до потенциальной бесконечности — это подлинная бесконечность движения

жизни на ступени духа. Здесь преодолимо каждое ограничение, но лишь потому, что граница была

положена, а тем самым имеется нечто преодолимое.

Этим движением трансценденции дух показывает свою жизненность. В этической области это

выступает в многообразных формах вновь и вновь возникающей идеи о преодолении самого себя как

нравственной задаче человека. От целиком индивидуалистической формулы: «От силы, связующей все

сущее, человек освобождается, преодолевая самого себя» и вплоть до формулы философскиисторической: «Человек есть нечто, что должно быть преодолено». С логической точки зрения это

кажется противоречием: тот, кто преодолевает себя самого,

==11

является и преодолевающим, и преодолеваемым. Побеждая, Я покоряется себе; покоряясь себе, оно

себя же побеждает. Но противоречие возникает лишь с упрочением двух противоположных,

взаимоисключающих аспектов. Единый и целостный процесс нравственной жизни постижим в

преодолении низшего состояния высшим, а его — еще более высоким. Самопреодоление человека

означает, что он выходит за границы, положенные ему мгновением. Должно быть нечто

преодолеваемое, но лишь с тем, чтобы стать преодоленным. Так что и этически человек есть

пограничное существо, не имеющее границ.

Это беглое описание самого общего и не слишком глубокого аспекта жизни подготавливает

вытекающее из него понимание жизни. В качестве исходного пункта я возьму размышление о природе

времени.

Строго логически понятие настоящего означает лишь абсолютную неразвернутость момента; это столь

же не является временем, как точка пространством. Оно означает только столкновение прошлого и

будущего, каковые и являются временными величинами, т.е. временем вообще. Но так как одного уже

нет, а другого еще нет, то реальность схватывается лишь в настоящем. Иначе говоря, реальность есть

нечто вообще вневременное, а понятие времени применимо к ее содержаниям, когда вневременная

реальность настоящего сделалась «уже не» или «еще не» — во всяком случае каким-то «не». Времени

нет в действительности, а действительность не есть время.

Только логическое рассмотрение объекта принудительно ведет к такому парадоксу. Субъективно

переживаемая жизнь ему не желает подчиняться; она ощущает себя — независимо от наличия или

отсутствия логического оправдания — реальным во временном протяжении. Пусть неточно и

поверхностно, язык выражает это положение вещей, подразумевая под «настоящим» не просто точку

(каковой оно является для понятия), но присоединяет к ней небольшие отрезки прошлого и будущего.

Их протяженность весьма различна в зависимости от того «настоящего», о котором идет речь, —

личностного или политического, культуры или истории Земли. При более глубоком рассмотрении

становится очевидно, что любая действительность жизни соотносится со своим прошлым иначе, чем

механическое событие. Последнее столь безразлично к породившему его прошлому, что одно и то же

состояние, в принципе, может быть результатом различных комплексов причин. Но в том материале

наследственности, из которого строится организм, встречаются бесчисленные индивидуальные

элементы, причем

==12

таким образом, что ведущий к каждой индивидуальности ряд событий прошлого не может быть

заменен никаким другим. Воздействие здесь оставляет след — в отличие от механического движения,

которое может быть результатом сколь угодно различных компонентов.

Но во всей своей чистоте вживленность прошлого в настоящее выступает там, где жизнь достигает

стадии духа. Жизнь обладает тут двумя формами: объективацией в понятиях и в формах, которые с

момента своего возникновения и как таковые переходят во владение сколь угодно большого числа

потомков; и памятью, в которой прошлое субъективной жизни выступает не только как причина ее

настоящего, но в относительной живости своего содержания сохраняется в настоящем. Поскольку ранее

пережитое живет в нас как воспоминание — не сделавшись вневременным содержанием, а связанное в

нашем сознании со своим местом во времени, — постольку оно не может без всякого ущерба быть

заменено другим, как в случае механистически-причинного рассмотрения. Сфера реальной настоящей

жизни простирается назад вплоть до этого места. Тем самым прошлое как таковое не восстает из своей

могилы; так как наше переживание связано не с настоящим, но привязано к тогдашнему моменту, то и

само наше настоящее оказывается не точечным (как в механическом существовании), но, так сказать,

растянутым назад. В такие мгновения мы вживляемся в мгновения прошлого.

Аналогично наше отношение к будущему, которое недостаточно выражено определением человека как

«целеполагающего существа». Сколь угодно удаленная «цель» выступает как неподвижная точка, от

которой отделено настоящее, тогда как решающим является как раз непосредственное вживание

настоящей воли (а также чувства, мышления) в будущее: настоящее жизни заключается в том, что оно

трансцендирует настоящее. Каждое протекающее в настоящем движение воли указывает на

нереальность порога между «теперь» и будущим: установив его, мы сразу оказывемся и по сю, и по ту

сторону преграды. «Цель» позволяет непрерывному жизненному движению сгуститься вокруг одной

точки, что в известной мере отвечает нуждам рационализма и практики. Тем самым в непрерывной

временной жизни образуется провал, где на одном берегу в субстанциальной затвержденности

оказывается точка настоящего, а на другом берегу ей противостоит точка цели. Будущее, как и

прошлое, локализуется в какой-то одной, пусть парящей в неопределенности, точке. Так процесс жизни

==13

распадается в логическом разграничении трех грамматически обособленных tempora и в них

затвердевает, скрывая непосредственную, неразрывную устремленность в будущее, каковой и является

всякая жизнь настоящего. Будущее лежит перед нами не как неизведанная земля, отделенная от

настоящего четкой пограничной линией, но мы постоянно живем в пограничиь, которое столь же

принадлежит будущему, сколь и настоящему.

Все учения, помещающие нашу душевную жизнь в волю, выражают только то, что душевное

существование, так сказать, перетекает через точку настоящего, а будущее принадлежит его реальности.

Простое желание может направляться в дальнее, еще не жизненное будущее, но действительная воля

находится по ту сторону противоположности настоящего и будущего. Уже в актуальный момент

воления мы оказываемся за его пределами, поскольку в его кажущейся логически неизбежной

непротяженности не положена направленность последующего движения волящей жизни. Сказать, что

она виртуально принадлежит данной точке, — значит просто прикрыть словами непостижимое. Жизнь

действительно является прошлым и будущим; они к ней не просто примысливаются, как в случае

неорганической, чисто точечной действительности. Но и до ступени духа, в зарождении и развитии, мы

находим сходную форму: любая жизнь перешагивает через саму себя, образуя единство настоящего с

«еще не» будущего.

Пока мы строго понятийно разграничиваем прошлое, настоящее и будущее, время ирреально, так как

действительностью обладает только нерастяжимый во времени, т.е. вневременный момент настоящего.

Но жизнь есть существование особого рода, такое расчленение не подходит для ее фактичности. Только

задним числом, в разложении на механические схемы, появляются три логически разграниченных

времени. Только для жизни время реально (идеальность времени у Канта, быть может, внутренне

связана с механистическим элементом его мировоззрения). Время представляет собой, вероятно,

абстрактную форму сознания того, чем является жизнь в невыразимой, лишь переживаемой

непосредственной конкретности. Время есть жизнь в отвлечении от ее содержаний, поскольку лишь

жизнь из вневременной точки настоящего по двум направлениям трансцендирует любую

действительность и тем самым реализует временную длительность, т.е. само время.

Если мы рассмотрим понятие и факт настоящего в самом общем виде (на что мы имеем полное право),

то эта сущностная структура жизни предстает как постоянный выход за

==14

пределы самого себя как настоящего. Это выхождение актуальной жизни в то, что актуальным не

является, однако, таково, что именно это выхождение составляет актуальность. Оно не является чем-то,

к чему жизнь только приходит, но тем, что свершается в росте и в рождении, духовном развитии как

сущность жизни. Способ существования, который не ограничивает свою реальность настоящим

моментом, выталкивая тем самым прошлое и будущее в ирреальное, но подлинная длительность

которого реально находится по ту сторону подобного разделения, так что его прошлое действительно

существует в настоящем, а настоящее в будущем, — такой способ существования мы называем жизнью.

Утверждение, что жизнь протекает в форме, обозначенной мною как выхождение за собственные

пределы, опирается на антиномию. Мы представляем себе жизнь как непрерывный поток поколений. Но

ее носителями (не теми, кто жизнь имеет, но теми, кто ею являются) оказываются индивиды, т.е.

замкнутые в себе, имеющие в себе свой центр, однозначно обособленные друг от друга существа. Если

поток жизни протекает через индивидов (вернее, в них), то он скапливается в каждом из них и обретает

в них четко очерченную форму. В ней индивид противостоит как себе подобным, так и окружающему

миру со всем его содержанием. Как нечто законченное индивид не терпит никакого стирания своих

границ. В этом заключается последняя метафизическая проблема жизни: она является и безграничной

непрерывностью, и Я с определенными границами.

Поток жизни останавливается не только в обособленном Я, но также в любом переживаемом

содержании, в любой объективности, словно прикрепившись к какой-то точке. Там, где переживается

нечто, наделенное четкой формой, жизнь как бы заходит в тупик, ее поток кристаллизуется в этом нечто

и ограничивается им самим сформированной формой. Но так как дальнейший поток неудержим, а

продолжительность существования организма в целом, его центра —Я или соотносимых с ним

содержаний не отменяет непрерывности этого потока, то возникает мысль, что жизнь стремится

прорвать всякую органическую, душевную, вещную форму и выйти из этой заграды. Непрерывный

гераклитовский поток, не содержащий в себе ничего покоящегося, не знает ни границ, ни субъекта,

который их преодолевает. Но стоит появиться чему-то сохраняющемуся, обладающему собственным

центром тяжести, и перетекание с ‘одной стороны границы на другую уже не будет бессубъектной

подвижностью, но как-то связано с этим центром. Ему

==15

принадлежит тогда движение по ту сторону границы, выхождение за собственные пределы, остающееся

делом субъекта, хотя и выходя за его границы. Сущностной конституцией жизни является то, что она

представляет собой непрерывный поток, но при этом остается замкнутой в его носителях и

содержаниях, образующих индивидуализированные центры. Если посмотреть с другой стороны, жизнь

всегда есть ограниченное образование, постоянно преодолевающее свою ограниченность. Конечно,

категория «выхода жизни за собственные пределы» имеет лишь символическое значение, указывая в

общем и целом на ее характер. Этот указатель можно было бы улучшить. Но все же я считаю

первичным и существенным это схематичное и абстрактное обозначение. Оно представляет собой знак

или форму конкретной полноты жизни, сущность которой (не что-то извне приданное ее бытию, но это

бытие составляющее) заключается в том, что трансценденция для жизни имманентна.

Самым простым и самым фундаментальным примером этого является самосознание, прафеномен и

духа, и человеческой жизни вообще. Я не только противостоит самому себе и делает себя предметом

знания, но также судит себя, почитает или презирает, а тем самым становится над самим собою,

постоянно через себя перешагивает, оставаясь самим собою. Субъект и объект здесь тождественны. Я

развертывает это несубстанциальное тождество в духовном самопознании, не разрывая его. Но

возвышение познающего сознания над самим собой как познаваемым простирается в бесконечность: я

знаю не только то, что я знаю, но также знаю об этом знании. Записав это предложение еще раз, я еще

раз поднимаюсь над предшествующей стадией этого процесса и т.д. Здесь обнаруживается трудность

мышления: Я как бы всегда охотится за самим собой и никогда не может себя поймать. Но эта

трудность исчезает, если выход за собственные пределы понимается как прафеномен жизни вообще,

предстает в сублимированной форме, освобожденной от всех случайных содержаний.

В высшем, преодолевающем нас самих сознании мы — абсолютное, стоящее над нашей

относительностью. Но поскольку в дальнейшем продвижении этот процесс вновь релятивизирует

абсолютное, трансцендентность жизни выступает как истинная абсолютность, в которой

противоположность между абсолютным и относительным снята. Такое возвышение над

фундаментальными противоположностями, вытекающими из того, что трансценденция