общности разрыв меньше, чем между теми же моментами в области индивидуального. Это

пытались объяснить тем, что движения массы в противоположность свободному индивиду определены

естественными законами и следуют исключительно влечению ее интересов, ввиду чего здесь выбор и

колебания возможны не более чем выбор и колебания масс материи ввиду действия силы тяготения.

Целый ряд фундаментальных теоретико-познавательных неясностей скрывается за таким способом

объяснения. Если даже мы согласимся, что действия массы как таковые в сравнении с действиями

отдельных лиц особенно подчинены законам природы, то все-таки останется чудом то обстоятельство,

что закон природы и целесообразность здесь всегда совпадают. Природа знает целесообразность только

в той форме, что она механически порождает большое число продуктов, из которых потом случайно

один может лучше других приспособиться к обстоятельствам и тем самым обнаруживает свою

целесообразность. Но в природе нет такой области, в которой всякое порождение удовлетворяло бы с

самого начала и безусловно известным телеологическим требованиям. Старое утверждение, согласно

которому природа выбирает всегда кратчайший путь к своим целям, мы не можем уже признать ни в

коем случае;

==393

так как природа вообще не имеет никаких целей, то и пути ее относительно этих целей не могут быть

охарактеризованы как долгие или краткие; поэтому неправильным будет и перенос этого принципа на

отношение между социальными целями и средствами. Но и в рамках такого подхода невозможно

серьезно утверждать, что выбор и заблуждения отдельных людей представляют собой исключение из

всеобщей естественной каузальности; а если бы это и было так, и действование массы в

противоположность индивиду было бы строго определено природой, то все-таки оставалось бы решить

два вопроса- во-первых, не могут ли и в пределах чистой естественной каузальности иметь место выбор

и колебание, а во-вторых, благодаря какой предустановленной гармонии именно в социальных

стремлениях результат всегда совпадает с намерением. Хотя оба момента — воление и действование —

определены законами природы, и даже именно потому, что это так, все-таки оставалось бы чудом, что

результат действования вписывается как раз в контуры, которые воление очерчивает лишь идеально.

Между тем эти явления, поскольку их вообще можно констатировать, легко объясняются, если

предположить, что цели, преследуемые публичным духом, гораздо более примитивны и просты, чем

цели индивида; то, в чем сходится большое число людей, должно быть, в общем, адекватно, как мы

указали выше, уровню того из них, кто стоит на низшей ступени. Оно может охватывать лишь

первоначальные основы отдельных существований, над которыми потом уже должно подняться то, что

в них более развито и тоньше дифференцировано. Это позволяет нам понять надежность как воления,

так и достижения социальных целей. В той же мере, в какой отдельный человек неколебим и

безошибочен в своих самых примитивных целях, — настолько же неколебима и безошибочна в своих

целях и социальная группа вообще. Обеспечение существования, приобретение нового владения,

защита приобретенного, стремление к утверждению и расширению сферы своей власти, — таковы

основополагающие влечения отдельного человека, для удовлетворения которых он может

целесообразно вступить в союз с любым числом других людей. Так как отдельный человек не выбирает

и не колеблется в этих своих принципиальных стремлениях, то и социальное стремление, которое их

объединяет, чуждо выбору и колебаниям К этому присоединяется то обстоятельство, что масса в своем

целеполагании решает так же определенно и ведет себя также уверенно, как индивид в своих чисто

эгоистических действиях; масса не знает того дуализма влечений

==394

себялюбия и самоотверженности, заставляющего индивида беспомощно колебаться, так часто выбирать

среднее между ними и в результате хвататься за пустоту. Что же касается того, что и достижение целей

бывает безошибочнее и удачнее, чем у отдельного человека, то это вытекает из того факта — в

настоящий момент он лежит в стороне от наших исследований, — что внутри целого между его

частями образуются трения и помехи, от которых целое как таковое свободно, и далее из того, что

примитивный характер социальных целей выражается не только в более простом качестве их

содержания, но и в том, что они более очевидны; это значит, что общность не нуждается для

достижения своих целей в тех обходных и потаенных путях, на которые так часто бывает вынужден

ступить отдельный человек. Дело тут не в мистическом характере какой-то особой естественности, а

только в том, что лишь при более высокой дифференциации целей и средств становится необходимым

вставлять в телеологическую цепь все больше и больше промежуточных звеньев. То, в чем соединяется

между собой множество дифференцированных существ, не может быть само столь же

дифференцированным; и подобно тому как отдельный человек обычно не ошибается в тех сопряжениях

целей, где исходный пункт и цель близки друг к другу, а также подобно тому как он достигает вернее

всего тех целей, для которых достаточно первой инициативы во всей ее непосредственности, — точно

так же и социальный круг, конечно, меньше будет подвержен ошибкам и неудачам, поскольку

вследствие более простого содержания его целей они имеют только что указанный нами формальный

характер24.

У более крупных групп, которые управляют ходом своего развития не на основании моментальных

импульсов, но при помощи обширных и прочных, постепенно сложившихся учреждений, последние

должны обладать известной широтой и объективным характером, чтобы предоставить одинаковое

место, одинаковую защиту и покровительство всему множеству разнородных деятельностей. Эти

учреждения не только должны быть более безошибочны, ибо за всякую ошибку при огромном числе

зависящих отсюда отношений пришлось бы поплатиться самым тяжким образом, а потому ее следует с

величайшей осторожностью избегать, но, кроме того, безотносительно к этой целесообразности они уже

с самого начала окажутся особенно правильными, свободными от колебаний и односторонности уже

потому, что они вообще образовались из столкновения противоположностей, борьбы интересов,

взаимной притирки содер

==395

жащихся в данной группе различий. Для отдельного человека истина и надежность как в области

теории, так и в области практики возникают благодаря тому, что субъективная максима, сначала

односторонняя, сопрягается со множеством отношений; правильность какого-нибудь более общего

представления состоит вообще лишь в том, что оно может быть проведено во многих и притом самых

разнообразных случаях; всякая объективность возникает лишь из скрещения и взаимного ограничения

отдельных представлений, из которых ни об одном самом по себе нельзя сказать, не есть ли оно лишь

нечто субъективное; как в реальном, так и в теоретико-познавательном отношении преувеличение,

ложная субъективность и односторонность исправляются не благодаря внезапному вмешательству

какого-то совершенно инородного объективного, но лишь благодаря слиянию множества субъективных

представлений, которые взаимно корригируют и парализуют односторонность друг друга и образуют

таким образом объективное как некоторого рода концентрацию субъективного. Очевидно, что

публичный дух образуется с самого начала на том пути, который сравнительно поздно приводит

индивидуальный дух к правильности и надежности его содержаний. Именно потому, что такие

совершенно разнородные интересы в одинаковой степени участвуют в общественных учреждениях и

мероприятиях, последние должны находиться, так сказать, в точке безразличия всех этих

противоположностей; они должны носить характер объективности, потому что субъективность каждого

отдельного человека уже позаботится о том, чтобы субъективность другого не оказала на нее слишком

большого влияния Но в качестве общей основы (что особенно важно для настоящего исследования) и

как общий результат испытания всевозможных тенденций и предрасположений деятельность группы

должна обнаружить всеобъемлющую объективность и образовать то среднее, которое само по себе

свободно от эксцентричности факторов. Этой надежности и этой возможности соответствуют, конечно,

известный формализм и недостаток конкретного содержания в крупных сферах публичной жизни. Чем

больше социальный круг, тем больше интересов скрещивается в нем и тем бесцветнее должны быть те

определения, которые относятся к нему в целом и которые должны получить свое специальное и

конкретное наполнение от более узких кругов и от индивидов. Итак, если генетически высшей и

позднейшей и является лишь та ступень, на которой уровень общности может выступить как нечто

объективно надежное и целесообразно определенное, то

==396

все-таки и в этом отношении мы видим, что эти преимущества обусловлены низким уровнем его

содержания.

Кажущаяся непогрешимость общности в противоположность отдельным людям может быть связана

также и с тем, что ее представления и действия образуют норму, которая является меркой правильности

или ошибочности представлений и действий индивида. В конце концов, у нас нет другого критерия

истины, кроме возможности убедить в ней каждый достаточно развившийся дух. Формы, в которых это

возможно, приобрели, конечно, постепенно, такую прочность и самостоятельность, что они в качестве

логических и теоретико-познавательных законов ведут к субъективной убежденности в истине даже и

там, где в отдельных случаях общность придерживается еще других убеждений; но и в этих случаях

всегда должна быть налицо вера в то, что однажды и она проникнется этой убежденностью; суждение,

относительно которого было бы установлено, что общность его никогда не признает, не имело бы

характера истинности и для отдельного человека. Это относится и к правильности поведения; если мы

вопреки всему свету убеждены в том, что поступаем правильно и нравственно, то в основании этого

должна лежать вера в то, что более передовое общество, такое, которое будет лучше понимать, что ему

действительно полезно, одобрит наш образ действий. В этой, хотя бы и бессознательной, ссылке на

некую идеальную совокупность, на уровне которой лишь относительно случайно еще не стоит

современное нам общество, мы черпаем силу и уверенность, что победят наши теоретические и

практические убеждения, которые в данный момент являются еще совершенно индивидуальными.

Уверенный в них индивид предвосхищает именно тот уровень общности, на котором станет общим

достоянием то, что теперь дифференцировано.

Обоснование этих допущений лежит по существу в сфере практической. Индивид может достигнуть

своих целей только путем присоединения к общности и при ее содействии, причем это настолько

необходимо для него, что изолирование от нее отняло бы у него одновременно и во всех других

отношениях все то, что он сознает как норму, как должное, и что там, где он все-таки себя ей

противопоставляет, это происходит только благодаря индивидуальной комбинации норм, все же

исходящих от совокупности, — комбинации, которая еще не реализована в самой совокупности, но

которая без возможности такой реализации вообще не имела бы ценности. Каковы бы ни были родовые

психологические мотивы, мне кажется несомненным, что в

==397

теоретическом и нравственном отношении субъективное чувство надежности совпадает с более или

менее ясным сознанием согласия с некоторой совокупностью; при сплошном взаимодействии этих

отношений спокойное удовлетворение, душевный штиль, источником которого является

непоколебимость убеждений, находит себе объяснение именно в том, что убеждения являются только

выражением согласия с совокупностью, того, что она является нашим носителем. Это позволяет нам

понять своеобразную прелесть догматического как такового; то, что дается нам как определенное,

несомненное и в то же время общезначимое, доставляет нам само по себе такое удовлетворение и такую

внутреннюю опору, в сравнении с которыми содержание догмы является относительно безразличным. В

этой форме абсолютной надежности, которая является только коррелятом согласия с совокупностью,

заключается одна из главных притягательных сил католической церкви; предлагая индивиду учение,

которое имеет значение kaq olou* и от которого, собственно говоря, невозможно никакое уклонение —

во всяком случае последнее является совершенно еретическим — Пий IX высказался прямо, сказав, что

каждый человек в каком-нибудь смысле принадлежит к католической церкви, — она апеллирует в

сильнейшей степени к социальному элементу в человеке и позволяет индивиду вместе с предметной

определенностью веры одновременно обрести всю ту надежность, которую дает согласие с

совокупностью; и наоборот, так как объективность и истинность совпадают