силы и переходящие туда и обратно отношения

между каждой точкой и каждой иной точкой мира; поэтому не может быть логического запрета на то,

чтобы вычленить любые единицы и сомкнуть их в понятие одной сущности, природу и движения

которой мы должны были бы устанавливать с точки зрения истории и законов. При этом решающим

является лишь вопрос о том, какое соединение целесообразно с научной точки зрения и где

взаимодействие между сущностями достаточно сильно, чтобы его изолированное рассмотрение в

противоположность взаимодействию каждой такой сущности со всеми остальными могло обещать

выдающееся по результатам объяснение, причем дело, в основном, состоит в том, является ли частой

рассматриваемая комбинация, так чтобы познание ее могло быть типичным и могло указать если не

закономерность — ее можно познать только в действиях простых частей, — то хотя бы регулярность.

Разложение общественной души на сумму взаимодействий ее участников соответствует общему

направлению современной духовной жизни: разложить постоянное, равное самому себе,

субстанциальное на функции, силы, движения и постигнуть во всяком бытии исторический процесс его

становления. Никто не будет отрицать, что взаимодействие частей происходит в том, что мы называем

обществом. Общество, как и человеческий индивидуум, не представляет собой вполне замкнутой

сущности или абсолютного единства. По отношению

==314

к реальным взаимодействиям частей оно является только вторичным, только результатом, причем и

объективно, и для наблюдателя. Если мы здесь оставим в стороне морфологические явления, в которых

отдельный человек оказывается, конечно, всецело продуктом своей социальной группы, и обратимся к

последнему основанию теории познания, то нам придется сказать: здесь нет общественного единства, из

единообразного характера которого вытекают свойства, отношения и изменения частей, но здесь

обнаруживаются отношения и деятельности элементов, на основе которых только и может быть

установлено единство. Эти элементы сами по себе не представляют настоящих единств; но их следует

рассматривать как единства ради более высоких соединений, потому что каждый из них по отношению

к другим действует единообразно; поэтому общество не обязательно слагается из взаимодействия

одних только человеческих личностей: целые группы во взаимодействии с другими могут также

образовать общество. Ведь и физический, и химический атом совсем не является простой сущностью в

метафизическом смысле, но с абсолютной точки зрения может быть разлагаем все дальше; однако для

наблюдателя, относящегося к данным наукам, это безразлично, потому что фактически он действует

как единство; подобно этому и для социологического исследования важны, так сказать, лишь

эмпирические атомы, представления, индивиды, группы, которые действуют как единства, все равно,

делимы ли они в себе все дальше и дальше. В этом смысле, который является с обеих сторон

относительным, можно сказать, что общество есть единство, состоящее из единств. Однако речь не идет

при этом о внутреннем замкнутом народном единстве, которое порождало бы право, нравы, религию,

язык; напротив, социальные единства, соприкасающиеся внешним образом, образуют внутри себя под

действием целесообразности, нужды и силы эти содержания и формы, и это только вызывает или скорее

обозначает их объединение. Поэтому и в познании нельзя начинать с такого понятия об обществе, из

определенности которого вытекали бы отношения и взаимные действия составных частей; эти

последние необходимо устанавливать, а общество — только название для суммы этих взаимодействий,

которое будет применимо лишь постольку, поскольку они установлены. Поэтому понятие не

фиксировано как нечто единое, но имеет различные степени, причем оно может быть применимо в

большей или меньшей мере, смотря по количеству и глубине существующих между данными

личностями взаимодействий. Таким

==315

образом, понятие общества совершенно теряет тот мистический оттенок, который пытался усмотреть в

нем индивидуалистический реализм.

Правда, может показаться, что согласно такому определению общества и два воюющих государства

тоже должны быть названы обществом, так как между ними существует несомненное взаимодействие.

Несмотря на этот конфликт с обычным словоупотреблением, я мог бы взять на себя методологическую

ответственность и просто допустить здесь исключение, случай, на который это определение не

распространяется. Вещи и события слишком сложны и имеют слишком расплывчатые границы, чтобы

нам отказываться от соответствующего факту объяснения только потому, что оно распространяется

также и на другие очень отличные явления. Тогда надо искать специфическое различие, которое

следует добавить к понятию взаимодействующих личностей или групп, дабы получить обычное

понятие общества в противоположность понятию воюющих сторон. Можно было бы, например,

сказать, что понятие общества говорит о таком взаимодействии, при котором деятельность ради

собственных целей способствует в то же время целям других. Но и это не вполне удовлетворительно,

потому что тогда обществом станет называться и такая совместность, которая возникла и держится

лишь посредством насилия одной стороны и ради ее исключительной пользы. Я вообще полагаю: какое

бы ни установить простое и единообразное определение общества, всегда найдется такая пограничная

область, в которой оно не совпадет с областью, определенной нашим представлением об обществе. И

таков удел всех определений, цель которых состоит в чем-то большем, нежели в описаниях понятия,

самим же исследователем и образованного, и которыми вполне покрывается их предмет, ибо этот

предмет представляет собой только то, что они описывают. Если же определение хотят дать таким

образом, чтобы оно в единстве своего содержания одновременно обнаруживало некую объективную

связь, заключающуюся в самой природе подпадающих под него вещей, то немедленно в той же мере

проявится и несовпадение между завершенностью наших понятий и текучестью вещей. Но еще важнее

не рассматривать наши понятия как законченные образования, по отношению к которым нужно только

эксплицировать их имплицитное содержание, но подходить к ним как к простым указаниям на какую-то

действительность, подлинное содержание которой подлежит еще тщательному исследованию, т.е.

видеть в них не картины, для которых нужно толь

==316

ко яркое освещение, чтобы обнаружилось их законченное в себе содержание, но контурные наброски,

которые ждут еще своего наполнения. И мне кажется, что представление о взаимодействующих

сущностях во всяком случае наполняет собой то указание на отношения между людьми, которое

заключено в понятии общества.

Однако это определение должно быть сужено по крайней мере в количественном отношении, и это,

быть может, даст во всяком случае более точное указание на содержание того, что мы называем

обществом. В самом деле, и два человека, между которыми существует лишь эфемерное отношение,

образовали бы, согласно вышеизложенному, общество. Принципиально и с этим следует согласиться;

между самым рыхлым соединением людей для общего дела или беседы, самым мимолетным

проблеском изменения в каждом из них, которое вызвано силой, исходящей от других, — и

всеохватывающим единством класса или народа, проявляющимся в нравах, языке и политической

деятельности, — существует различие только в степени. Однако границу собственно социальной

сущности, не исключено, можно увидеть там, где взаимодействие личностей между собой состоит не

только в их субъективных состояниях и поведении, но и создает объективное образование, которое

обладает известной независимостью от отдельных участвующих в нем личностей. Если возникло

объединение, формы которого продолжают существовать и тогда, когда отдельные члены из него

выходят, а новые в него вступают; если существует общее внешнее достояние, причем его

приобретение и распоряжение им не являются делом отдельного лица; если имеется сумма познаний и

нравственных жизненных содержаний, число которых не увеличивается и не уменьшается от участия в

них отдельных людей и которые, ставши до известной степени субстанциальными, находятся к услугам

каждого, кто захотел бы принять в нем участие; если выработались формы права, нравов, общения, к

которым присоединяется и должен присоединиться всякий, вступающий в известное пространственное

сосуществование с другими, — значит во всех этих случаях существует общество, а взаимодействие

сгустилось и превратилось в тело, что и отличает это общественное взаимодействие от того, которое

исчезает вместе с непосредственно участвующими субъектами и их моментальным поведением.

Всеобщее можно понимать в двояком смысле: или как то, что до известной степени стоит между

отдельными членами и объединяет их так, что хотя каждый является в нем участни

==317

ком, но никто не владеет им одним и целиком; или как то, чем обладает каждый и что констатирует, как

всеобщее, только сопрягающий и сравнивающий дух. Между обоими значениями, которые можно было

бы назвать реальной и идеальной всеобщностью, существуют очень глубокие отношения. А именно,

хотя вполне возможно, что последняя встречается без первой, однако, по крайней мере, в качестве

эвристического принципа можно будет принять следующее: где обнаруживаются одинаковые явления

при внешнем соприкосновении индивидуумов между собой, там заранее следует предположить общую

причину. Именно так из того факта, что вращение всех планет происходит в одном направлении и почти

в одной плоскости, Лаплас выводит, что в основе этого должна лежать общая причина, потому что

такое соответствие при взаимной независимости было бы случаем недопустимым. А эволюционное

учение покоится на той идее, что сходство между всеми живыми существами делает слишком

невероятным предположение, что виды возникли независимо друг от друга. Так же и всякое сходство

между большим числом членов общества указывает на общую причину, которая влияет на них,

указывает на единство, в котором воплотились действия и взаимодействия данной совокупности и

которое, продолжая со своей стороны действовать на совокупность, делает это в одинаковом для всех

смысле.

Нельзя не признать, что здесь скрыто очень много теоретико-познавательных трудностей. Кажется,

будто мистическое единство социальной сущности, которое мы отвергли выше, хочет здесь снова

вкрасться к нам таким образом, чтобы ее содержание все-таки отделялось от множественности и

случайности индивидуумов и противостояло ей. Вновь возникают сомнения: ведь известные реальности

существуют вне отдельных людей, и все-таки, помимо этих последних, явно нет ничего, в чем они

могли бы существовать. Это приблизительно то же затруднение, которое обнаруживается в отношении

между естественными законами и отдельными вещами, этим законам подчиненными. Я не мог бы

указать, какую действительность можно было бы приписать таким законам, если бы не было вещей, в

которых они находят себе применение; но, с другой стороны, закон, видимо, имеет силу и помимо

отдельного случая своего осуществления. Мы представляем себе, что если бы такого случая и не было

никогда до сих пор, то с его наступлением закон, будучи всеобщим, немедленно проявил бы свое

действие; и если бы даже реальные комбинации вообще не создали бы никогда условий, необходимых

для его действия,

==318

то у нас все же осталось бы представление, что этот нереализованный, лишь идеальный закон природы

обладает еще известного рода значимостью, которая отличает его от простых мечтаний или логически и

физически невозможной фантазии. В этом состоянии колебания между реальностью и идеальностью

находится и то всеобщее, которое связывает индивидов в общество, противостоя каждому из них, в

каждом имея своего носителя и тем не менее от него не завися. Подобно тому как невозможно сказать,

где располагаются естественные законы, которые мы признаем истинными, даже если они никогда не

были осуществлены в своей абсолютной чистоте (как, например, теоремы геометрии), так мы не можем

указать, где располагается эта неуловимая межсубъектная субстанция, которую можно было бы назвать

душой народа или ее содержанием. Она окружает каждого в каждый момент, она доставляет нам

жизненное содержание, из изменчивых комбинаций которого обыкновенно составляется

индивидуальность, — но мы не можем назвать никого по имени, от кого бы она вела свое

происхождение, ни одного отдельного человека, над которым бы она не возвышалась, и даже там, где

мы, по нашему мнению, можем установить вклад отдельных людей, все еще остается вопрос, не

получили ли они сами то, что в них есть существенного, из того публичного достояния, которое в них

только сконцентрировалось или