верующего в
лоно абсолютного Бога христианства, его содержание превращается в свою противоположность,
обретая тот узко ограниченный социологический характер, который был присущ первоначальному
образу Бога.
То обстоятельство, что групповое единство вообще склонно облекать свои структуры в
трансцендентные формы и брать на вооружение религиозное чувство, может зависеть от того, что этот
синтез индивидуумов в более высокую форму группового единства достаточно часто выглядит в глазах
отдельной личности как своего рода чудо, ощущаемое ею с большей или меньшей ясностью. В этой
связи личностное существование чувствует себя втянутым в игру непреодолимых сил и окруженным
кольцом энергетических импульсов, возникновение которого вообще, как кажется, невозможно
объяснить свойствами образующих его элементов и которое по своему необозримо огромному —
временному и динамическому — диапазону далеко превосходит каждый из них в отдельности. Право и
обычай, язык и традиции, все то, что называют объективированным духом, лежит перед индивидуумом
как гигантский арсенал, как некий необозримый склад, в котором невозможно установить долю
отдельного человека, поэтому и кажется, что он составлен не из «вкладов», сделанных индивидуумами,
а является порождением того загадочного единства, которое живет созидательной, животворящей
жизнью по ту сторону границ, в которые заключена сумма индивидуумов, — по своим собственным,
сверхиндивидуальным законам. Как в отношении к природе, так и здесь религиозную реакцию
вызывают практическая доступность явления и теоретическая необъяснимость его. Правда, эта реакция
совершенно очевидно не связана с группой как с суммой сосуществующих друг с другом людей,
которая как явление вполне осязаемое и непосредственно существующее не таит в себе ничего
загадочного, она связана с тем фактом, что эта сумма — больше, чем просто сумма, что она развивает
силы, которыми индивидуумы как таковые не обладают, что из этих единств вырастает единство более
высокого ранга. Принадлежность Бога к группе, отправление религиозного культа как дела всей
общины, искупление группой
==601
прегрешений, совершаемых индивидуумами против религии, общая ответственность группы за
подобного рода прегрешения по отношению к Богу — все эти типичные факты показывают, что
божество является как бы трансцендентным местом сосредоточения групповых сил, что взаимодействия
и взаимовлияния, осуществляющиеся в действительности между элементами группы и образующие это
единство в функциональном плане, преобразились в лоне Бога в самостоятельные сущности; динамика
групповой жизни, выйдя за рамки отдельных ее материалов и носителей, устремляется в результате
бурного подъема религиозного настроения в область трансцендентного, достигнув которой, она
выступает по отношению к этим частностям, носящим относительный характер, как абсолют. Старое
представление, согласно которому Бог есть абсолют, а все человеческое—относительно, приобретает
здесь новый смысл; между людьми существуют отношения, которые находят свое субстанциальное
выражение в представлении о Божественном.
Изыскания, которые мы на этом завершаем, легко приводят к недоразумениям, возникающим в
результате того, что философский смысл вещей путают с их происхождением, их историческое
развитие — с заключенной в них объективной истиной, их логическое содержание — с их
психологическим значением. И если, следовательно, различные типы поведения людей по отношению к
их социальному окружению и к своему Богу выглядели только как различные по своему содержанию
выражения одной и той же основополагающей категории человеческой души, то речь при этом идет не
о временном, преходящем отношении, в пределах которого психологическая функция приняла эти
разнообразные формы. Каждая из них представляет собой целостный, единый факт, который мы
расщепляем на форму и содержание лишь в силу познавательных особенностей нашего рассудка. Их
внутреннюю, независимую от присущей им исторической случайности структуру мы должны
интерпретировать в соответствии с отношением, существование которого мы вообще ощущаем между
внутренней активностью души и явлениями, которыми она живет. Эта структура складывается для нас в
ходе бесконечного, вневременного процесса, выражающего лишь ее смысл, — она вырастает из, так
сказать, формального ритма, фундаментального характера движения нашей души и реальных или
идеальных, эмпирических или метафизических содержательных моментов жизни; на основе этих
частных содержаний ее основные, непосредственно не уловимые тенденции получают свое выражение
— более ясное или
==602
замутненное, более чистое или туманное, отвлеченное. Если ряды социологических или религиозных
явлений, рассматриваемые сточки зрения их психологического смысла, часто имеют такие общие
жизненные корни, то сходное с ними явление возникает в сфере историко-психологической реальности;
на языке земной, бренной жизни и при посредстве конкретных сил эта реальность выражает то же
самое, однако в неизбежно фрагментарной форме, со всеми помехами и искажениями, которыми
изобилует подверженная случайностям историческая действительность. Существует бесчисленное
множество случаев (упомянутых на этих страницах лишь в качестве отдельных примеров), когда
структура социальной группы определяет представления о божественном существе; когда в отношениях
между людьми развиваются чувства и тенденции, психологически возвышающиеся до уровня
абсолютных ценностей и словно гигантскими буквами запечатленные на небесах.
Отсюда возникают две линии отношений, расходящихся в разных направлениях. С одной стороны,
модусы общественной жизни выступают как источники жизни религиозной и служат тем самым ее
познанию, метод которого, исследующий эту жизнь с точки зрения ее исторической фактографии, я
считаю единственно плодотворным — разумеется, по своему происхождению религия вовсе не простое
явление, но’ в какой бы законченной и целостной форме она ни выступала на вершине своего развития,
она все же образована бесчисленным множеством мотивов и побуждений; ни один из них сам по себе не
носил религиозного характера, не был религией как таковой, но все они стали ею, поднявшись над
областью своего зарождения, сплотившись вместе с другими и образовав новую, не сводимую ни к
одной из них, структуру. Есть все основания считать, что любая точка в общем круге психологических
импульсов может рассматриваться как «источник происхождения» религии — страх и любовь,
почитание предков и самообожествление — любая из теорий, выводящих религию из одного из
перечисленных нами побуждений, является совершенно ошибочной, если она утверждает, что именно
данный мотив лежит в основе религии, и она совершенно справедлива, если видит в таких мотивах один
из источников возникновения религии. Пониманию причин возникновения и сущности религии может
только помочь то обстоятельство, что мы во всевозможных связях и интересах, находящихся по ту, а
большей частью — по эту сторону религии, обнаруживаем известные религиозные моменты, исходные
пункты на пути возникновения того, что в
==603
качестве «религии» обрело самостоятельность и целостность. Я не считаю, что религиозные чувства и
импульсы проявляются только в сфере религии; скорее, они присутствуют в многочисленных и
разнообразных связях как элемент, участвующий во многих ситуациях и оказывающий свое влияние на
развитие событий — на основе этого элемента, по мере того, как его характерные черты достигают
высшей точки своего развития, получая свое наиболее законченное и яркое выражение, и сам он
обособляется от всех прочих элементов, и возникает религия как самостоятельное жизненное
содержание, как область, абсолютно обособизшаяся от всего остального мира, но зачастую
достигающая этого уровня лишь в том случае, когда лежащие в ее основе психологические мотивы
прошли через различные стадии своего становления и оформления — социальную, интеллектуальную,
эстетическую. И с другой стороны, мы наблюдали, что сформировавшиеся религиозные интересы
проявляются в социологических формах, что эти формы становятся вместилищем чувств, связанных с
отправлением религиозного культа, тем боковым, параллельным руслом, по которому движется
развитие религиозного единства, ответвившегося от единства социального.
От этих мотивов исторических модификаций религиозной сущности необходимо опять-таки
строжайшим образом отделить вопрос об объективной истине ее содержаний. Если удастся объяснить
становление религии как события в жизни человека внутренними условиями именно этой жизни, то это
еще вовсе не значит, что будет затронута проблема, заключающаяся в следующем — содержит ли
материальная, находящаяся вне человеческого мышления реальность подобие и подтверждение этой
психической реальности или нет, проблема, которая лежит явно в совершенно иной плоскости и на
ином уровне, нежели поставленная здесь задача. Но не только значение религии в царстве
объективного, но и ее значение в царстве субъективного, ее эмоционально-чувственное значение, т.е.
проникающее до самых сокровенных глубин души воздействие представлений о Боге и божественном,
совершенно не зависит от каких бы то ни было предположений о способе, посредством которого эти
представления формируются. Вот где главный камень преткновения для теорий, пытающихся вывести
идеальные ценности из обстоятельств историко-психологического характера. В широких кругах все еще
существует ощущение, будто прелесть идеала поблекла, достоинство чувства поругано, если в основе
его происхождения лежит уже не непостижимое
==604
чудо, если оно уже не является творением, созданным из ничего, — как будто понимание процесса
возникновения ставит под сомнение ценность возникшего явления, как будто низкий уровень исходного
состояния принижает высоту, обретенную вследствие достижения цели, как будто пресная, лишенная
всякой привлекательности простота отдельных элементов уничтожает значимость созданного,
состоящую во взаимодействии, формировании и переплетении этих элементов. Не менее ограниченные
и путанные взгляды выражают те, кто считает, что человеческое достоинство попрано вследствие
утверждения, что человек произошел от вида животных, стоящего на одной из низших ступеней
развития, как будто это достоинство не определяется теми качествами, которыми человек обладает в
действительности, совершенно независимо от того, к какому исходному пункту восходит линия его
исторического развития! Сторонники этой точки зрения всегда будут противиться тому объяснению
происхождения религии, которое выводит ее из элементов, которые сами по себе еще не являются
религией. Но именно эту позицию, приверженцы которой полагают, что, отрицая историкопсихологическое происхождение религии, они спасают ее достоинство, можно упрекнуть в слабости
религиозного сознания. Ведь его внутренняя сила и эмоциональная глубина должны быть очень
незначительными, если оно способно полагать, что знание о путях его собственного становления вредит
ему или хотя бы только задевает его честь. Ведь точно так же, как истинной и глубокой любви к
человеку не может нанести никакого ущерба обретенное задним числом ясное понимание причин ее
зарождения, более того, торжествующая сила такой любви проявляется именно в том, что она
переживает все последствия любых причин своего возникновения и остается невредимой и после того,
как они давно утратили свое былое значение, — так и вся сила субъективного религиозного чувства
проявляется именно в той уверенности, с какой оно покоится в себе самом, а его глубина и искренность
ни в коей мере не зависят от любых источников его происхождения, какие только может обнаружить
познание.
==605
00.htm — glava45
К вопросу о гносеологических истоках религии
I
Благочестиво-набожное чувство часто способствует возникновению довольно туманного представления
о религии как реальном обиталище Бога или месте, где непосредственно разыгрываются объективно
существующие события евангельской истории. Нет необходимости подвергать сомнению истинность
религиозных откровений и заповедей, вдохновенность их создателей, реальность предметов, их
занимавших, как и сам факт их общения с Богом, однако все же следует исходить из убеждения, что
религия как таковая представляет собой процесс, происходящий в человеческом сознании, и ничего
более. Допуская существование отношений между Богом и душой отдельного человека, следует
признать, что нам дано ощутить лишь одну существующую в такой душе сторону этих отношений.
Религия рассматривает такие отношения как некую целостность, в которой сведены воедино все
составляющие ее элементы. Любые отношения человека с Богом — и основанные на взаимном
договоре, как в Ветхом завете, и новозаветные, напоминающие отношения между отцом и детьми, и
мистическое слияние с Богом, — все они представляют собой целостный, включающий два
направления взаимосвязей, метафизический процесс, являющийся, пожалуй, почвой для возникновения
религии или содержащий элементы религии, но не являющийся тем не менее религией, — об этом
можно говорить в столь же малой степени, в какой справедливость как форма индивидуального
поведения тождественна праву, как объективному средству достижения единения между людьми. В
гораздо большей степени религия есть лишь разновидность субъективного поведения, субъективной
позиции человека, на
