исчерпывается логическим содержанием понятий, которыми оно может быть дополнительно

выражено, значение априори состоит в его действенности для осуществления нашего познавательного

мира. В этом смысле априорно положение, что душа каждого другого человека есть для нас единство,

т.е. представляет собой понятную взаимосвязь процессов, через которую или как таковую мы его

познаем»75.

Выше шла речь о первом априори социального взаимодействия. Оно состоит в кажущихся

самоочевидными типизациях — дополнении фрагментарных восприятий участниками взаимодействия.

Наиболее общая типизация — это идея человека как человека вообще, что необходимо предполагает его

уникальную индивидуальность. Но, кроме того, те, кто принадлежит к одному и тому же кругу (скажем,

по профессии или интересам), воспринимают друг друга именно с учетом общей

взаимопринадлежности, а те, кто принадлежит к разным кругам, — с учетом этой разности.

Отсюда можно перейти ко второму априорному положению: каждый элемент общества есть не только

часть его, но и еще нечто сверх того. Для того чтобы «индивидуальная душа» могла находиться внутри

какой-то связи или отношения, она должна быть вне этой связи или отношения. «Априори

эмпирической социальной жизни состоит в том, что жизнь не полностью социальна, мы формируем

наши взаимные отношения, не только негативным образом сохраняя за собой не входящую в них часть

своей личности; эта часть не только воздействует через всеобщие психологические связи как таковые на

социальные

==586

процессы в душе, но именно тот формальный факт, что эта часть находится вне этих последних,

определяет род такого воздействия».

Наконец, третье априори состоит в постулате о «принципиальной гармонии» между индивидом и

обществом, ибо каждый индивид занимает в обществе некую позицию, которая есть именно позиция

внутри данного общества (группы, социального круга) и потому необходима для него. Напротив, если

он «не реализует или не видит реализации этого априори своего социального существования», то это

значит, что «он не обобществлен, а общество не есть то сплошное, не знающее разрывов

взаимодействие, о котором говорит его понятие»76. Итак, социальность невозможна без ряда

принципиальных взаимных типизаций индивидов; без взаимных представлений о том, что во

взаимодействие вступают целостные личности, а не марионетки социальных сил; и принципиальной

(мы сказали бы сейчас: функциональной) гармонии человека и общества, мера которой и есть

показатель обобществленности.

Если суммировать некоторые итоги предшествующего изложения, мы увидим, что наблюдение

социальной жизни для Зиммеля — синтезирующая активность созерцания. Социология, как и история,

будучи научной, далека от идеала естествознания. Иногда она сознательно сближается Зиммелем с

художественным творчеством и часто носит черты выраженного эстетизма. «Рассмотрение

человеческой деятельности обязано своим вновь и вновь вызываемым очарованием неисчерпаемо

многообразному смешению однородного, непрестанного повторения немногих основных тонов с

переменчивой полнотой их индивидуальных вариаций, из которых ни одна не тождественна другой…

Сущность эстетического рассмотрения и изображения состоит для нас в том, что в отдельном выступает

тип, в случайном — закон, во внешнем и мимолетном — сущность и значение вещей»77. Не в

последнюю очередь, наверное, эта эстетическая направленность и отвращает Зиммеля от того, чтобы на

место многообразия форм поставить единую, обнимающую их «форму форм» — общество.

«Совершенно ложным было бы здесь возражение, что все эти формы иерархии и корпорации,

конкуренции и семьи, дружба и нравы общения, господство одного и многих, — все они лишь

констеллятивные события в уже существующем обществе: якобы не было бы общества, отсутствовали

бы и предпосылка, и повод, чтобы эти формы появились». Действительно, если мысленно отнять

любую из этих форм, общество не исчезнет, так что предпола

==587

гается его существование прежде любой из них. «Но если мысленно отнять все эти отдельные формы,

то никакого общества уже не останется»78.

Отказ Зиммеля от понятия общества как объемлющей формы трактуется сегодня по-разному. Одни

такой социологический подход критиковали за отсутствие единства. Другие усматривали здесь не повод

для упреков, но весьма принципиальные мотивы. Так, согласно Д.Левину, цель Зиммеля состояла в

разработке (в терминологии Р.Мертона) «теорий среднего уровня», причем не как средства для

построения «большой теории», но как самодостаточных целей, «способов идентификации и анализа

феноменальных комплексов, которые наблюдатель находит интересными»79. По мнению Ф.Тенбрука,

такой подход, возможно, направлен на минимизацию воздействия культуры или общества как системы

на все его части. Но, кроме того, это гарантия от реификации общества и, более того, от искушения

ограничить социологический анализ описанием того, как сохраняется социальная структура80. Д.Фризби

связывает отсутствие единства, целостности социальности, как она описана у Зиммеля, с тем, что

Зиммель анализировал «модерн», и характер теории отвечал разорванному, фрагментарному характеру

самой современности. Придать вид единства такому опыту можно было только в перспективе

эстетического рассмотрения, что и попытался сделать Зиммель81.

Но как ни подходить к фрагментарному характеру социальности и ее анализа у Зиммеля — через цели

теоретизирования или через особенности эпохи, — в любом случае совокупная социологическая

концепция Зиммеля нигде не представлена как единый текст. Реконструкция ее делается по-разному.

Одним из наиболее распространенных методов является каталогизация социальных форм, как они

вычленяются самим Зиммелем в его многочисленных текстах. Другие авторы стремятся не столько

составить исчерпывающий каталог, сколько выявить основные структурные принципы зиммелевского

подхода, в том числе и принципы вычленения социальных форм. Впрочем, часто одни и те же авторы

сочетают оба подхода.

Разумеется, само множество форм требует опять-таки указания на какое-то единство или, по меньшей

мере, принцип или принципы упорядочения множества. А поскольку речь не может идти о форме форм,

остается только выявлять у Зиммеля организующие моменты его социологического мышления, которые

прослеживаются по большинству его работ и которые как раз и позволили ему зафиксировать именно

такие формы.

==588

Мы видим, что и социология социальных форм может быть изложена только формальным образом, с

неизбежной утратой важных элементов аргументации Зиммеля. Попытаемся поэтому реконструировать

частично тот путь, каким идет изложение Зиммеля, только для иллюстрации давая некоторые описания

социальных форм.

Итак, обобществление возможно, когда во взаимодействие вступают два или более индивида. Правда,

предельный случай — это один человек, поскольку взаимодействие есть даже там, где, на первый

взгляд, — только одностороннее воздействие. «Численно самые простые образования, которые вообще

могут быть названы социальными взаимодействиями, возникают, как кажется, всякий раз лишь между

двумя элементами. И тем не менее, если посмотреть извне, есть еще более простое образование,

относящееся к социологическим категориям, а именно, как бы парадоксально и противоречиво это ни

выглядело, — изолированный индивид. Между тем фактически процессы, которые образуют пару

элементов, часто проще, чем те, что необходимы для социологической характеристики единицы. В

последнем случае речь идет о двух специфических явлениях: одиночестве и свободе»82. То, что человек

каким-то образом исключен из социального взаимодействия, является негативной характеристикой

обобществления и встречается, таким образом, уже на самом элементарном уровне. Аналогичным

образом обстоит дело и со свободой. «Значение индивидуальности вообще имеет два разных аспекта:

во-первых… это свобода, самостоятельная ответственность, которая присуща человеку в широких и

подвижных социальных средах, в то время как малая группа «тесна» в двух смыслах: не только по

своему объему, но и по тому, как она стесняет индивида, по тому контролю, который она над ним

осуществляет, узости сферы возможностей и подвижности, допускаемой ею. Но второе значение

индивидуальности — качественное: отдельный человек отличается от другого, его бытие и

деятельность по форме или содержанию, или тому и другому вместе, присущи лишь ему одному, а

бытие-иным имеет позитивный смысл и ценность для его жизни»83.

Итак, отдельный индивид, с одной стороны, есть качественное определение самого себя, некая

самостоятельная сущность. С другой стороны, нет ни одного внешнего определения его отдельности,

будь то одиночество, ответственность или свобода, которое не было бы одновременно определением

социальным в самом широком смысле, т.е. не зависело бы имен

==589

но от широкого контекста обобществления, а не от взаимодействия двух или немногих человек. В то же

время взаимодействие двух представляет особый случай обобществления, ибо оно сильно зависит от

чистой индивидуальности обоих участников, а взаимодействие сопровождается ощущением его

недолговечности. Отношения не разрастаются до независимого от индивидов целого, что служит

базисом особой интимности. Но двое — это не только первый синтез и объединение. Это также первое

рассогласование и антитеза. Третий, вступающий во взаимодействие, вносит примирение, переход,

опосредствование. «Третий» может быть тем, кто не принадлежит ни к одной из сторон (непартийным

называет его Зиммель84), он может быть также посредником, а может быть и tertius gaudens («третьим

радующимся»), т.е. тем, кто извлекает выгоду из противостояния двух других участников; «третий»

может сам устроить вражду между двумя другими — это случай divide et imрега («разделяй и

властвуй»).

Значение числа участников для характера взаимодействия, однако, не ограничивается единицами,

двойками и тройками. Так, для успешного управления бывает полезно разделить группу на равные

обозримые подгруппы, например, на пятерки, десятки и сотни. Мы видим несколько качественных

уровней, на которых число взаимодействующих определяет характер обобществления. Одиночество и

изолированность представляют большой социальный контекст, общение двоих — уникальная ситуация

интимности, явленности индивидуального в социальном и возможного разлада. От трех и более

начинается уже обобществление в полном смысле, причем в его организации немалую роль играет

эстетика числа. Увеличение группы — это и увеличение индивидуального пространства свободы.

Число участвующих — первый формальный признак обобществления. Далее следует посмотреть, как

они относятся друг к другу. Наивысшая степень сплоченности — интимность двух любящих, как бы

растворяющихся друг в друге. Здесь наиболее полно во взаимодействии представлена та и другая

индивидуальность, а «третий», по определению, исключен. При этом надо упомянуть идею Зиммеля,

специально развитую в «Философии денег», что каждое взаимодействие может быть понято как обмен:

будь то разговор, любовь или игра. Взаимодействие — понятие более широкое, чем обмен, но

преимущественно именно в форме обмена выступает оно у людей. Обмен же есть «социологическое

образование sui generis, изначальная форма и функция межиндивидуальной жизни». Это не нечто

отдель

==590

ное от взаимодействующих элементов, но состояние или изменение каждого из них, так что и общество

как «надъединичное» (ubersingulares) образование «есть такое всеобщее, которое одновременно имеет

конкретную жизненность». В случае с любовью речь не идет о подсчете издержек и прибылей, «вклад

каждой стороны находится либо совершенно по ту сторону этой противоположности, либо же

прибылью является уже сама по себе возможность отдавать, так что ответный дар мы воспринимаем,

невзирая на наш собственный, как незаслуженный подарок…»86.

Совершенно иначе обстоит дело с господством и подчинением. Любовь, именно взаимная любовь,

обоими субъектами воспринимается в первую очередь как индивидуальный акт каждого из них (в чем и

сказывается наивысшее присутствие индивидуальности в этом роде взаимодействия). Господство,

ориентированное прежде всего на реализацию своей воли, все-таки всегда предполагает в другом некий

род заинтересованности, так что и это — не просто воздействие одного на другого, но именно

взаимодействие. И опять вступает в дело количественная определенность. Начальствовать может один

или группа, а также некая объективная сила, социальная или идеальная (скажем, закон). Господствовать

всегда легче над большой группой, чем над малой: в последней слишком сказываются различия

индивидуальностей, в первой они нивелируются, превращаясь в управляемую массу. В явлении

господства отражаются и качества личности (личное превосходство обеспечивает господство), и

социальные обстоятельства (господство в силу более высокого социального положения).

Уже исследование количественной определенности группы и явления господства и подчинения

показывает, что Зиммель весьма далек от такого понимания социологии, каким оно было, например, у

Тённиса и Дюркгейма. Зиммель не считает основополагающим социальным фактом солидарность. Это

накладывает отпечаток практически на все описания форм обобществления. Но, конечно, важнее всего

то, что Зиммель обнаруживает обобществление даже там,