одна только и функционирует, получает в конце концов питание
и силу из всего организма в целом, то и ее здоровье должно пострадать, если страдает целое Итак,
одностороннее напряжение косвенно (через совокупную связь всего организма, который оно ослабляет,
по необходимости оставляя без внимания другие органы) вызывает ослабление того самого органа,
укреплению которого оно поначалу служило.
Далее, и то разделение труда, которое состоит в передаче функций публичным органам и в общем
производит значитель
==441
нейшую экономию сил, часто именно ради экономии сил снова обращается к индивидам или более
мелким союзам. При этом происходит следующее. Если некоторые функции отнимаются у индивида и
перенимаются общим центральным органом, например государством, то в нем благодаря его единству
они вступают во взаимоотношения и взаимозависимость такого рода, что изменения одних преобразуют
и всю совокупность других функций. Тем самым каждая из них по отдельности оказывается
обремененной целой совокупностью отношений и необходимостью постоянно устанавливать вновь
утраченное равновесие, и поэтому требует большей затраты сил, чем нужно было бы для достижения
поставленной цели самой по себе. Как только из переданных функций сочленяется новый,
многосторонне деятельный организм, он оказывается в специфических жизненных условиях, которые
соответствуют всей совокупности интересов и поэтому заставляют работать для каждой отдельной
функции больший аппарат, чем тот, что нужен для достижения ее изолированных целей. Я приведу
лишь несколько примеров того, что обременяет каждую перешедшую к государству функцию:
огосударствление расходов, необходимость вводить каждую малейшую трату в баланс с огромными
общими суммами, многократный контроль, в общем необходимый, но в отдельных случаях часто
излишний, интересы политических партий и гласная критика, которые часто, с одной стороны,
приводят к ненужным экспериментам, а с другой — препятствуют полезным; сюда же относятся и
особые права государственных функционеров: пенсия, социальные привилегии и многое другое, —
одним словом, принцип экономии сил настолько же часто устанавливает ограничения в деле изъятия
известных функций у индивидов и перенесения их на центральный организм, насколько он, с другой
стороны, вызывает это явление к жизни.
Целесообразность развития, обращающаяся попеременно то к дифференциации, то к ее
противоположности, обнаруживается ясно в области религиозной и в области военной. Развитие
христианской церкви очень рано установило различение между совершенным и обычным человеком,
между духовноцерковной аристократией и misera contribuens plebs*. Сословие священнослужителей
католической церкви как посредник между верующими и небесами представляет собой только
результат того же разделения труда, которое создало почту как особый социальный орган, чтобы она
служила посредником в от
*
==442
ношениях граждан к дальним краям. Эту дифференциацию устранила Реформация; она вернула
отдельному человеку его отношение к своему Богу, которое католичество отделило от него и
сосредоточило в центральной организации; блага религии стали вновь доступны каждому, и земные
отношения, домашний очаг, семья, мирская профессиональная деятельность получили религиозное
освящение или, по крайней мере, доступ к нему, которого лишила их прежняя дифференциация.
Наконец, она полностью устранена в тех общинах, в которых вообще нет особого сословия
священнослужителей, где каждый проповедует, если дух влечет его к этому.
Насколько, однако, прежнее состояние подпадает под принцип экономии сил, показывает следующее
соображение. Три существенных требования католицизма: целибат, монастырская жизнь и
догматическая иерархия, завершавшаяся инквизицией, были в высшей степени действенными и
всеобъемлющими средствами монополизации всей духовной жизни в руках одного определенного
сословия, которое высасывало все прогрессивные элементы из самых широких кругов; в самые
варварские времена это было способом сохранить наличные духовные силы, которые, не имея опоры в
одном определенном сословии и определенных центральных пунктах, рассеялись бы, не оказав
никакого влияния; но кроме того, это вызывало еще отрицательный половой отбор. В самом деле, для
всех более глубоких и духовных натур не было другого призвания, кроме монастырской жизни, а так
как она требовала целибата, то унаследование высших духовных способностей становилось крайне
затруднительным; это освобождало место для более грубых и низменных натур и их потомства. Таково
проклятие, тяготеющее всегда и всюду над идеалом целомудрия; если целомудрие является
нравственным требованием и нравственной заслугой, то вместить его могут только те души, которые
вообще доступны влиянию идеальных моментов, т.е. именно более тонкие, высшие, с нравственными
задатками, и отказ их от продолжения рода должен неизбежно дать перевес в унаследовании дурному
материалу. Это как раз пример описанного выше случая, когда сосредоточение сил на некотором
элементе целого, определяемом разделением труда, сначала вызывает усиление организма, а потом,
опосредствованно, вследствие общей связи частей организма, — его ослабление. Сначала благодаря
резкой дифференциации между органами духовных интересов и органами земных интересов первые
были сохранены и усилены; но вследствие того что они, совершенно отвратив
==443
шись от чувственного, затруднили проникновение в широкие массы передаваемых по наследству
высших качеств, а сами могли пополняться только из этих же масс, их собственный материал должен
был в конце концов выродиться. К этому присоединился еще догматизм в содержании учения, который
ограничил прогрессивное развитие духовной жизни сначала путем непосредственного воздействия на
умы, а потом опосредствованно — путем преследования еретиков, которое также сравнивают с
естественным отбором, потому что оно с величайшим старанием выбирало самых свободомыслящих и
смелых людей, чтобы их как-нибудь обезвредить. Но, может быть, во всем этом все-таки крылась
благодетельная экономия сил. Быть может, в то время духовные силы народов в их древнейших
составных элементах были слишком исчерпаны, а молодые элементы были еще слишком варварскими,
чтобы при полной свободе создать здоровые организации для развития всех духовных стремлений;
было гораздо полезнее, чтобы ростки их были задержаны и обрезаны и чтобы благодаря этому соки
концентрировались; средневековье было, таким образом, копилкой, в которой сберегались силы
народной души; его отупляющая религиозность исполняла должность садовника, отрезающего
преждевременные побеги, пока благодаря концентрации сока, который был бы в них лишь попусту
истрачен, не образуется действительно жизнеспособная ветвь. Ну, а сколько сил было прямо и косвенно
сэкономлено Реформацией благодаря процессу, обратному разделению труда, — совершенно очевидно.
Тогда окольный путь через священника и длинные церемонии стал излишним для религиозного чувства
и религиозной деятельности; подобно тому как ненужны стали паломничества к определенным местам
и из каждой комнатки вел прямой путь к Богу; как молитва, чтобы исполниться, не должна была больше
проходить инстанцию заступничества святых; как индивидуальная совесть могла непосредственно
сознавать нравственную ценность поступков, не обременяя священника расспросами, а себя самое —
излияниями, сомнениями и посредничеством, — подобно этому вся совокупность внутренней и
внешней религиозности была упрощена, и благодаря возвращению индивиду вычленившихся в ходе
дифференциации религиозных качеств сберегались те силы, которые требовались прежде, чтобы,
проходя окольным путем через центральный орган, удостоверять эту религиозность.
Наконец, мы находим следующую форму, в которой происходит процесс, обратный дифференциации и
сберегающий
==444
силы, особенно в религиозных отношениях. Две партии, имеющие общую основу, сложились на почве
различий в учениях41 в совершенно обособленные, самостоятельные группы. Теперь должно произойти
их воссоединение; но это часто бывает возможно не так, что одна из них или обе отказываются от того,
в чем состоит различие, но только так, что последнее становится делом личного убеждения каждого их
отдельного члена. То общее для обеих партий, которое существовало для каждой из них лишь в столь
тесном соединении с ее специфическим различием, что каждая обладала им лишь, так сказать, для себя
одной, и что оно не являлось общим в смысле объединяющей силы, — это общее становится снова
такой силой, если не принимаются во внимание эти различия. Последние, напротив, теряют свою
группообразующую способность и переносятся с целого на индивида. При тех попытках примирения с
лютеранами, склонность к которым выказывал Павел III, обе стороны намеревались, по-видимому, так
формулировать догматы, чтобы партии снова получили общую почву, тогда как в остальном можно
было предоставить каждому в отдельности добавлять мысленно к своей части то особенное и отличное,
в котором он нуждался. Точно так же и при заключении евангелической унии в Пруссии никто не думал
о том, что прежние различия в учениях исчезнут, но признавалось только, что они должны стать
частным делом каждого, а не иметь своими носителями особые дифференцированные вероисповедные
образования; соответственно, униат мог бы по усмотрению принимать тезис о свободе воли по учению
лютеран, а причастие — по учению реформатов. Разъединяющие вопросы только перестали быть
решающими42; они отошли снова к индивидуальной совести и тем самым открыли общим основным
идеям возможность вновь устранить предшествующую дифференциацию, что, впрочем, coгласуется с
формулой, к которой мы пришли в третьей главе, по которой развитие ведет от меньшей группы, с
одной стороны, к большей, а с другой — к индивидуализации. Экономия сил имеет здесь место
постольку, поскольку религиозное центральное образование освобождается от бремени таких вопросов
и дел, которые индивид лучше всего устраивает самостоятельно, и, соответственно, авторитет
определенного вероисповедания не принуждает индивида признавать наряду с тем, что ему кажется
верным, помимо важнейших догматов, еще целый ряд других, которые для него лично — излишни.
Если и не полный параллелизм, то все-таки отчасти родственные с религиозным развитием формы
обнаруживаются в
==445
развитии военного сословия. Первоначально каждый мужчина — член рода был в то же время и
воином; всякое имущество непосредственно предполагает его защиту, всякое стремление к его
умножению непосредственно предполагает борьбу; ношение оружия является естественным следствием
того, что комунибудь предстоит добыть что-нибудь или лишиться чего-нибудь. Если столь общая,
естественная, сопрягаемая с любыми интересами деятельность отделяется от индивида как такового и
получает самостоятельность в особом образовании, то это означает уже высокую степень
дифференциации и особенно большую экономию сил. В самом деле, чем более появлялось особых
культурных занятий, тем обременительнее становилась необходимость хвататься каждую минуту за
оружие, тем большую экономию сил устанавливало такое устройство, при котором часть группы
всецело посвящала себя военному делу с тем, чтобы другие могли по возможности беспрепятственно
развивать свои силы для удовлетворения других необходимых жизненных интересов; это было
разделение труда, достигшее высшего развития в появлении наемников, которые были настолько
свободны от всякого невоенного интереса, что предлагали свои услуги любой из воюющих сторон.
Первые признаки обратного движения этой дифференциации появились там, где войска утратили свой
интернациональный или неполитический характер и, во всяком случае, по своему происхождению были
связаны с той страной, за которую они сражались, так что воин, если он и во всех других отношениях
был только воином и больше ничем, мог быть, по крайней мере, в то же время патриотом. Но там, где
это имеет место, основные чувства, которые вносятся в битву,— мужество, выносливость, военные
качества, — все это вообще поднимается на такую высоту, которой наемник, лишенный отечества, мог
достигнуть только искусственно, сознательным напряжением воли и с соответственно большей
затратой сил. Если нужная деятельность выполняется охотно и находит себе поддержку в чувстве
активности, то это всегда является показателем значительной экономии сил; препятствия,
проистекающие от инертности, малодушия, всякого рода нерасположения, которые становятся поперек
дороги нашей деятельности, отпадают тогда сами собой, тогда как в других случаях, когда мы сердцем
не участвуем в деле, нам нужно совершать особенные усилия для их преодоления. Высшую ступень
достижимой таким образом экономии сил представляют собой современные народные армии, в которых
дифференциация военного сословия опять совершенно исчезла. Поскольку воинская обя
==446
занность снова ложится на всех граждан, благодаря тому, что все отечество в целом, состоящее из
бесчисленного множества элементов, нуждается в каждом отдельном члене и имеет в нем опору,
поскольку самые разнообразные личные интересы нуждаются в военной защите, то высвобождается
максимальное количество способных
