прежде в одном лице, дифференцировались друг от друга,

последний приобрел несравненно большую свободу передвижения и завязались коммерческие связи, до

тех пор невозможные. Индивидуальная свобода и увеличение предприятия находятся во

взаимодействии. Так, при одновременном существовании цеховых ограничений и больших фабричных

предприятий, например, в начале этого столетия в Германии оказывалось всегда необходимым

предоставить последним свободу производства и торговли, которую могли или хотели коллективистски

ограничивать для кругов, состоявших из более мелких и незначительных предприятий. Итак, развитие,

бравшее начало в узком гомогенном цеховом круге, шло в двух направлениях и, соответственно этой

двойственности, должно было подготовить его разложение: речь идет, во-первых, об

индивидуализирующей дифференциации, а во-вторых, о пространственном расширении. В этом

отношении, например, история освобождения крестьян в Пруссии оказывается сходным процессом.

Наследственно-зависимый крестьянин, каким он был в Пруссии приблизительно до 1810 г., и по

отношению к земле, и по отношению к господину занимал своеобразное среднее положение; земля хотя

и принадлежала господину, но так, что крестьянин не был лишен известных прав на нее. С другой

стороны, хотя он и должен был отбывать барщину на поле своего господина, но он обрабатывал наряду

с этим и отведенную ему землю на свой страх и риск. С уничтожением крепостного права известная

часть земли, принадлежавшей до сих пор крестьянину на ограниченных правах, была передана ему в

полную и безусловную собственность, а помещик мог рассчиты

==351

вать только на наемных рабочих, набиравшихся теперь, главным образом, из владельцев более мелких

клочков земли, которые были у них скуплены. Итак, если крестьянин при прежних отношениях

соединял в себе отдельные черты собственника и работающего на других7, то теперь появилась резкая

дифференциация: одна часть превратилась в чистых собственников, а другая — в чистых работников.

Само собой очевидно, каким образом это привело к свободным личным перемещениям и установлению

связей с более удаленными лицами и кругами; влияние здесь оказало не только уничтожение внешней

прикрепленности к клочку земли, но и положение работника как такового, которого нанимают то здесь,

то там; а кроме того, и свободное владение, которое делает возможным отчуждение и вместе с тем

коммерческие отношения, переселения и т.п. Так подтверждается сформулированное выше положение:

дифференциация и индивидуализация ослабляют связь с ближним, чтобы создать взамен новую связь

— реальную и идеальную — с более дальними.

Аналогичное соотношение обнаруживается в животном и растительном мире. Можно заметить, что у

наших домашних животных (это относится и к культурным растениям) особи одного и того же подвида8

резче различаются между собой, чем особи соответствующего подвида, пребывающие в естественном

состоянии; напротив, подвиды одного вида как целые ближе друг другу, чем у некультурных пород.

Итак, культивирование усиливает формообразование, благодаря которому, с одной стороны,

индивидуальность более резко выделяется внутри своего вида, а с другой — происходит сближение с

чужими видами и обнаруживается сильное сходство с более широкой общностью вне пределов

первоначально гомогенной группы. С этим вполне согласуется утверждение, что породы домашних

животных у некультурных народов имеют характер гораздо более обособленных видов, чем те

разновидности, которые есть у культурных народов. Дело в том, что первые еще не достигли в процессе

развития той стадии, когда в результате более продолжительного приручения уменьшаются различия

между видами, поскольку увеличиваются различия между индивидами. И в этом развитие животных

прямо пропорционально развитию их господ: в менее культурные эпохи индивиды, принадлежащие к

одному роду, настолько единообразны и одинаковы, насколько возможно; напротив, роды в целом

противостоят друг другу как чуждые и враждебные: чем теснее синтез внутри своего рода, тем резче

антитезис по отношению к чужому роду; с

==352

прогрессом культуры растет дифференциация между индивидами и увеличивается близость к чужому

роду. Соответственно, широкие необразованные массы культурного народа внутренне более гомогенны,

чем образованные слои; характерные особенности, отличающие их от масс другого народа, более резки,

чем различия между образованными слоями обоих народов. А что касается отражения этого отношения

в наблюдающем духе, то должно иметь место то же самое и притом на основании важного

психологического правила, согласно которому различные, но принадлежащие к одному и тому же роду

и сопряженные в некое единство впечатления сливаются между собой и тем самым парализуют друг

друга, так что образуется некое среднее впечатление; одно крайнее качество уравновешивает другое, и

подобно тому, как самые различные цвета образуют вместе бесцветный белый свет, так разнообразие

очень неодинаково одаренных и действующих лиц ведет к тому, что целое, в которое их объединяет

представление, получает характер более индифферентный, лишенный резко очерченной

односторонности. Трения между ярко выраженными индивидуальностями, которые в действительности

ведут к уравниванию или конфликтам, происходят и в субъективном духе Чем более дифференцирован

круг соответственно своим составным частям, тем менее он, как целое, производит индивидуальное

впечатление, потому что его части, так сказать, не дают говорить друг другу, взаимно устраняют друг

друга, так что в результате получается впечатление усредненности, которое будет тем неопределеннее,

чем многочисленнее и разнообразнее факторы, совместно его производящие.

Обобщая эту мысль, можно выразить ее так: в каждом человеке ceteris paribus индивидуальное и

социальное имеется, так сказать, в неизменной пропорции, которая изменяет только свою форму чем

теснее круг, которому мы себя отдаем, тем меньше мы имеем индивидуальной свободы; но зато этот

круг сам представляет собой нечто индивидуальное, и именно потому, что он невелик, отделяет себя от

других резкими границами. Это обнаруживается очень ясно в социальном строе квакеров. Как целое,

как религиозный принцип, отличающийся самым крайним индивидуализмом, квакерство объединяет

членов общины строем и образом жизни в высшей степени единообразными, демократическими и по

возможности исключающими все индивидуальные различия; но зато оно совершенно лишено

понимания высшего государственного единства и его целей, так что индивидуальность меньшей группы

исключает, с одной сторо

12—2067

==353

ны, индивидуальность ее отдельных членов, с другой стороны, — самоотдачу индивида большой

группе. В частностях это проявляется следующим образом: в том, что является делом общины, в

богослужебных собраниях, каждый может выступать и говорить, как проповедник, что хочет и когда

хочет; однако, с другой стороны, община ведет надзор за личными делами, например, за заключением

браков, так что последние не происходят без согласия комитета, назначенного для рассмотрения

каждого отдельного случая. Итак, они индивидуальны только в общем, но социально связаны в

индивидуальном. И соответственно, если расширяется круг, в котором мы действуем и к которому

относятся наши интересы, то это дает больше простора для развития нашей индивидуальности; но в

качестве частей этого целого мы обладаем меньшим своеобразием, а целое, как социальная группа,

является менее индивидуальным.

Если, таким образом, тенденции, с одной стороны, к индивидуализации, а с другой — к

недифференцированности, столь тождественны друг другу, что относительно безразлично, проявляются

ли они в области чисто личной или же в сфере той социальной общности, к которой принадлежит

личность, то увеличение индивидуализации или ее противоположности в одной области потребует

соответственного уменьшения в другой. Итак, мы приходим к самой общей норме, которая чаще всего

может проявляться при различиях в размерах социальных групп, но, впрочем, обнаруживается и в

других случаях. Например, у некоторых народов, у которых преобладает все экстравагантное,

преувеличенное, импульсивно причудливое, мы замечаем рабскую приверженность моде.

Сумасбродство, совершенное одним, автоматически влечет за собой слепое подражание всех

остальных. Те же, у кого жизнь в целом далеко не так многоцветна, более трезва и устроена на

солдатский манер, имеют, однако, гораздо более сильные индивидуалистические стремления и

отличаются друг от друга в рамках этого однообразного и простого стиля жизни гораздо резче и

отчетливее, чем первые внутри своего изменчивого многоцветья. Итак, с одной стороны, целое носит

очень индивидуальный характер, но его части весьма подобны между собой; с другой стороны, целое

более бесцветно, его образование в меньшей степени связано с какими бы то ни было крайностями, но

его части сильно дифференцированы между собой. Сейчас, однако, для нас важно, главным образом,

отношение корреляции, которое привязано к объему социального круга и обычно связывает свободу

группы

==354

со стесненностью индивида; хорошим примером этого является сосуществование коммунальной

стесненности и политической свободы, которое мы, например, видим в русском устройстве доцарского

периода. Особенно в эпоху нашествия монголов в России было множество территориальных единиц,

княжеств, городов, сельских общин, которые вовсе не были соединены между собой единой

государственной связью, и, таким образом, каждое из них как целое пользовалось большей

политической свободой; но зато прикрепленность индивида к коммунальному сообществу была

наиболее тесной, так что не существовало вообще частной собственности на землю и только одна

коммуна владела ею. Тесной замкнутости в круг общины, которая лишала индивида личного владения,

а нередко, конечно, и возможности личного передвижения, соответствовало отсутствие отношений,

связывающих его с более широким политическим кругом. Круги социальных интересов расположены

вокруг нас концентрически: чем теснее они нас охватывают, тем меньше они должны быть. Но человек

никогда не является ни существом сугубо коллективным, ни существом сугубо индивидуальным;

поэтому здесь, конечно, идет речь лишь о большей или меньшей степени того и другого или же только

об отдельных сторонах и определениях человеческого существования, в которых являет себя развитие,

переход от перевеса индивидуального над коллективным к перевесу коллективного над

индивидуальным. У этого развития могут быть стадии, в которых принадлежность одновременно к

меньшему и к большему социальному кругу выражается в характерных последствиях. Итак, если

самоотдача более узкому кругу, в общем, менее благоприятна для сохранения индивидуальности как

таковой, чем ее существование в некоторой возможно большей общности, то все-таки с

психологической точки зрения следует заметить, что внутри очень большого культурного сообщества

принадлежность к семье способствует индивидуализации. Отдельный человек не может оградить себя

от совокупности; только отдавая некоторую часть своего абсолютного Я нескольким другим

индивидам, соединяясь с ними, он может еще сохранить чувство индивидуальности и притом без

чрезмерной замкнутости, без чувства горечи и обособленности. Даже когда он расширяет свою

личность и свои интересы, включая сюда личность и интересы ряда других людей, он

противопоставляет себя остальному, так сказать, в более широкой массе. Правда, для индивидуальности

в смысле чудачества и всякого рода ненормальности жизнь без семьи, в некотором широком круге

оставляет

==355

широкое поприще; но для дифференциации, которая затем приносит пользу и наибольшему целому,

будучи порождена силой, а не непротивлением односторонним влечениям, — для нее принадлежность к

более узкому кругу внутри более широкого оказывается полезной, правда, часто, конечно, только как

подготовка и переходное состояние. Семья, значение которой сначала политически реально, а с ростом

культуры все более и более психологически идеально, предоставляет в качестве коллективного

индивида своему члену, с одной стороны, некоторую предварительную дифференциацию, которая, по

крайней мере, подготавливает его к дифференциации в качестве абсолютной индивидуальности, с

другой стороны, она предоставляет ему и защиту, благодаря которой эта индивидуальность может

развиваться, пока она не будет в состоянии устоять против самой обширной общности. В более высоких

культурах, где одновременно получают признание и права индивидуальности, и права самых широких

кругов, принадлежность к семье представляет собой смешение характерного значения принадлежности

к узкой и более широкой социальным группам.

Если я указывал выше, что самая большая группа предоставляет больше простора крайностям

формирования и деформирования (Bildungen und Verbildungen) индивидуализма, мизантропическому

уединению, причудливости и капризным формам жизни, бесцеремонному эгоизму, то это является

лишь следствием того, что более широкая группа предъявляет нам меньше требований, меньше

заботится об отдельных людях и поэтому ставит меньше препятствий для полного развития даже самых

извращенных влечений, чем более узкая группа. Следовательно, на размеры круга ложится