источника и представляющая собой не

действительность, а требование.

Старое заблуждение, от которого философия счастливо отказалась, будто душевная действительность

уже сама по себе есть нечто стоящее над действительностью, более идеальное, сформированное более

соответственно нормам, чем действительность телесная, возродилась в толковании искусства. Но все то,

чего это заблуждение требует, — чтобы каузальность фактов выражала смысл, чтобы все уходящие в

бесконечность пространства и времени нити сочетались в самодостаточную ограниченную сферу,

чтобы разбросанность действительности обрела ритм и упорядоченность, — все это не имеет ничего

общего с действительностью, проистекающей из темного, недоступного нашему сознанию лона бытия,

и в том случае, когда это психическая действительность.

Конечно, эти предъявляющие определенные требования идеи об искусстве и соответствующее им

формирование материала действительности возникают в действительных душах людей, однако смысл и

содержание этого в том, что душа противопоставляет их собственной преднайденной

действительности — совершенно так же, как она противопоставляет истину своего мышления

действительности этого мышления. То, что актер позволяет нам понять Гамлета, что он делает душевно

близкими нам потрясения его судьбы, что он своими жестами, тоном и темпом речи сообщает

психологическое понимание образа, убеждает нас, что такой характер в таком положении должен

произносить именно эти слова, — все это, правда, необходимо, но после того, как это достигнуто, когда

роль Гамлета уже не сводится к звучащим словам и внешним событиям, когда актер растворил их в

душевной действительности, отражение которой он пережил в сообщаемой взволнованности и

вчувствовании, — тогда только начинается творческое художественное свершение, тогда в

соответствии с намеченными контурами стиля пережитая в душе действительность становится образом,

подобно тому как для художника чувственно пережитое впечатление от материального мира становится

картиной и как для драматурга га же душевная действительность стала образом.

Следовательно, можно установить аксиому, без которой художественное значение актера вообще не

может быть понято. Искусство актерской игры как таковое стоит по ту сторону драматической поэзии и

по ту сторону реальности. Так же, как ак

==296

тер — в отличие от требований натурализма — не воспроизводит состояние находящегося в данной

ситуации человека, он, в отличие от требований литературного идеализма, не является марионеткой

роли, будто единственная его художественная задача заключена в строках произведения драматурга.

Именно такое литературное понимание содержит скрытый соблазн натуралистической трактовки

сущности актера. Ибо если не признать, что актер обладает собственным предметом, построенным по

автономным художественным принципам, покоящимся на общем фундаменте искусства, то актер

становится лишь тем, кто осуществляет роль, ибо произведение искусства не может быть материалом

для другого произведения искусства; драма — лишь канал, по которому питаемый основой бытия поток

поступает в специфическое собственное деяние актера. При таком понимании последними принципами

служат только драма и действительность — следовательно, задача актера оказывается в опасной

близости к натурализму, его целью будет придать драме видимость действительности.

Как ни прекрасно звучит, что актер должен лишь вдохнуть жизнь в драму, лишь представить форму

жизненности произведения, — это уничтожает стоящее между драмой и действительностью подлинное,

ни с чем не сравнимое актерское искусство как таковое. Нет, то, что элементы жизни получают

определенную форму в сценическом искусстве, — такой же исконный феномен, как их создание в

живописи или поэзии, в теории познания или религии. И эта форма искусства, в каких бы

многообразных чувственных впечатлениях и реакциях она ни выражалась, все-таки есть нечто в корне

единое, а не соединение самостоятельных оптических раздражений, акустической ритмизации,

душевных потрясений и вчувствований в судьбу. Сценическая категория есть внутреннее единство, все

то многообразие, из которого как будто складывается впечатление от актерской игры, в

действительности — лишь развертывание единого корня, подобно тому как различно звучащие и

выглядящие слова предложения являются лишь выражением одной мысли. Существует актерская

установка, которую человек приносит в мир как свое единое так-бытие и которое совершенно

однозначно делает его творческим.

Решающим является то, что актер творит из единства, основанного на собственных законах, что его

искусство коренится в том же последнем фундаменте искусства, как искусство поэта, хотя его

выражение нуждается, так сказать, технически в поэтическом произведении как в медиуме. Лишь такая

само

==297

стоятельность искусства актера в качестве искусства легитимирует поразительное явление, что поэтический п

однозначным, предстает в исполнении различных актеров в совершенно различных образах, каждый из которы

один не является более правильным или неправильным, чем другой. При дуализме поэтического произведения

отводится определенное место, это совершенно непонятно; ибо в качестве поэтического образа и в реальности

подобие, существует только один Дон Карлос и один Грегер Верле; следовательно, без третьей, собственно ко

его разветвленность должна была бы уничтожить единство поэтического произведения и реальности. Искусст

посредник между ними двумя или слуга обоих господ, что неизбежно привело бы к загадочным представления

верность, с которой актер следует образу, созданному поэтом, с одной стороны, истине данного мира — с друг

того или другого, а свидетельствует о том, что личность на сцене — рожденная как таковая не с заранее опред

драмам или к требующей воспроизведения действительности — соединяет то и другое как органические элеме

Здесь вновь оказывает свое действие великий мотив, который настоящее использует в мировоззрении: замена

ему каждая действительность содержит в себе как бы жизненный пункт, который составляет ее смысл и в раск

органически взаимодействуя, неся и будучи несомой, жизненность вокруг себя; механический же принцип как

внешне составлял их только из других явлений. Если мы будем понимать актерское искусство как совершенно

человеческой души, которая ассимилирует поэзию и действительность, а не механически составляется из них,

поток современного понимания мира.

==298

00.htm — glava14

Проблемы социологии

==299

==300

Социальная дифференциация

Социологические и психологические

исследования

00.htm — glava15

Глава 1

Введение. К теории познания социальной науки

Материал социальной науки; сложный характер его. Невозможность социологических законов. Понятие

общества; критика его с точки зрения индивидуалистического реализма. Понятие индивида.

Единство общества как взаимодействие его частей. Концентрация этого взаимодействия и преврэщение

его в объективные образования

В

отношении между теорией и практикой наблюдается одна особенность, которая уже не раз

констатировалась в применении к сложным образованиям и которая состоит в том что отношение

одного целого к другому повторяется в отношении между частями одного из этих целых. Если в

пределах теоретического познания иметь в виду не чисто идеальное содержание его, а его образование

— психологические мотивы, методологические приемы и систематические цели, — то и познание

окажется областью человеческой практики, которая, в свою очередь, снова делается предметом

теоретизирующего познания. Тем самым в то же время дан и критерий, определяющий характер

теоретико-познавательного и методологического рассмотрения наук; в качестве теории это

рассмотрение так относится к исследованию, направленному на объекты, как именно теория относится

к практике, т.е. оно имеет меньше значения, самостоятельности, носит скорее характер регистрации,

чем приобретия, повторяет на высшей ступени сознания только формальные стороны уже данного

содержания. В общем, для человека важнее нечто делать, чем знать, как он это делает, и факт делания

всегда также предшествует ясному его осознанию. Да, в области бессознательного остается

==301

обыкновенно не только «как», но и «для чего» познания, коль скоро оно переступает ближайшую

ступень целевого ряда и задается вопросом относительно более отдаленных или последних своих целей;

включение отдельного познания в замкнутую систему истин, его служебное значение как средства для

высшего познания, восприятия или действования, сведение их к первым началам, — все это задачи,

которые, конечно, стоят на первом месте в идеальном мировоззрении, но фактически в процессе его

образования и по времени, и по важности они оказываются всего лишь эпилогом.

Соответственно этому ходу исторического развития познания следовало бы, особенно в такой едва

нарождающейся науке, как социология, все силы отдавать отдельным исследованиям, которые прежде

всего могли бы вложить в нее содержание и придать ей надежное значение, а вопросы о методе и о

последних целях были бы оставлены в стороне до тех пор, пока не оказалось бы достаточного

фактического материала для ответа на них. Дело здесь также и в том, что иначе была бы опасность

создать форму, не обеспечив для нее возможного содержания, кодекс законов без субъектов, ему

повинующихся, правило без отдельных случаев, из которых оно выводится и которые подтверждали бы

его верность.

Все это мы в общих чертах признаем, однако же нынешнее состояние наук позволяет создавать науку

иным способом, отличным от прежних, описанных нами выше. Подобно тому как современная

политическая революция отличается от революций прошлых эпох тем, что стремится осуществить уже

известный, в каком-нибудь другом месте осуществленный и испытанный строй, ибо теперь

сознательное усвоение теории предшествует практике и служит для нее образцом: также точно,

вследствие более высокой сознательности, свойственной современному духу, позволительно сначала на

основании множества существующих наук и доказанных теорий наметить контуры, формы и цели

новой науки, а уже затем приступать к ее фактическому построению.

Для социологии к этому присоединяется еще одна особенность. Она является наукой эклектической,

поскольку продукты других наук составляют ее материал. Она пользуется данными исторических

исследований, антропологии, статистики, психологии как полуфабрикатами; она не обращается

непосредственно к сырому материалу, который перерабатывают другие науки, но, будучи наукой, так

сказать, второй степени, она творит новый синтез из того, что уже является синтезом для первых. В

==302

современном своем состоянии она дает лишь новую точку зрения для рассмотрения известных фактов.

Но именно потому ей особенно важно установить эту точку зрения, так как только от нее наука

получает свой специфический характер, а не от своего материала, который уже раньше известен по

своему фактическому составу. В этом случае общие точки зрения, единство последней цели, способ

исследования по праву являются тем, что прежде всего должно быть осознано, должно фактически

наличествовать в сознании, чтобы создалась новая наука, тогда как другие науки начинают скорее с

материала, чем с его оформления: это последнее дается в них более непосредственно самим

материалом. Едва ли нужно упоминать о том, что здесь дело идет лишь о различиях в степени, что в

конечном счете ни в одной науке содержание не состоит только из объективных фактов, но всегда

заключает в себе их толкование и оформление по категориям и нормам, которые для данной науки

являются a priori, т.е. вносятся постигающим духом в факты, в себе и для себя изолированные. В

социальной науке имеет место лишь количественный перевес комбинаторного начала в сравнении с

другими науками, и поэтому по отношению к ней представляется особенно оправданным подвергнуть

теоретическому осознанию те точки зрения, которыми она руководствуется в своих комбинациях.

Однако это, конечно, не значит, что основные понятия социологии нуждаются в бесспорных и четко

очерченных дефинициях, что, например, с самого начала можно ответить на вопросы: что есть

общество? что есть индивидуум? как возможны взаимные психические воздействия индивидуумов друг

на друга? и т.д. Напротив, и здесь следует удовлетвориться только приблизительным указанием области

и ожидать полного проникновения в сущность объектов от завершения науки, а не до него, если не

хотят впасть в заблуждение старой психологии, полагавшей, что нужно определить сущность души,

прежде чем научно познавать душевные явления. Все еще не утратила силу истина, высказанная

Аристотелем: то, что по существу своему занимает первое место, является для нашего познания самым

последним. В логически-систематическом построении науки дефиниции основных понятий занимают,

конечно, первое место, но только законченную науку можно построить таким образом, — начиная с

самого простого и ясного. Если науку еще предстоит создать, то нужно исходить из непосредственно

данных проблем, которые всегда в высшей степени сложны и