души противостоит нам как твердо очерченный факт, который мы можем регистрировать и
ввести в наше сознание момента в качестве чего-то данного так же, как любую пространственную
действительность. Наши прошлые мысли предстают нам как предметы внутреннего созерцания, по
отношению к ним мы пассивны. В какой форме это прежнее будет продолжать существовать, чтобы
возбудить нас теперь к его воспроизведению, мы не знаем; Однако это воспроизведение, сколь ни
неизбежно дано его содержание, есть все-таки функция нашего теперешнего воспринимающего
сознания. Прежнее содержание безвозвратно исчезло; то, что теперь от него осталось, не оно само, а
деятельность воспроизводящего сознания, которое, правда, должно быть побуждено к этому и тем
самым определено по своему содержанию, но только в формах и способах реакций, которые допускает
его организация. Это принятие душевного содержания как данного определяет не только
ретроспективный взгляд на наше внутреннее прошлое; предметом восприятия может в не меньшей
степени стать и возникающие в настоящее время мысль, чувство, импульс. Самонаблюдение отмечает
психические содержания так, как они развиваются, оно противопоставляет воспринимающее Я
воспринятому, которое, хотя в том и в другом пребывает одна и та же личность, есть для Я не в
меньшей степени объект, чем пространственное явление для нашего глаза. Этот дуализм нашей
душевной жизни проникает еще глубже в ее первичные элементы. Отдельное представление не только
как момент истории нашей жизни и самонаблюдения есть данный и принимаемый факт, но в качестве
такового оно непосредственно предстает уже при первом его появлении. Мы чувствуем, что оно как бы
овладевает нашим сознанием. Рассмотренное просто как представление, оно такое же данное, более не
изменяемое для нашего сознания, как воздействие внешнего чувства в возможном содержании этого
представления. Спонтанный акт нашего
==59
представления для нас скрыт, мы знаем лишь его результаты, которые он направляет в наше сознание,
или, по выражению Канта, способы, какими он аффицирует наше сознание. То, что мы называем
вниманием, есть большая или меньшая степень сознания, возбужденного представлением, посредством
чего, как говорит Кант, представление вообще только и становится мыслью. Ибо даже если мы следим
за словами другого человека или за тем, что происходит под микроскопом, то и это не что иное, как
обострение сознания наших собственных представлений, хотя объективные содержания этих процессов
тем самым не изменяются. Известная степень внимания необходима для каждого представления; там,
где внимание полностью отсутствует, не может быть вообще мысли как таковой. Если внимание, т.е.
сознание в каждый данный момент, предполагает внутренний дуализм —данное содержание и
различные степени душевной интенсивности, с которой оно для нас существует; если такое содержание
и есть лишь действие происходящего, которое относится к основам нашего Я по ту сторону сознания,
— то каждое представление есть, следовательно, наше самосозерцание. Если мы спрашиваем, что
означает мышление в качестве открытия или выявления нашего Я, то оно оказывается происходящим в
сознании созерцанием или явлением нашей душевной сущности, которая сама по себе никогда не может
быть познана. Правда, это не есть единственная или необходимая точка зрения на наши представления.
Мы можем рассматривать их только по их фактическому смыслу и с точки зрения того, какое знание
дает нам их содержание; если же возникает вопрос об их значении для нашей субъективности, об их
характере как душевном процессе, то они суть воздействия на наше сознание потусторонней ему
сущности нашей души; о ней мы можем только узнать, как и о реальностях пространства, не будучи
способны непосредственно схватить абсолютный предмет, находящийся по ту сторону этого
чувственного воздействия на сознание. Своеобразное соединение в наших чувственных ощущениях
активности и пассивности — то, что мы, с одной стороны, вынуждены принимать их содержание просто
как данное, с другой — соответственно нашей организации сами создаем это содержание, так что их
трансцендентная причина в них не отражается и в них не входит, — этот характер наших представлений
обнаруживается и тогда, когда они выступают как материал нашего самопознания.
Отдельное представление, даже множество представлений, еще не составляет Я, они — материал,
==60
сформирован, чтобы стать внутренним миром, так же как содержание ощущений зрения и осязания
становится внешним миром только после его пространственного формирования. Эту форму, без
которой содержания нашего сознания не могут быть организованы в Я, в единое внутреннее бытие, они
получают вследствие того, что одно из этих содержаний более раннее, другое более позднее.
Совокупность представлений, не составляющих временную последовательность, не образовала бы Я
человека. Подобно тому как в точке пространства не может быть мира, а он должен разворачиваться в
рядоположности, в точке времени не может быть внутреннего мира, он должен располагать
последовательностью своих содержаний. В то мгновение, в котором возникает содержание сознания,
оно, сточки зрения его душевного значения, — субъективное состояние именно этого момента; то, что
мы из него и ему подобного формируем объективный образ, независимое от всего мгновенносубъективного представление Я, противостоящее мгновенному сознанию в качестве исторического
факта, происходит вследствие упорядочения отдельных состояний во временной ряд. Этим мы
дистанцируем их от мгновения, которое все-таки входит в их ряд, соединяем их друг с другом в
объективное целое — так же как это должно происходить посредством помещения субъективных
ощущений в пространство, чтобы получить из них мир вещей. Мы узнаем о себе — т.е. мы познаем
наше выходящее за пределы субъективного состояния Я, исключительно благодаря сознанию того, что
наши отдельные представления образуют последовательность и посредством этих «до» и «после»
составляют проходящую в непрерывной форме времени объективно реальную историю нашей души.
Однако посредством чего актуальные представления достигают такой связи внутренней жизни? Эту
технику нашего сознания мы называем воспроизведением. Представление о каком-либо мгновении
безвозвратно исчезает вместе с ним, действительность душевной жизни располагает лишь точкой
настоящего в ее абсолютной непротяженности и времени, т.е. отношения между «до» и «после» никогда
не было бы, если бы «до» не продолжало жить в идеальной форме воспоминания. Мы должны
сознавать, что мыслимое нами в данное мгновение есть то, что мы уже мыслили и что продолжает
существовать наряду с эвентуально новым первичным содержанием настоящего момента; это
своеобразное по своему качеству сознание мы называем прошлым. Прошлое, как и будущее, которое
мы создаем тем, что наделяем в фантазии настоящее упомянутой
==61
окраской сознания прошлого, не обладает реальностью. Если говорить о бытии, то прошедшее
настолько лишено его, будто оно никогда и не существовало. Легко впасть в ошибку, даже говоря, что
только настоящее действительно; ибо настоящее выступает здесь как понятие какого-либо времени;
между тем именно как таковое это понятие не может быть применено к объективно реальному. Ибо оно
существует лишь во временной точке, которая так же не есть время, как пространственная точка не есть
пространство. Время есть временная протяженность; она же совершается только субъективно, т.е.
посредством воспоминания об объективно больше не существующем. От произвола эта субъективность,
конечно, столь же далека, как субъективность созерцания пространства. На какое место во времени мы
помещаем какое-либо содержание представления, от нас никак не зависит; но то, что мы вообще вводим
его посредством душевного воспроизведения после того, как оно ушло из действительности, в
отношение с другими содержаниями, которое мы называем временным, — это деятельность души,
доказательство присущей ей, и только ей, энергии. Она устанавливает это отношение, переходя от
одного своего содержания к другому и транспонируя их бытие и небытие в чуждую этому тональность
пребывания во времени. Этим объясняется, почему Кант постоянно определяет время как форму
самовосприятия, познания собственного Я, тогда как оно ведь дает нам схему для событий мира, не
имеющих ничего общего с самопознанием. Если события представляются по своему чистому «что», эти
представления должны быть как бы еще раз восприняты, внутренне созерцаемы, хотя оба акта
психологически могут и совпадать, чтобы посредством синтетической деятельности духа быть
соединены во временной ряд. Но если комплекс представлений составляет Я, то созерцание данного
представления, исторического факта есть частичное созерцание нашего Я, которое лежит в основе всего
сознания. Только потому, что это созерцание нас самих — или это представление — происходит в
форме сознания времени, его фактические содержания, его бытие и не-бытие могут принимать форму
времени.
Убедительное опровержение того, что время не имеет действительности вне наших представлений,
приводит и сам Кант: время должно быть реальным, если реальны изменения, ибо они ведь могут
происходить только в нем; поскольку же наши представления несомненно меняются, то изменения
происходят не только в них, но и с ними. Следовательно, время присутствует не только в их
содержании — в этом случае оно в самом
==62
деле было бы вне абсолютной реальности, — но сами представления как безусловно реальное бытие,
основа и носители этих содержаний, подвластны времени; таким образом, время в качестве условия
действительности само должно быть действительным. Однако ведь наши представления в самом деле
следуют друг за другом. Но это означает только, что мы сознаем их следующими друг за другом — или
в терминах предшествующего довода, который Кант так не сформулировал, — что бытие и небытие
наших представлений принимают образ временной последовательности лишь благодаря тому, что мы
воспроизводим в сознании в качестве реальности более не существующее представление и соединяем
его с другими представлениями в форме, называемой нами временем. Верно в том аргументе только то,
что наши представления в качестве реальных событий суть и не суть. Но что и не-сущие обретают
воспроизведенное существование, благодаря которому мы можем определять их как меняющиеся,
следовательно, происходящие во времени, возможно только внутри сознания, только посредством
восприятия внутренних фактов, которые в качестве таковых могут быть и не быть, но не обладают
связью, тождественной их восприятию как происходящих во времени, совершенно так же, как
ощущения внешних чувств сами по себе не связаны и лишь посредством обработки их в формирующем
сознании обретают взаимоотношение, именуемое их пространственностью.
Поэтому познание «души», которая находится вне сознания и является его носителем, нам недоступно.
Ибо мы знаем «себя» только во временном развитии, а время есть лишь порядок воспринятых в
сознании побуждений и содержаний. И по отношению к бытию собственной души познание остается
ограниченным как бы самим собой, т.е. явлениями этого бытия, определяемыми формой его реакции.
Из этого Кант делает ряд важнейших выводов, которые, однако, в соответствии с его основной
теоретико-интеллектуалистической тенденцией распространяются только на возможность и
достоверность нашего познания, а для нашего бытия и основы нашей сущности имеют ‘ лишь
критическое, негативное значение.
Этим прежде всего решительно утверждается эмпирическая реальность внешнего мира. Ибо сомнения в
ней основывались в конечном итоге на том, что внешний мир может быть познан лишь посредством
представлений; при этом считалась несомненной реальность самих представлений, мыслящего Я, хотя
истинное положение дел никогда не могло быть точно
==63
установлено. Теперь установлено: и то, что эти представления непосредственно в качестве таковых как
будто позволяют познать — внутренне-душевное — обладает совершенно такой же степенью
реальности, как внешний мир. Самих себя мы также знаем только по реакциям, в качестве реакций
воспринимающего органа, а не в нашей самой по себе сущей реальности по ту сторону энергий и форм
этого органа. Таким образом, внешний и душевно-исторический мир обладают одинаковой
эмпирической реальностью и одинаково далеки от того, что можно мыслить как их трансцендентную
субстанцию. Если кажется, что один из них преодолел эту отдаленность и исчерпал абсолютное бытие
этого субстрата, то это столь же
