подлинное ядро кантовского
«идеализма»; теперь нам надлежит рассмотреть по отдельности, как под влиянием духа формируются
различные слои образа мира.
Толкование, которое дает этому Кант, основано на двух понятиях: материале и форме. Мир
представлений делится в его понимании на данные материалы, которым придают форму внутренние
энергии. Что это может происходить без остатка, совсем не само собой разумеется. Бытие дает себя нам
непосредственно как простая действительность, которая сама по себе не заставляет производить
разделение на материал и формирование; мы же расщепляем непостигаемое для нас в своем единстве
бытие на эти категории, в которых мы можем приблизить его к нам. В своем практическом применении
они сразу же предстают как вторая противоположность: множество и единство. При каждом
формировании множество элементов объединяется в единство. Формы пространства, мысленных
образований, переживания, услышанного и ощущаемого означают, что взаимоотношение отдельных
элементов схватывается как
==38
единство. Простая сумма подобных — лишенных связи — элементов есть просто материал; он получает
форму как их связь благодаря тому, что из совокупности всех элементов одна их часть выделяется и
противопоставляется всем другим как образующее единство. Каждое формирование есть отделение:
линия, посредством которой мы вводим форму в плоскость, отделяет одну ее часть от другой; и оно
есть также объединение, ибо одна часть противопоставляется теперь другой как единство. Когда мы
составляем предложение, мы постигаем слова, ни одно из которых не несет в себе смысла, как
относящиеся друг к другу, и в этом единстве простой материал слов получает без какого-либо
количественного изменения форму предложения и т.д. Короче говоря, то, что мы называем формой,
есть с точки зрения осуществляемой ею функции объединение материала; она — преодоление
изолированного для себя бытия его частей, целостность которого как единство из частей и над частями
противопоставляется теперь другому, не получившему формы или получившему иную форму
материалу.
Такова фактическая — Кантом не подчеркнутая — связь, исходя из которой, он, разлагая мир
представления на материал и форму, может в конечном счете видеть в единствах, образующихся из
множества данного, центр вращения всего понимания мира. Данное многообразие чувственности,
фантазии, мышления становится познанием лишь благодаря тому, что оно формируется, т.е. приводится
в единство, срастается в единый смысл. Только это объединение создает из данного материала
объективное образование. Когда я ощущаю солнечный свет и затем тепло, то это — факты, которые
только существуют рядом в моем сознании и еще не дают познания. Но если возникает положение:
солнечный свет — причина тепла, то в нем оба понятия перешли из простой последовательности в
единство, их объединяет единый процесс — и тем самым они объективированы, случайность моих
ощущений сменило объективное отношение элементов, независимое от всего субъективного.
Объективный предмет возникает, когда отдельные чувственные впечатления кристаллизуются в
связывающее их единство; посредством этого они становятся тем, что называют свойствами вещи.
Когда ощущения — сладкое, твердое, белое и т.д. — обретают непосредственное единство, они
становятся объектом «сахар», в единство которого эти ощущения входят как его качества. Так же
возникает объективное суждение — субъект и предикат, вместо того чтобы посредством простой
психологической ассоциации отталкиваться друг от друга, объединяются словом «есть». Ибо это
означает, с одной стороны,
==39
единое пребывание обоих понятий друг в друге, внутренний их сплав в одном смысле, для которого во
внешнем мире нет аналогии; и с другой стороны, реальность связи, которая может повторяться или не
повторяться субъектами, без того чтобы ее объективная значимость каким-нибудь образом зависела от
этого. Таким образом, единство предмета и объективность его познания — одно и то же, процесс,
который ведет к одному, создает именно этим и другое; «Мы говорим, что познаем предмет, когда
достигаем единства в многообразии его созерцания», — утверждает Кант. Это — основополагающая
мысль удивительной глубины: мы познаем предмет, создавая его. Мы избавляем содержания нашего
представления от текучей случайности осознания в данный момент и превращаем их в мир вещей —
именно этим мы их познали, т.е. мы проникаем в них как в объекты, находим в них осуществленными
наши требования логической гармонии и понятийной связи, поскольку именно посредством
применения этих норм они стали объектами. Предыдущее рассмотрение априорности показало, что дух
заключает каждое возможное содержание его опыта в присущие ему, составляющие его формы, и таким
образом все, что мы узнаем, должно свидетельствовать об этих формах, поскольку оно только
посредством их применения становится опытным знанием. В этом положении кроется более глубокий
пласт: единение многообразного оказалось всеобщей функцией, которая, ведя из субъекта, вообще
создает объект как таковой, а вводя в субъект, означает познание объекта, — это один и тот же акт,
который может быть рассмотрен с этих двух сторон. Объективация означает фиксацию и сохранность,
предоставляемые диффузными чувственными материалами друг другу посредством их объединения,
успех же этого объединения одновременно удовлетворяет притязания, которые предъявляет наше
влечение к познанию.
00.htm — glava06
Лекция 5
Значение, которое единство наших представлений получило для их объективности, можно
рассматривать просто как факт, подлинную движущую силу которого еще следует найти. То, что из
бесконечных и бесконечно многообразных отдельных элементов душевного или космического
характера составляются единства, предметы из чувственных впечатлений, суждения из понятий,
объясняется по
==40
основополагающему убеждению Канта тем, что наша душа образует Я. Вся внутренняя жизнь
соотносится для чувства каждого с глубочайшей точкой в нем, которая ни из чего другого не может
быть выведена, из которой, напротив, возникает вся сознательная личная жизнь. Мы называем эту точку
Я и определяем этим то, что в качестве единственно длящегося и тождественного сопровождает
никогда не длящиеся и движущиеся в необозримых противоположностях содержания жизни. Таким
образом, у нас, с одной стороны, только форма, с другой — только чувство, и именно они вследствие
своей бедности и отсутствия смысла способны указать однозначно единую точку, с которой
соотносятся все отдельные элементы сознания; ибо все мои представления должно сопровождать некое
«я мыслю», так как в противном случае они не были бы моими. Следовательно, Я есть единство, в
котором сходятся все мои представления, более того, оно единственное абсолютное единство внутри
нашего существа, противостоящее экстенсивности и разносторонности материи нашей душевной жизни
и в качестве таковой единственно способное осуществить в себе и посредством себя то объединение
элементов, в котором возникает объект и его познаваемость. Единство нашего самосознания
предписывает форму, или она есть действующая сила, посредством которой как бы нелокализованные
отдельные представления собираются в единство, т.е. в предметы и суждения. Единство объекта есть
отражение единства субъекта. Бесконечное распространение атомизированных, рядоположных
элементов бытия находит свою организацию в душе, в которой все эти многообразные лучи
пересекаются, как в фокусе, а тем самым и в объекте, в котором, вернее, для которого, в не меньшее
единство срастается многообразие его определений. Разумеется, Я дает для этого генезиса картины
мира, составляющего бесконечный процесс, лишь свою общую форму, делает только возможным,
чтобы бытие существовало для нас вообще как объект и как содержание объективного познания; Я не
может предотвратить того, чтобы единение не охватывало бесконечное число раз содержания, которые
должны затем выйти из него, и столь же часто проходит мимо тех, без единения с которыми связь
целого, собственного говоря, не может существовать, — так же как с субъективной стороны
формальное единство нашего самосознания не защищает от того, чтобы не образующие связь
настроения, противоречия и разорванности не оказались под его эгидой.
Современная психология могла бы с разных сторон интерпретировать этот основной мотив; укажу
==41
Посредником между единением и становлением бытия объектом служит то отношение, которое можно
обозначить только с помощью пространственного подобия —дистанции между нами и вещами. То, что
есть для нас объект, противостоит нам на известном расстоянии, а это означает, что он самостоятелен,
что его качества и закономерности не зависят от случайностей нашей субъективности и нашей воли.
Когда мы говорим об объективном существовании вещи или об объективной значимости связи, мы
имеем в виду для себя сущее бытие, которое, правда, ежеминутно может всегда быть одинаковым
образом дано нам в представлении, но именно самой этой постоянной возможностью доказывает, что
его истина не зависит от того, представляем ли мы его себе или нет; в данный момент еще не ставится
вопрос, не включает ли в себя Я в более широком смысле также и эти самостоятельность и дистанцию,
в которых мы видим все объективное как таковое. Чувство этой дистанции и представление о ней дает
нам объект посредством его концентрации, посредством того, что все части его объема соотносятся с
внутренним центром и держатся им в связи. В той мере, в какой элементы целостного представления
сближаются друг с другом и соединяются в одном смысле, в одной субстанции, в одной
закономерности, оно отдаляется от нас, становится существованием для себя; это доходит до той
крайности, когда его замкнутость и самодостаточность вообще закрывают нам доступ к нему и оно
противостоит нам как одна сила другой, как в себе завершенное и недопускающее разрыва целое, как
сама наша душа. Отчетливее всего эта связь обнаруживается в произведении искусства. То, что оно есть
мир в себе, сплошная безмятежная область внутри общего бытия, находящаяся по ту сторону всей
непосредственной жизни, — это выражение его внутреннего единства, результат того, что каждое слово
стихотворения, каждый штрих картины обращены лишь к смыслу этого целого и отвергают всякое
отношение к интересам или фактам вне его’.
Если в художественном произведении отсутствует это единство, если его единичные стороны не
тяготеют необходимым образом к мысли, чувству, созерцанию или как бы ни называть его центральный
смысл, —оно сразу же теряет свое для себя бытие, не предстает больше как самодостаточное
‘ Что впоследствии художественное целое как таковое может быть вновь введено в стоящие над ним
связи, как это происходит в тенденциозном или религиозном искусстве, этот основной вопрос не
затрагивает.
==42
существование, освобождающее нас этим от нас самих и фактической повседневности жизни. Если
совершенное художественное произведение противостоит нам как блаженный остров, неприкасаемо,
как построение из других, отличных от наших, и тем не менее глубоко родственных нашей душе
измерений, высказывая в своем значении загадку нашего существования, — то это как будто
несовместимое является результатом того единства, в котором пребывает художественное
произведение, ибо это единение придает ему форму души. Такова последняя причина того, что в
художественном произведении все случайное, одностороннее, просто субъективное в жизни и судьбе
возвышается до строгой объективности, — будто в нем действует только закон его деяния, чистая,
сверхчувственная форма вещей; вместе с тем произведение искусства есть и самое глубоко человечное
из всех образований, самое безусловное господство души над всей данностью бытия. Поскольку оно
являет собой вершину всей человеческой деятельности, в нем наиболее полно и явно выражена великая
мысль Канта: объективность вещей по отношению к нашей душе заключена в том их единстве, которое
сама наша душа придает им и в котором они повторяют ее собственную форму.
В этой мысли все деяние Канта достигло, быть может, своей наибольшей глубины. Сначала он доводит
различие между субъективностью и объективностью до абсолютной противоположности. Всякое
определяемое ассоциациями или вообще психологически определяемое представление, следовательно,
просто говоря, представление в его эмпирической реальности, чисто субъективно. Объективность, в
которой состоит вся познавательная ценность этого представления, есть идеал, к которому оно
стремится, бесконечно развиваясь, и которому в качестве прочного владения принадлежат лишь
априорные формы — собственно говоря, пустые схемы,
