воление. Таким

образом, в кантовское учение ввели более или менее радикально такую, саму по себе весьма

интересную, основную тенденцию: мысленное исследование бытия не ради мыслей, а потому, что

практическая деятельность, понимаемая Кантом как главная объективная проблема жизни, представляет

для него и субъективный интерес, господствующий в качестве последней инстанции над его

мышлением.

==11

Мне это представляется совершенно неправильным. Кант и его система совершенно

интеллектуалистичны, его интерес, проявляющийся в содержании его учения, заключается в

следующем: показать, что значимые для мышления нормы значимы во всех областях жизни. Его

философия полностью окрашена тем, что в ее основе не лежат страсти или чувства, я бы сказал, не

лежат инстинкты, присутствующие у Платона и Эпикура, у Плотина и Бруно, при внимательном

вглядывании даже у Спинозы и Гегеля, не говоря уже о Фихте и Шопенгауэре.

Это — философия, вышедшая из рассудка, правда, из рассудка совершенного, а не ограниченного

рассудка прежнего рационализма. Мощь логического мышления проявляется здесь тем более

суверенно, что она не повторяет несостоятельную рационалистическую попытку с самого начала

вытеснить остальные душевные энергии. Самостоятельность чувства, власть. воли, господствующая над

жизнью, признается. И только после этого выступают соответствующие разуму нормы логики и

oпределяют их бытие и ценность. Самый великий и рафинированный триумф понятийно-логической

духовности состоит в том, что она предоставляет только нравственной воле выносить решение о

ценности человека, а затем определяет нравственность воления только логической нормой. Я считаю

необходимым уделить еще некоторое внимание этой общей характеристике, хотя она еще не доказана и

служит только схемой. Ее назначение в том, чтобы дать общие рамки настроенности, в которых сразу

же найдут свое правильное внутреннее место содержания, предназначенные постепенно наполнять и

подтверждать их.

Неодолимая строгость морали Канта связана с его логическим фанатизмом, стремящимся придать всей

жизни математически точную форму. Великие учители морали, у которых источником учения служила

исключительно оценка нравственного, отнюдь не отличались подобным ригоризмом — ни Будда, ни

Иисус, ни Марк Аврелий, ни святой Франциск. Позже мы исследуем вопрос, оправдана ли у Канта эта

нетерпимость нравственных требований; здесь достаточно подчеркнуть, что ее характер определялся

основанным не на практическом, а на логически-понятийном духовном чувстве жизни.

С этим связано, что Кант, для которого этический интерес значительно превышает интерес

теоретический, ставит перед собой проблемы только самых повседневных и как бы грубых событий

нравственной жизни. Все то, что в нравственных данных доступно общим понятиям, он рассматривает с

==12

небывалыми величием и остротой. Однако все более глубокие и тонкие вопросы этики, обострение

конфликтов, сложность чувств, темные силы в нас, в нравственной оценке которых мы часто столь

беспомощны, — все это ему как будто неведомо, — ему, проникавшему в самые глубокие, тонкие и

рафинированные функции мыслительной деятельности человека. Отсутствие фантазии и

примитивность в постановке нравственных проблем, с одной стороны, утонченность и размах полета в

теоретических — с другой, доказывают, что в свое философское мышление он вводит только то, что

допускает проникновение логическим мышлением.

Если в наши дни часто пытаются оспаривать, что кантовская философия полностью вышла из

интеллектуального центра, то это связано с возникшей теперь реакцией против интеллектуализма,

господствующего в течение 300 лет в жизни Европы. Он нашел свое выражение, с одной стороны, в

современном значении науки, причем не столько в ее подлинном развитии, сколько в вере в нее, в

совершенную жизнь, которую принесет господство совершенной науки, — вера, которая равномерно

растет при существующих противоположностях между либерализмом и социализмом. С другой

стороны, в практической жизни, проникающее общество денежное хозяйство свидетельствует о

господстве интеллектуального принципа: беспощадная последовательность, устранение всех

субъективных чувств, принципиальная доступность для каждого, — таковы характерные черты

денежного хозяйства Нового времени и его интеллектуальности. Именно этот интеллектуализм достиг

своей вершины в философии Канта, сколько бы ни отрицать это под влиянием растущего пресыщения,

им. Можно сказать, что особая личностная черта кантовской философии заключается в ее несравненной

безличностности. Аналогично беспристрастности логики, стоящей над всеми односторонними

содержаниями представления, его философия возвышается с недоступной холодностью судьи, для

которого существуют лишь закон и логика, над всеми философскими учениями, в которых находят свое

выражение односторонние человеческие влечения. Правда, беспристрастность также, если угодно, есть

одностороннее влечение, подобно интеллектуальности, которая в своем уравновешенном спокойствии

возвышается над всеми другими энергиями души, хотя в конечном счете является лишь одной из них. Я

покажу это, сопоставив историко-объективное положение кантовской философии с другими основными

направлениями в философии.

==13

Два направления, которым решительно противостоит кантовское учение, определяются как

рационализм и сенсуализм. Им обоим свойственно помещать в центр оценку одной из наших

способностей познания и устанавливать, исходя из этого, устройство объективного мира. Этим они

отличаются, хотя и с разными градациями, от безусловно метафизических систем, которые действуют в

обратном направлении: мир таков., поэтому лишь такое средство познания, которое постигает именно

подобное устройство мира, может быть единственно значимым.

Сущность рационализма заключается в признании исключительной ценности логически-понятийного

мышления и в отрицании опыта, полученного посредством чувственных впечатлений. Такая

абсолютизация одной из наших основных познавательных способностей ведет к трем определяющим

мировоззрение последствиям. Во-первых, познание нами вещей зависит не от нашего отношения к ним,

а происходит посредством мыслительных актов внутри нашего духа. Из понятий вещей, созданных

мышлением, оно само затем развивает всю истину о вещах — суверенность духа, ценой которой

оказывается то, что чувственно данные элементы познания либо рассматриваются как чисто мысленные

порождения, либо исключаются как обманчивые и не имеющие ценности. Во-вторых, если наше

познание истинно, даже не будучи произведено или подтверждено чувственным опытом, оно может

распространяться и на предметы, в принципе недоступные чувственному восприятию, на такие, как Бог,

бессмертие, структура мироздания и метафизическая сущность вещей. И не только предметы познания,

но и степень уверенности в нем может выходить за пределы данного в опыте: если каждое или во

всяком случае обладающее ценностью познание основано на логическом мышлении, оно должно

обладать безусловной прочностью и необходимостью логических норм, тогда как опыт всегда дает

лишь относительную и требующую коррекции истину. В-третьих, для того чтобы эта ценность чистого

мышления была значимой, объективная действительность должна иметь соответствующую ему

структуру. А это означает, что метафизические объекты, о существовании которых заключает

предоставленное самому себе мышление, действительно существуют: Бог, душа, свобода или, в

зависимости от направления мышления, несвобода человека, сверхчувственная связь вещей и т.д. К

этому присоединяется следующее. Ведь разум вещей означает не только, что они логически правильно

структурированы, но что они имеют смысл, который мы одобряем, цель, которая нас удовлетворяет.

==14

Разум, который есть принцип мира, потому что он — принцип познания мира в нас, означает, что мир в

таком же смысле обладает разумом, ценностью, целью, как жизнь «разумного» человека.

Совершенно противоположными предстают субъект и объект познания для того, чья духовная

сущность вращается вокруг чувственности как своей оси. Чувство жизни, лежащее в основе каждого

сенсуализма, есть зависимость субъекта от данного мира, определяемость его элементами, в которые он

введен. В основах сенсуализма заключена резиньяция, которой наслаждение и поглощение вещей на

практике, как он иногда учит, не только не противоречит, но являет собой дополнение и ведет к

душевному равновесию. Сенсуализм полагает, что схватывает непосредственность бытия вещей в

реакции, которой чувства отвечают на бытие. Тем самым прежде всего отвергается познание

посредством мышления и логического развития понятий, а опыт провозглашается единственным

средством познания. Это налагает на познание два ограничения: во-первых, отказ от всего

метафизического; нет ни познания Бога, ни познания скрытой сущности вещей, ни познания смысла и

цели мироздания. А познание других вещей не обладает безусловной уверенностью и необходимостью,

ибо оно исходит из отдельных данных действительности и никогда не может, выйдя за их пределы,

достигнуть понятий и законов, которые установили бы и последующий опыт. Поскольку мы

вынуждены ждать его, нет никакой гарантии, что завтрашний опыт не окажется совершенно непохожим

на сегодняшний; все общие и закономерные связи значимы лишь с оговоркой и с возможностью их

изменения. Из такого состояния духа для объектов следует, что сенсуализм склонен отрицать

существование всего трансцендентного. Абсолютно непостижимое для нас то же, что ничто.

Противоречия между метафизическими и религиозными утверждениями служат сенсуализму

убедительным доказательством того, что существование их предметов внутренне противоречиво и что

существуют только предметы опыта. Тем самым отпадают также разумные смысл и ценность,

которыми с точки зрения рационализма обладают вещи помимо того, что познается в них в опыте.

Если, что очевидно, в основе того и другого философского убеждения лежит душевное своеобразие

индивида, то кантовский принцип стремится с самого начала выйти за пределы всех тех учений, в

которых находят свое выражение субъективные черты характера. От обоих этих направлений его

отличают безличностность и беспристрастность, посредством которых он

==15

защищает каждое из них от нападок другого. Однако в этом уже заключено, что при всем отличии от

них во многом проявляется согласие с ними. Рассмотрение этого двойственного отношения сразу же

ведет к последним мотивам кантовского мышления.

00.htm — glava03

Лекция 2

Общее с сенсуализмом и рационализмом у Канта то, что он также ставит всю картину мира в

зависимость от ценности и значения средств познания, посредством которых она нам дана. Однако если

названные два направления исходят в своем толковании и сопоставлении этих средств познания из

иррациональных субъективных тенденций (ибо признание или отклонение рацонализма также в

конечном счете происходит из душевных импульсов, которые сами не являются рациональными), то

Кант сразу же становится на объективную почву: он отправляется от факта определенных познаний,

который служит ему прочной опорой, и задает прежде всего следующий вопрос: какими средствами

познания должны мы обладать, каким образом и в каком сочетании они должны действовать, чтобы эти познания, а именно математика, общий практически проверенный опыт, закон причинности и ряд

других аксиом исследования природы, могли иметь несомненную значимость? Следовательно, Кант не

относится к числу революционно-радикальных умов, которые ставят под вопрос научную истину как

таковую, подобно представителям религиозных мировоззрений и Декарту, или отказываются признать

все предлежащее знание, пока оно не подчинилось метафизическим требованиям, как это делает Гегель.

Несмотря на то что Кант решительно отклоняет метафизические науки с их грезами о Боге, мире и

душе, он тем не менее принимает более реальные научные содержания как несомненные факты: так он

в своей этике полностью признает, не ставя его под сомнение и не преобразуя, действительное

нравственное сознание человека. Данные математики и опытного знания для него как бы аксиомы;

заключая от них к создающим эти знания духовным энергиям, он легитимирует их, и они становятся

носителями и критериями мировоззрения. Учение Канта, которое, правда, так же, как сенсуализм и

рационализм, вращается вокруг сопоставления душевных сил, является своего рода субъективизмом;

==16

однако в отличие от них оно определяется не предпочтением, свойственным субъекту, а следствием из

объективных познаний. Таким образом вопрос, как возможна математика и как возможно опытное

знание, одновременно является как бы надличностным разрешением конфликта между сенсуализмом и

рационализмом. В краткой формулировке это разрешение гласит: рационалисты правы; существуют

познания столь общего и необходимого рода, что они не могут происходить из опыта; они суть не опыт,

а средства опыта: они — формы и функции, данные сущностью нашего духа, посредством которых мы

обретаем опыт, и, следовательно, должны быть значимы применительно к каждому предмету опыта без

исключения и без предварительной его проверки; ибо они ведь служат условиями, при которых данный

объект вообще может стать для нас предметом опыта: таковы положения