этих промежутков времени,

которые мы оставляем без внимания, не имеет объективных границ. Поэтому если в вышеуказанном

примере из области педагогики несколько учебных предметов изучаются параллельно, то ведь это,

собственно говоря, является не сосуществованием, но последовательным прохождением через

сравнительно более короткие промежутки времени, чем в том случае, который мы называем

последовательностью в более узком смысле этого слова. Согласно с этим, для сосуществования

остаются только два специфических значения. Во-первых, взаимно последовательное появление

содержаний; мы называем два ряда развития одновременными тогда, когда каждый шаг в одном из них

сопровождается всегда шагом в другом, и затем происходит снова возвращение к первому ряду; один

ряд как целое занимает тот же самый период времени, что и другой ряд, хотя части их заполняют всегда

различные промежутки этого периода. Вовторых, те способности и предрасположенности, которые

приобретаются в результате последовательно сменяющих друг друга видов деятельности, фактически

сосуществуют, так что появляющееся возбуждение может пробудить любую из них;

==457

наряду с последовательным приобретением и последовательным проявлением имеет место

одновременное сосуществование скрытых сил. Если таковы те две формы, в которых обнаруживается

точный смысл сосуществования дифференциаций, то сосуществование будет следующим образом

конкурировать с тенденцией к последовательному прохождению. Там, где речь идет о поочередном

выдвижении вперед различных видов деятельности, надо решить вопрос о том, сколько времени должен

находиться на первом плане каждый элемент данного комплекса, прежде чем его сменит другой. Этот

конфликт отличается от простого конфликта между стремлением одной формы деятельности устоять и

стремлением другой занять ее место тем, что здесь кое-что видоизменится, поскольку с исчезновением

каждой из форм связано представление о ее возвращении. С одной стороны, это может облегчить такое

исчезновение; но это может и затруднить его, поскольку переход от одной к другой вообще связан с

затруднениями, и сознание того, что за каждой первой сменой форм тотчас же надвигается и вторая,

может легко привести к тому, что первая смена будет по возможности отодвинута. Противоборство

двух указанных тенденций происходит, например, отчетливо в организации чиновничьих функций,

будь то на частной или государственной службе. Начальник или шеф часто может быть заинтересован в

том, чтобы деятельность его чиновников охватывала известный круг задач, которыми бы они

занимались по очереди. Это ведет к более быстрому течению дел и прежде всего облегчает, в случае

надобности, взаимное замещение и оказание помощи. Но этому может часто противостоять интерес

самого чиновника, который предпочтет отправлять вообще доступные ему функции в определенном

порядке, при котором одна из них должна быть совершенно исполнена, когда начинается исполнение

другой. Ибо так он гораздо скорее добьется повышения по службе, потому что очень часто дело не

столько в том, что более поздняя функция есть также более высокая и лучше оплачиваемая, но скорее в

том, что функция, исполнение которой обычно поручают позже, в конце концов как таковая получает

значение более высокой и соответственно оплачивается, причем это можно наблюдать и в иерархии

подчиненных, и на самых высоких позициях, приближающихся к синекуре. Напротив, там, где в рамках

одной позиции в последовательной смене охватываются различные высшие и низшие функции,

дальнейшее повышение не дается так легко, потому что моменты дифференциации, которые обычно

требовали последовательной смены фун

==458

кций или же вызывали ее, имеются здесь уже одновременно, в сосуществовании.

К конфликтам иного рода приводит реальное сосуществование дифференциаций второго рода в

индивиде, в котором заключены скрытые силы и способности. Здесь различия духовно-нравственного

свойства обнаруживаются в том, что один предпринимает множество видов деятельности, чтобы

накопить в себе, так сказать, как можно больше способностей, а другой находит интерес только в

последовательной смене этих деятельностей, в их поочередном осуществлении. Различие такого же

рода существует, например, между двумя рантье, из которых один вкладывает свое состояние в целый

ряд различных ценностей — в земельную собственность, фонды, ипотеки, участие в предприятиях и

т.д., — а другой обращает весь свой капитал целиком то на одно дело, которое кажется ему выгодным,

то на другое. Дифференциация состояний, обращающая их в целый ряд различных вкладов, с одной

стороны, в рамках сосуществования, с другой — в рамках последовательности, обеспечивает первому

большую надежность, второму — более высокий процент. Можно было бы вообще рассматривать

капитал, особенно денежное имущество, как скрытую дифференциацию. Ибо сущность его состоит в

том, что при его помощи может быть выполнено неограниченное число действий. Сами по себе деньги

имеют совершенно однородный характер, потому что как простое орудие обмена они лишены всякого

характера44, но они пронизывают своими лучами все разнообразие торговли45 и потребления и

потенциально соединяют в себе все богатство красок хозяйственной жизни, подобно тому как белый

цвет, лишенный, казалось бы, красок, содержит в себе все цвета спектра; они, так сказать,

концентрируют в одной точке как результаты, так и возможность бесчисленных функций. В самом деле,

они фактически включают в себя многообразие не только по отношению к будущему, но и по

отношению к прошлому; только из скрещения интересов во всем их множестве, из всего богатства

самых разнообразных видов деятельности могло возникнуть это средство обмена, стоящее, так сказать,

над партиями. Вся совокупность дифференциаций хозяйственной жизни является причиной денег, а

возможность любой хозяйственной дифференциации есть для отдельного человека результат владения

ими. Поэтому потенциально деньги являются наисовершеннейшим сосуществованием различных

дифференциаций. По отношению к владению деньгами всякая деятельность вообще является

дифференциацией в рамках пос

==459

ледовательности; она всегда разлагает наличную сумму сил на целый ряд различных моментов, даже

если выражается в них в одной и той же форме, тогда как время владения деньгами следует

рассматривать как «плодотворный момент» в высшем смысле этого слова, как моментальное

соединение бесчисленных нитей, которые в следующее мгновение снова расходятся в столь же

бесчисленное множество действий. Ясно, как много глубоких конфликтов и в индивиде, и в

совокупности должна создать двойственность этих тенденций; ясно также, что здесь дело идет ни более

ни менее, как о борьбе между капиталом и трудом, рассматриваемой с определенной стороны. И здесь

опять возникает вопрос об экономии сил. Капитал есть объективированная экономия сил, и притом в

двояком смысле: вопервых, сила, произведенная раньше, не израсходована тотчас же снова, но

сохранена, во-вторых, дальнейшие действия производятся при помощи этого в высшей степени

концентрированного и абсолютно целесообразного орудия. Деньги, очевидно, представляют собой то

орудие, при использовании которого меньше силы уходит на трения, чем при использовании всякого

другого; подобно тому как они появляются в результате труда и дифференциации, точно так же они

превращаются снова в труд и дифференциацию, причем в этом процессе превращения ничего не

теряется. Но именно поэтому деньги требуют, чтобы помимо них налицо были труд и дифференциация,

потому что иначе они суть общее без единичного, функция без субстрата, слово без смысла.

Дифференциация в рамках одновременности, в том смысле, в каком мы говорим о ней по отношению к

капиталу, неизбежно указывает поэтому на дифференциацию в рамках последовательности; определить

их пропорциональное соотношение таким образом, чтобы в общем получился максимум экономии сил,

— такова одна из высших задач индивидов и общности, которые часто различаются самым резким

образом, поскольку предоставляют перевес то дифференциации в рамках сосуществования,

составляющей владение, то дифференциации в рамках последовательности, соответствующей труду; и

та и другая должны присутствовать во всех отношениях более высокого порядка.

Где, как в этом случае, два элемента или две тенденции взаимно требуются друг другом, но в то же

время взаимно друг друга ограничивают, познание легко подвергается искушению совершить двойную

ошибку. Первая из них состоит в том, чтобы на вопрос, как определить те количества, в которых эти

элементы должны быть смешаны, чтобы создалось наиболее желательное состояние, отвечать ничего не

значащим: «Ни слишком мало, ни слиш

==460

ком много!» — это чисто аналитическое, прямо-таки тождественное суждение*; добавленное здесь

«слишком» и означает уже с самого начала неправильную меру, отрицание которой совершенно не дает

еще опоры для определения правильной; весь вопрос и состоит в том, с какого момента увеличения или

уменьшения того и другого начинается это «слишком». Опасность принять формулировку проблемы за

готовое решение ее особенно близка там, где размеры одного элемента являются функцией — хотя бы и

изменчивой — размеров другого элемента, как это имеет место применительно к труду и капиталу.

Последовательное развертывание сил, вызываемое трудом, видимо, легко определяется тем, в какой

мере действительно имеется или является желательной его потенциальная дифференциация в рамках

сосуществования, в капитале; а правильная мера этой последней определяется, в свою очередь, согласно

количеству того труда, который уже проделан или еще должен быть проделан.

К более ощутимым последствиям приводит другая часто встречающаяся ошибка, состоящая в том, что

неустойчивое равновесие между обоими элементами рассматривают как устойчивое, и притом как по

отношению к действительности, так и по отношению к идеалу. Так называемый железный закон

заработной платы является такой попыткой признать, что действительная дифференциация труда

находится в некотором постоянном отношении к скрытой дифференциации капитала. Это относится

также к тому обоснованию гармонии интересов труда и капитала, которое дал Кэри: так как вместе с

ростом цивилизации количество труда, необходимое для некоторого продукта, все уменьшается, то

сравнительное вознаграждение рабочего за один и тот же продукт все улучшается; но так как в то же

время потребление чрезвычайно растет, то растет и прибыль капиталиста, который, правда, получает

сравнительно все меньшую долю в каждом отдельном продукте, но благодаря большим размерам

производства в абсолютном выражении получает все-таки большую прибыль, чем при ограниченном

производстве. Следовательно, развитие актуальной дифференциации, заключенной в цивилизованном

труде, должно здесь, по крайней мере, находиться в некотором постоянном соотношении с развитием

его накопления в капитале, и это соотношение должно определяться не случайными историческими

условиями, но логической объективной связью самих этих факторов. С другой стороны,

социалистические утопии пытаются уста

*

Имеется в виду положение Канта, что аналитические суждения не дают нового знания; посылка,

собственно, тождественна выводу. — Прим.ред.

==461

новить такое соотношение, по крайней мере, для будущего и исходят из той наивной предпосылки, что

вообще можно найти соотношение, пригодное для всяких условий и — если можно охарактеризовать

социалистический идеал сточки зрения нашего исследования — представляющее максимум социальной

экономии сил. Здесь я имею в виду, например, Луи Блана, который хочет избежать бесполезной траты

сил из-за взаимного противоборства индивидов, предлагая, чтобы труд, переходящий в

капиталистическую прибыль и скрытый в ней, расходовался не индивидуалистически, но одна треть его

распределялась бы совершенно поровну, а две трети были предназначены на улучшение и умножение

орудий труда и т.д.

Я думаю, что все попытки теоретически или практически определить соотношение между капиталом и

трудом постигнет та же участь, которая постигла операции старой психологии с «душевными

способностями». И здесь хотели говорить об определенных соотношениях между рассудком и разумом,

между волей и чувством, между памятью и воображением, пока не увидели, что все это — лишь крайне

грубые словесные обозначения для очень сложных душевных процессов и что понять их можно, только

отказавшись от такого гипостазирования, исследуя простейшие психические процессы и отыскивая

правила, по которым отдельные представления, взаимодействуя, соединяются в более высокие

образования, составляющие непосредственное содержание сознания. Точно также, чтобы понять такие

общие и сложные образования, как капитал и труд и их взаимоотношения, не. надо сопоставлять их

непосредственно и стараться найти их кажущуюся непосредственную взаимную определенность, но

надо обратиться к тем первоначальным процессам дифференциации, различные комбинации или стадии

развития которых и представляют собой именно эти