в одной и той же работе переплести точки зрения и подходы, свойственные, скажем,
философии искусства, социологии и психологии. Хотя это вело к интересным результатам, стандарты
при этом нарушались. Даже сейчас, в период моды на междисциплинарность, такие нарушения
осуждаются, что же говорить о зиммелевском времени!
Ученые требовали одного, широкая публика — совсем дру
==563
гого. Публика требовала не умения собирать факты и логически их сопоставлять, затрачивая годы и
годы на получение пусть малого, но надежного результата. Публика требовала новизны идей, блеска
изложения, умения увлечь и очаровать. Всем этим Зиммель обладал в избытке. И не случаен тот факт,
что из 180 статей Зиммеля, опубликованных им при жизни в газетах и журналах, лишь треть (64)
приходится на научные, профессиональные издания. Остальные 116 увидели свет в либеральных
газетах, литературных и художественных журналах35.
Зиммель, таким образом, обращался к двум аудиториям, ориентировался одновременно на две группы,
располагающие если не взаимоисключающими, то, во всяком случае, плохо совместимыми
нормативными системами. «Стремясь соответствовать требованиям неакадемической аудитории, ища
одновременно одобрения со стороны своих академических друзей, таких как Макс Вебер, Риккерт,
Гуссерль, и восхищения со стороны молодых исследователей, таких, как Макс Шелер и Эрнст Блох,
Зиммель балансировал на опасной грани, как великий эквилибрист, постоянно имея в воздухе
несколько шаров»36. Следующая из этой двойственности маргинальность позиции также стала одним из
факторов, затруднивших его академическую карьеру.
То, что осложняло Зиммелю жизнь, отравило и его посмертную славу. Я имею в виду не
«национальный вопрос», а разбросанность его интересов, фрагментарность изложения, ориентацию
скорее на широкую публику, чем на академические круги. Он и после смерти долгое время оставался
одним из самых популярных философов и социологов. Но признание этой популярности всегда
сопровождалось обидными оговорками, касающимися, в первую очередь, стиля его творчества.
П.Сорокин (известный, впрочем, резкостью своих суждений о предшественниках) находил у Зиммеля
лишь «набор логических несообразностей при отсутствии четкой теоретической конструкции»37.
Высоко ценивший Зиммеля Макс Вебер, писавший, что «в каждой из его работ в изобилии находятся
новые, важные теоретические идеи и тонкие наблюдения», считал все же его методологию
«неприемлемой», а манеру изложения «странной и неадекватной»38. Даже столь глубокий философ, как
Ортега-и-Гассет, сравнивал Зиммеля с философской белкой, прыгающей от одного орешка к другому,
отгрызающей понемногу от каждого и получающей наслаждение, в основном, от собственной
акробатики.
Лишь через много десятилетий после его смерти, в 60-70-е
==564
годы, творчество Зиммеля подверглось радикальной переоценке. В его трудах стали обнаруживать если
не систематичность, то, во всяком случае, смысловое единство. Релятивизация научного знания,
вызванная новыми идеями в философии науки, дала возможность иначе взглянуть на зиммелевский
метод и стиль. Выяснилось, что труды его написаны с гораздо более дальним, чем это казалось,
прицелом, и выражают не только дух времени, но и дух культуры вообще. Но — и это, пожалуй, самое
важное — обнаружились органичность зиммелевского стиля, глубокое единство формы и содержания
его работ.
Фрагментарность изложения — это не всегда недостаток, писал один из комментаторов, Ч. Аксельрод39.
Иногда это достоинство. Бывает фрагментарность и фрагментарность. Об этом постоянно твердил сам
Зиммель. Одно дело — неизбежная фрагментация индивида в ходе социальной дифференциации (об
этом уже упоминалось выше), когда в деятельность каждой из групп, в которых участвует индивид,
вовлекается лишь его часть, лишь фрагмент его целостного Я. При этом, согласно Зиммелю, чем
активнее индивид вовлечен в дела группы и чем полнее и последовательнее он усваивает групповые
ценности, тем более он сводит собственную личность до уровня «общепринятого» и
«общепризнанного», тем ниже интеллектуальный уровень его деятельности40.
Но бывает фрагментация иного рода. О ней Зиммель пишет в эссе «Приключение», которое включено и
в настоящий сборник. То, что мы называем приключением, говорит Зиммель, — это переживание
особого рода: с одной стороны, оно «является частью нашего существования, непосредственно
связанной с другими, предшествующими и последующими его частями, с другой — оно в глубинном
своем значении имеет место вне привычной жизненной повседневности». Оно представляет собой как
бы отдельно существующий фрагмент нашей жизни, отделенный от обыденного ее течения. Оно
изъято из контекста жизни, его начало и конец определяются не извне, а изнутри — спецификой его
собственного содержания. Смысл и суть приключения — в его «отдельности» или «отделенности».
Фрагментарность такого переживания жизни не имеет ничего общего с фрагментарностью индивида,
подавленного общими ценностями и нормами. Имманентные его характеристики —
непосредственность и целостность восприятия жизни. Непосредственность, определяемая тем, что уже
усвоенный опыт, предвзятые суждения, воспоминания о прошлом и планы на будущее, — все это здесь
отключается. И целостность, возникаю
==565
щая в силу того, что начало приключения, его конец, его структура и закон самодостаточны и чужды
привычному, закономерному течению жизни.
По Зиммелю, человек, воспринимающий жизнь как приключение, достоин подражания. Он берет жизнь
в ее целостности и непосредственности. Таковы профессиональные искатели приключений: охотники,
путешественники, донжуаны. Но таковым может быть и ученый, который, полагаясь на свои
собственные силы, пренебрегает опорой на нормы, принятые в научном сообществе, и каждое научное
предприятие превращает в рискованное приключение. Причем (и здесь уже надо говорить
непосредственно о стиле зиммелевского творчества) если такой ученый схватывает в ходе своих
исследований искомое единство жизни, он тут же оставляет его, обреченный искать и находить его
повсюду. «Для него не столь важно, — пишет Ч.Аксельрод, — чтобы каждый фрагмент его работы был
конкретизацией существующей парадигмы или мог быть в терминах этой парадигмы интерпретирован;
гораздо более важно то, что каждый замкнутый в себе фрагмент подтверждает собственную
основательность и указывает на источник, из которого возникает единство»41.
Вряд ли есть смысл доказывать (или оспаривать) справедливость такой интерпретации творчества
Зиммеля, опирающейся на собственные зиммелевские идеи. Читатель может оценить ее сам. Давайте
спросим себя, добравшись до конца книги: а где же то произведение, прочтя которое, можно понять, что
такое философия культуры Зиммеля? Да нет такого отдельного произведения. И в то же время таково
каждое из напечатанных здесь. Читая эти работы одну за другой, убеждаешься, что за каждым из
многообразных предметов, к которым он обращается, автор видит некоторое единство, столь тесно
связующее эти предметы, что переход, скажем, от религии к ландшафту, а оттуда к психологии
приключения, от последней — к проблеме пола, затем — к психологии денег, а оттуда — к конфликту
современной культуры не кажется искусственным, не является свидетельством философской
беззаботности или беспринципности.
Зиммель считал философом человека, способного воспринимать целостность бытия и реагировать на
эту целостность. Вот в чем отличие философа от обыкновенного человека, интерес которого всегда
направлен на частности, сколь бы масштабны и значительны сами по себе они ни были. Философ же
всегда чувствует целостную совокупность вещей, самой жизни.
==566
Но, подчеркивает Зиммель, «он вовсе не должен постоянно говорить о целом, да он, строго говоря, и не
может этого делать; однако, какого бы специального вопроса логики или морали, эстетики или религии
он ни касается как философ, он делает это потому, что в вопросе этом обнаруживается связь с
целостностью бытия»42.
Именно эта связь с «целостностью бытия», видимой философу, обнаруживается в любой, сколь бы
незначительной она ни казалась, работе Зиммеля. Чтение их — соприключение.
Примечания
1
Spranger E. Berliner Geist. Tubingen, 1966, S.44.
2
См.: Lange A. Das Wilhelminische Berlin. Zwischen Jahrhundertwende und Novemberrevolution. В., 1980.
3
Spranger E. Op.cit, S. 15.
4
Ibid., S.15-16.
5
Honigsheim P. The time and thought of young Simmel // Kurt Wolff (ed.). Georg Simmel, 1858-1918.
Columbus: Ohio University Press 1959 p. 167-169.
e
Honigsheim P. Op. cit., p.169.
7
Simmel G. Ueber soziale Differenzierung. Soziologische und psychologische Untersuchungen. Leipzig, 1890.
См. настоящий том, с. 301-462.
8
Simmel G. Einleitung in die Moralwissenschaft. Eine Kritik der ethischen Grundbegriffe. Berlin, Bd.l, 1892,
Bd.ll, 1893.
9
Simmel G. Das Wesen der Materie nach Kants physischer Monadologie. Inaugural Dissertation zur Eriangung
der Doktorwurde. Berlin, Philosophisches Fakultat der Friedrich-Wilhelm-Universitat zu Berlin, 1881.
10
Simmel G. Philosophic des Geldes. Leipzig, 1900. Цитируется по изданию: Berlin: De Gruiter, 1960, S.
381.
11
Simmel G. Philosophic des Geldes.
12
Simmel G. Soziologie. Untersuchungen ueberdie Formen derVergesellschaftung. Leipzig, 1908.
13
Simmel G. Kant. Sechzehn Vorlesungen gehalten an der Berliner Universitat. Leipzig, 1904.
14
Simmel G. Philosophische Kultur. Gesammelte Essays. Leipzig, 1911.
15
Simmel G. Kant., S.5.
16
Зиммель Г. Кризис современной культуры. Петроград: Начатки знаний,1923, с. 11.
17
Simmel G. Philosophic des Geldes. S. 502.
18
Simmel G. Lebensanschauung, Vier metaphysische Kapitel. Munchen, Leipzig, 1918. См. настоящий том,
с. 7-185.
19
Simmel G. Rembrandt. Ein kunstphilosophischer Versuch. Leipzig, 1916.
20
Philosophic des Geldes, S.352.
21
Rickert H. Philosophie des Lebens. Tubingen, 1921, S.26.
22
Huebner-Funk S. Aestetizismus und Soziologie bei Georg Simmel // Aestetik und Soziologie urn die
Jahrhundertwende: Georg Simmel., S.44.
==567
23
Можно считать, что они правы, но при этом надо учитывать, что сам Зиммель не противопоставлял
метод и стиль, а, наоборот, находил в них много общего, «Метод имеет много общего с тем, что в
области искусства именуется стилем» (Simmel G. Die РгоЫегпе der Geschichtsphilosophie. Munchen,
Leipzig, 1923, S. 157). Сама по себе стилевая дифференциация во всех сферах жизни, в том числе и в
науке, а потому невозможность однозначного противопоставления метода и стиля, является, по
Зиммелю, характерной чертой современной культуры.
24
См.: Hueoner-Funk S. Op.cit., S. 50.
25
Simmel G. Der Krieg und die geistigen Entscheidungen. Reden und Aufsatze. Munchen, Leipzig, 1918.
26
Библиографию основных работ Зиммеля (включая русские переводы) и работ о нем см. в книге:
Ионин Л.Г. Георг Зиммель — социолог. М.,1981.
27
Wolff К. Preface // Georg Simmel, 1858-1918, p.XIII. 2в Coser L. Masters of sociological thought. Ideas in
historical and social context. New York, 1971, p.211.
29
Fechter P. Menschen und Zeiten. Gutersloh, 1948, S.52. Подобного рода воспоминания о лекторском
мастерстве, и шире, об интеллектуальном стиле Зиммеля имеются и в отечественной литературе. См.
предисловие проф. Святловского к русскому изданию «Конфликт современной культуры». Пг., 1923.
30
См. указ. предисловие В.Святловского.
31
Lozinskij S. Simmels Briefe zurjudischen Frage // Aesthetik und Soziologie um die Jahrhundertwende,
S.243.
32
История буржуазной социологии XIX — начала XX века, с. 160.
33
Coser L. Op. cit, p.208.
34
Wolff K. (ed.) The sociology of Georg Simmel. New York, 1950, p.XIX.
35
Coser L. (ed.) Georg Simmel. Englewood Cliffs, N.J., 1965, p.35.
36
Coser L. Masters of sociological thought, p.214.
37
Coser L. (ed.) Georg Simmel, p. 148.
38
Levine D. (fid.) Georg Simmel on indviduality and social forms. Chicago, 1971, p. IX.
39
Axelrod Ch. Studies in intellectual breakthrough: Freud-Simmel-Buber. Amherst: University of Massachusets
Press, 1979.
40
Simmel G. Soziologie, S.527-535.
41
Axelrod Ch. Op. cit., p. 45.
42
Simmel G. Hauptprobleme der Philosophie. Berlin, Leipzig, 1913.S.12.
==568
А.Ф. Филиппов
Обоснование теоретической социологии:
Введение в концепцию Георга Зиммеля
ундаментальные проблемы социологии существуют в ней парадоксальным образом. Они никогда
Ф
не получают окончательного разрешения, но это стимулирует постоянное возвращение к ним, а не отказ
от обсуждения. Самостоятельное значение дисциплины, независимость ее предмета или метода, или
того и другого, от смежных наук, собственный концептуальный аппарат, способы и критерии
объяснения — все эти вопросы по-прежнему актуальны для теоретического анализа. Впервые их
поставили классики социологии. Не столько результаты исследований, сколько сами способы такого
теоретизирования поучительны. Ниже мы рассмотрим обоснование теоретической социологии на
примере концепции Г.Зиммеля — одной из самых влиятельных в классической традиции.
Данная статья не является ни чисто исторической, ни чисто теоретической. За скобками остается
вопрос, можно ли считать Зиммеля вполне бесспорным классиком. Не затрагивается и предмет
бесконечных дискуссий о том, следует ли, развивая теорию, продолжать какое-то традиционное
направление, или же использование одного и того же круга идей только
