шкале имеется еще одна ступень, характерная во многих
отношениях для дохристианских эпох, когда божество не противостоит индивидууму и кругу близких
ему людей, а вовлечено в его существование, являясь одним из элементов жизненной тотальности, на
которую опирается и от которой зависит индивидуум. В древнем иудействе, например, Бог принимает
участие в пире, устраиваемом по случаю жертвоприношения, а не просто получает причитающуюся ему
дань. Повсюду существуют родственные отношения между Богом и теми, кто ему поклоняется. И
повсюду, где Он выступает как отец рода, как-царь, даже там, где он является Богом именно этого
рода, именно этого города, тогда как у других общностей, других социальных групп имеются другие
боги, в существование которых люди верят не менее

==579

беззаветно, — повсюду Бог является высшим членом сообщества. Он живет внутри социального
единства, являясь в то же время выражением его сущности, — в этом качестве, разумеется, противостоя
отдельному человеку, индивидууму, но только так, как это делает и pater families’, под эгидой которого
семья обретает единство, или как государь по отношению к своим подданным, все множество которых
он собой представляет. Своеобразное и сложное в социологическом плане положение, занимаемое
такими элементами, трудность которого заключается в необходимости быть членами определенного
круга лиц, возносящего их на свою вершину и объединяющего их со всеми прочими своими
участниками в определенное единство, и в то же время в известном смысле противостоять этому
единству в качестве самостоятельной и равновеликой силы — это положение, занимаемое божеством.
Поэтому Бог обладает характерными особенностями, вписывающимися в ту или иную форму общества.
Пока семитическое общество основывалось на родовых отношениях, Бог был для евреев, финикийцев,
ханаанитян отцом, а верующие были Его детьми; но там, где возникло политическое объединение
различных родов, Бог должен был выступать в образе царя, поскольку теперь дистанция между ним и
верующими в него очень увеличилась и Он приобрел гораздо более абстрактный облик, находясь
внутри общности как целостного образования, получив возможность оформить, так сказать, технически
свое внутреннее положение как позицию, находящуюся над общностью.
Но даже если отношение к Нему полностью изменилось, и Он окончательно занял господствующее
положение, позволяющее Ему возвыситься над общностью, тем не менее это не привело к разрыву
жизненно важных связей с формой существования данной общности. В Греции и Риме, там, где власть
царей рано уступила место власти аристократии, утверждалась и религия аристократического склада,
возникло множество равноправных богов и сложилась их иерархия — чистый, лишенный всяческих
примесей, свободный от материи хозяйственных, родоплеменных и политических интересов образ
голой формы, в рамках которой существует групповое единство. Наоборот, в Азии, где царская власть
существовала гораздо дольше, Бог по своему положению напоминает монарха. Сила родового единства,
определяющая у древних арабов характер социальной жизни, содержала в зародышевой форме зачатки
‘ Отец семейства (лат.).

==580

монотеизма. И даже единение, возвышающееся над различиями родов, образует особый религиозный
тип. Психологическое стирание родовых противоречий, игравшее столь значительную роль в
социальной жизни сирийцев, ассирийцев и лидийцев, нашло свое завершение в представлении о
божествах, объединивших в себе все эти противоречия, — в полумужчине, полуженщине Астарте, в
Сандоне, соединившем в своем облике и мужское, и женское начала, в боге Солнца Мелькарте,
обменявшемся с богиней Луны символами пола. Речь здесь идет не о тривиальной, не нуждающейся в
доказательствах истине, согласно которой человек в своих богах запечатлевает свой собственный образ.
Гораздо важнее осознать, что боги существуют не только как идеализированное отражение
индивидуальных качеств человека, его силы, нравственных, а равно и безнравственных черт его
характера, склонностей и потребностей индивидуума, но что религиозные представления получают свое
содержание от сверхиндивидуальных форм социальной жизни. По мере того как единство, под эгидой

которого осуществляется взаимодействие элементов, перемещается в область религиозного
мировосприятия, вызывая религиозную реакцию, оно отрывается от функционирующей на материале
социальных содержаний жизни; трансцендентный мир становится местом, где эта форма ощущается как
религиозная, где она застывает, превращаясь в предметы, подобно тому, как в трехмерном пространстве
чувственно воспринимаемые явления становятся предметами.
00.htm — glava43
Глава IV
Подчеркнутое выше отношение между одновременным пребыванием внутри и вне общества
свойственно не только государю, но и любому члену общества вообще; и точно так же, как в первом
случае основная социологическая форма предвосхищает образ Бога, она же во втором случае
предвосхищает образ верующего. То, о чем мы уже говорили — что принадлежность индивидуума к
своей группе на правах ее члена всегда означает некую смесь принудительной определенности и личной
свободы, —теперь должно раскрыться как глубочайшая формальная связь между социальной и
религиозной жизнью.

==581

Практическая проблема общества, в сущности говоря, заключается в отношении его сил и форм к
личной жизни составляющих его индивидуумов. Разумеется, общество живет только за счет
индивидуумов. Однако это ни в коем случае не исключает возможности многочисленных и
разнообразных конфликтов между ними. С одной стороны, конфликты возникают в результате того, что
те элементы, те свойства индивидуумов, посредством которых они создают общество, выливаются
именно в особое образование под названием «общество», которое обретает собственные устои и
органы, противостоящие своими требованиями в лице чиновников исполнительной власти
индивидууму как некая чуждая ему «партия»; с другой стороны, конфликт обусловлен именно тем, что
общество входит в жизнь каждого составляющего его индивидуума. Ведь способность человека
«раздваиваться», разбрасываться в своих симпатиях и антипатиях, сочувствовать самым различным
участникам возникающих конфликтов, ощущать какую-то часть своей собственной натуры полным
воплощением своего подлинного Я, вступая тем самым в коллизию с остальными сторонами своего
характера, своей личности и борясь за обоснование и оправдание своих действий, — эта способность
ставит человека, в той мере, в какой он ощущает себя социальным существом и является им, в
противоречивое отношение к побуждениям и интересам своего собственного Я, не имеющим
общественного характера, — конфликт между обществом и индивидуумом продолжается в
индивидууме в виде борьбы его основных личностных качеств, составляющих специфику его натуры.
Наиболее всеобъемлющая и глубокая коллизия между обществом и индивидуумом, как мне кажется,
затрагивает не отдельные интересы, а всю общезначимую форму жизни индивидуума. Общество хочет
быть целостным и органичным единством, в котором каждый из образующих его индивидуумов
является всего лишь одним из его членов; такой индивидуум должен вкладывать все свои силы в
осуществление той специальной функции, которую он должен выполнять в этом качестве, он должен
изменять себя, свою натуру, чтобы стать наиболее подходящим исполнителем этой функции. Против
исполнения им этой роли восстает то стремление к личностному единству и целостности, которым
руководствуется индивидуум. Индивидуум стремится к законченности и самодостаточности своего
существования, стараясь не только помочь обществу достичь совершенства, но и развить все свои
собственные способности, независимо от того, в каком направлении заставляют их развиваться

==582

интересы общества. В этом, пожалуй, заключается сущность тех требований, которые выдвигает в
отношении общества индивидуум, тяготящийся опутывающими его социальными связями, жаждущий
обрести свободу. Ведь эта свобода осуществляется не в виде каких-то произвольных действий,
независимых от социально детерминированных явлений. Она основана на чувстве полностью
осознанной личной ответственности, которую мы стремимся обрести и которой мы обладаем лишь
тогда, когда наши поступки являются чистым выражением нашей личности, когда наше Я проявляется в
данном поступке, не подчиняясь воздействию какой-либо внешней по отношению к нашей личности
инстанции. Мы страстно желаем, чтобы все наше существование подчинялось воздействию сил,
возникающих в самой глубине, в самом центре нашего существа и распространяющихся на его
периферию, а не находилось бы под влиянием внешних воздействий, с которыми оно связано и которые
преобразуются внутри нас в импульсы, становящиеся нашим собственным достоянием; но при этом мы
достаточно часто ощущаем, что эти импульсы не являются порождением нашего Я. Свобода
индивидуума, которая действительно делает его ответственным за свои действия, означает, что он со
всеми своими поступками является замкнутой органичной целостностью, которая принципиально
противится притязаниям целостности более высокого порядка на то, чтобы включить его в число своих
сочленов и поставить в зависимость от себя. Если стремление к свободе, присущее человеку, столь
сильно сопротивляется его включению в систему социальных сил и взаимодействий, то, видимо,
именно эта проблема в религиозном мире превращается из правового вопроса в вопрос практический.
Этот вопрос кроется в глубинных пластах любой религии, каким бы неразработанным и неосознанным
он ни был, какой бы узкий и фрагментарный характер он ни носил, определяет ли действия человека
божественная воля, в абсолютной зависимости от которой находится все существование и развитие
мира, лишая его свободы и ответственности, или Бог дарует нам самостоятельность нашей внутренней
природы, обеспечивая для нас тем самым и свободу, и ответственность, давая нам возможность выйти
из-под всеобъемлющего влияния божественной силы, что, собственно говоря, противоречит ее
предназначению. Ответить на этот вопрос, опираясь на логические выкладки или принципы
божественного откровения, невозможно, надеяться на это—значит тешить себя иллюзией; в
действительности именно желания человека, стремящегося

==583

даже по отношению к высшей инстанции бытия надеяться на свои собственные силы и отыскивать
смысл своей собственной жизни только в самом себе, — именно эти желания вступают в коллизию с
другим желанием, со стремлением стать частью божественного замысла, выстраивающего здание мира,
и перенести на себя часть того величия и красоты, которым проникнут этот план, стать обладателем
ценностей, которые даются лишь в результате безоговорочного самоотречения и беспрекословного
подчинения этой идее. Достоинство индивидуальной свободы, сила или самостоятельность личной
ответственности, готовой расплатиться за все грехи, совершенные во имя ее, приходят в столкновение с
освобождением личности посредством высшей божественной силы, с погружением личности или
экстатическим растворением ее в мысли о том, что личность является членом, составным элементом
абсолютной целостности и проникнута ее силами, ее смыслом. Совершенно очевидно, что жизненное
самоощущение человеческого Я стоит здесь перед той же самой, рассматриваемой с социальной и
религиозной точки зрения проблемой, поскольку обе эти формы являются воплощением дуализма,
определяющего как глубинную сущность наших душ, так и нашу судьбу.
Здесь возможно, пожалуй, одно решение в чисто понятийном плане — структура целого, основанная
как раз на самостоятельности и замкнутом единстве своих элементов, достигает своего совершенства
именно только с обретением такого единства. Поэтому спор был бы не логическим прением сторон,
которые a priori’ не приняли бы в нем участия, а носил бы чисто практический характер, и разрешиться

он мог бы в результате преобразования элементов, природа которых осталась бы неизменной. В
социологическом плане это единство мыслится как идеальная структура, к которой реальные структуры
могут приближаться до бесконечности. Совершенным является общество, состоящее из совершенных
индивидуумов. Общество живет своей жизнью, находясь в своеобразном смешанном состоянии,
соединяющем абстрактность с конкретностью, каждый индивидуум вкладывает в общество
определенные стороны и силы своей натуры, оно растет благодаря «вкладам» в него индивидуумов,
которые, находясь вне этого единства, стараются придать и придают его существованию особые формы.
Однако следует иметь в виду, что надиндивидуальная общность должна быть устроена таким образом,
чтобы она воспринимала
‘ Изначально, априорно (лат.).

==584

благоприятные для нее импульсы только от совершенных, гармонично развитых, опирающихся на
собственную волю индивидуумов. Может быть, тем самым эта особенная жизнь целого,
поднимающаяся над индивидуумами и в результате этого разрыва и обретения автономии вызывающая
к жизни конфликт между ее формой и формой индивидуальных существовании, вновь опустится до
уровня индивидуумов. То, что государство или какая-либо социальная общность вообще формируют
свои собственные условия жизни и развития, равнодушно взирая со своих абстрактных высот на
индивидуальную жизнь своих членов, понуждая их тем самым к совершению определенных усилий и
действий, «вжимая», «втискивая» их