскому, – и в Эль-Васта поспел на поезд, идущий из Каира; таким образом, он вчера утром прибыл в Мединет. Дети уложат вещи в течение часа. Но если бы они выехали в полдень, им пришлось бы ждать ночного поезда, который идет вдоль Нила. А так как я не позволил Нель ехать ночью, то они выедут лишь утром и будут здесь лишь после заката солнца.
– Да, – сказал пан Тарковский, – Хамис должен отдохнуть. Стасю, правда, не терпится, но когда дело касается Нель, на него можно положиться. К тому же я послал ему письмо, чтоб они ночью не выезжали.
– Умный мальчишка… Я ему вполне доверяю, – ответил мистер Роулайсон.
– Да, – промолвил пан Тарковский.
Оба товарища пожали друг другу руки и принялись рассматривать планы и сметы. За этим делом прошел у них весь день до самого вечера.
В седьмом часу, когда уже спустилась ночь, оба встретились на станции и, расхаживая по платформе, продолжали говорить о детях.
– Прелестная погода, но только холодно, – заметил мистер Роулайсон. – Не знаю, взяла ли Нель с собой что-нибудь теплое.
– Стась об этом будет помнить, да и Дина тоже.
– Я жалею, однако, что вместо того, чтоб везти их сюда, мы не поехали сами в Мединет.
– Вот видишь; я ведь так и советовал.
– Знаю, и, если бы нам не нужно было ехать дальше на юг, я бы так и сделал, но я рассчитал, что дорога отняла бы у нас много времени и мы недолго могли бы побыть с детьми. Но, сказать тебе правду, это Хамис натолкнул меня на мысль привезти их сюда. Соскучился, говорит, по ним и был бы очень рад, если бы я его за ними послал. Он очень привязался к ним. Да и неудивительно…
– Конечно. Хотя у Стася много недостатков, но в общем у него хороший характер. Он никогда не лжет, потому что очень смел, а лгут только трусы. Энергичным он тоже будет. Вот если бы я мог быть уверен, что он сможет быть и рассудительным, тогда я был бы спокоен, что он не пропадет.
– О да, несомненно. Но что значит рассудительность? Разве ты в его возрасте был рассудителен?
– Должен сознаться, что нет, – ответил, смеясь, пан Тарковский, – но, пожалуй, не был самоуверен, как он.
– Это пройдет. Пока что можешь быть счастлив, что у тебя есть такой мальчуган.
– Да и тебе, со своей милой крошкой Нель, не приходится мне завидовать.
Дальнейший разговор прервали сигналы, означавшие приближение поезда. Через минуту в темноте показались огненные глаза локомотива, послышался свист и тяжелое пыхтящее дыхание.
Ряд освещенных вагонов проскользнул вдоль платформы, дрогнул и остановился.
– Я не видел их ни в одном окне, – сказал мистер Роулайсон.
– Может быть, они сидят где-нибудь глубже; сейчас они, наверно, выйдут.
Из вагонов стали выходить пассажиры, но это были преимущественно арабы, так как Эль-Фахен, кроме прекрасных рощ из пальм и акаций, не представляет ничего интересного. Детей не было.
– Хамис или не поспел на поезд в Эль-Васта, – заметил с оттенком недовольства пан Тарковский, – или проспал после ночного путешествия; теперь они, наверно, приедут только завтра.
– Возможно, – ответил с беспокойством мистер Роулайсон. – Но, может быть, кто-нибудь заболел.
– Стась сообщил бы тогда телеграммой.
– Кто знает, может быть, телеграмма ждет нас в гостинице?
– Пойдем.
Но в гостинице не было никаких известий. Мистер Роулайсон начинал все больше волноваться.
– Знаешь, что еще могло случиться, – сказал пан Тарковский. – Если Хамис проспал, то он, наверное, не признался в этом детям, пришел к ним только сегодня и сказал им, чтоб они ехали завтра. Перед нами он будет оправдываться, будто не понял наших распоряжений. На всякий случай я дам Стасю телеграмму.
– А я протелеграфирую мудиру Файюма.
Обе телеграммы были отправлены. Не было еще достаточных причин для беспокойства, но в ожидании ответа оба инженера плохо провели ночь и рано утром были уже на ногах.
Ответ от мудира пришел лишь часов в десять. Он сообщал:
«Справлялись на станции. Дети выехали вчера в Гарак-эль-Султани».
Легко понять, какое изумление и гнев охватили обоих отцов при этом неожиданном известии. С минуту они смотрели друг на друга, как бы не понимая слов телеграммы. Наконец пан Тарковский, отличавшийся большей порывистостью, ударил по столу и проговорил:
– Это проделка Стася! Но я отучу его от таких глупых шалостей.
– Я не ожидал этого от Стася, – ответил отец Нель.
Но минуту спустя он задал вопрос:
– А что же Хамис?
– Или не застал их и не знает, что ему делать, или поехал за ними.
– Я тоже так думаю.
Через час оба отправились в Мединет. В палатках они узнали, что погонщиков верблюдов тоже нет, а на станции им подтвердили, что Хамис уехал вместе с детьми в Эль-Гарак. Дело представлялось все непонятнее, и выяснить его можно было только в Гараке.
И вот только на этой станции начала открываться ужасная действительность.
Начальник станции, – тот самый, заспанный, в темных очках и красной феске, – рассказал им, что видел мальчика лет четырнадцати и восьмилетнюю девочку с немолодой негритянкой, которые уехали в пустыню. Он не помнит, сколько было всего верблюдов, восемь или девять, но заметил, что один был навьючен, как будто в дальний путь, а у двух бедуинов тоже были вьюки у седел; кроме того, он вспоминает, что, когда он смотрел, как караван собирался в путь, один из погонщиков, суданец, сказал ему, что это дети англичан, которые перед тем уехали в Вади-Райан.
– А эти англичане вернулись? – спросил пан Тарковский.
– Да, вернулись еще вчера с двумя убитыми шакалами, – ответил начальник станции. – Меня даже удивило, что они возвращаются без детей, но я не спрашивал их, так как меня это не касается.
Сказав это, он удалился для исполнения своих служебных обязанностей.
Во время этого рассказа лицо мистера Роулайсона стало белым, как бумага. Глядя блуждающим взором на своего друга, он снял шляпу, поднес руку к вспотевшему лбу и зашатался, точно готов был упасть.
– Роулайсон, будь мужчиной! – воскликнул пан Тарковский. – Наших детей украли! Надо их спасать.
– Нель! Нель! – повторял несчастный англичанин.
– Нель и Стась! Стась не виноват. Их обоих заманили хитростью и похитили. Кто знает зачем. Может быть, для того, чтобы потребовать выкуп. Хамис, наверно, был в заговоре с другими. Идрис и Гебр тоже.
Тут он вспомнил, что говорила Фатьма, – что оба суданца принадлежат к племени дангалов, из которого происходил Махди, и что из того же племени происходит Хадиги, отец Хамиса. При этом воспоминании сердце замерло у него на мгновенье в груди, – он понял, что дети могли быть похищены не для получения выкупа, а для обмена на семью Смаина.
Эта мысль объяла ужасом пана Тарковского, но энергичный солдат быстро пришел в себя и старался охватить мыслью все, что случилось, и придумать средство к спасению.
«У Фатьмы, – рассуждал он, – не было основания мстить ни нам, ни нашим детям. Если их похитили, то, вероятно, затем, чтоб предать их в руки Смаина. Во всяком случае, смерть им не угрожает. И это, пожалуй, есть счастье в несчастье. Но их ждет страшный путь, которого они могут не вынести».
Он поспешил поделиться этими мыслями с другом, а затем высказал еще следующее соображение:
– Идрис и Гебр, как дикари и глупые люди, воображают, что полчища Махди находятся уже недалеко; а на самом деле Хартум, до которого дошел Махди, отстоит отсюда на две тысячи километров. Этот путь они должны проехать вдоль Нила, не удаляясь от него, потому что иначе верблюды и люди погибнут от жажды. Поезжай немедленно в Каир и требуй от хедива, чтобы были разосланы телеграммы повсюду, где есть военные отряды, и чтобы была послана погоня по правую и левую стороны реки. Прибрежным шейхам объявить большую награду, если они словят беглецов. Пусть они задерживают в деревнях всех, кто будет приезжать за водой. Таким образом, Идрис и Гебр должны попасть в руки властей, и мы получим наших детей обратно.
К мистеру
