как

особенно благоприятный случай инстинкта. Это именно тот случай, когда суммирование физически

унаследованного опыта особенно резко проявляется в одном направлении и при таком расположении

элементов, когда уже легчайшее раздражение вызывает богатую игру важных и целесообразных

функций. То, что гению надо несравненно меньше знаний, чем обыкновенному человеку, чтобы создать

то же самое; что гению известно то, что он лично никогда не испытывал — все эти чудеса указывают,

по-видимому, на необычайно богатую и легко совершающуюся координацию унаследованной энергии.

Если цепь унаследованных качеств проследить достаточно далеко и признать, что здесь все навыки и

способности приобретены лишь путем настоящего труда и упражнения и могут быть развиты дальше,

то тогда индивидуальная особенность гениального труда представится нам концентрированным

результатом труда целых поколений. Особенно «одаренным» человеком является тот, в котором

накоплен максимум труда его предков в потенциальной форме, годной для дальнейшего применения,

так что более высокая ценность, которую представляет труд такого человека, в последней инстанции

сводится к количественно большему труду, конечно, не им лично затрачиваемому, но

обусловливающему всю особенность его труда. Поэтому при условии равенства в активной затрате сил

со стороны субъекта, деятельность была бы различно высока в той мере, в какой организация психофизической системы содержала бы в себе различную и с различною легкостью комбинирующуюся

сумму переработанного опыта и умения предков.

Подобное толкование удерживает свое полное значение и тогда, если вместо того, чтобы выражать

величину ценности в количестве необходимого для ее производства труда, будут выражать ее в

«рабочем времени, общественно-необходимом» для его производства. И при этой теории более высокая

ценность труда выдающегося человека обусловливалась бы тем, что обществу нужно было долгое

время жить и действовать, пока оно произвело гения; нужен более долгий промежуток времени,

имеющий обусловливающее влияние на ценность, чтобы создать не данный особенный вид труда, а

особенных людей, его производящих.

Это же самое можно выразить и в виде чисто объективного

==473

процесса. Более высокая оценка результата труда при одинаковом субъективном напряжении является

не только результатом личного таланта; существуют определенные категории труда, которые заранее

относятся к более высоко оцениваемым, чем другие, так что деятельность, относящаяся к первой

категории, не требует ни затраты больших усилий, ни большей одаренности, чтобы быть отнесенной к

более высокому рангу, чем деятельность второй категории. Мы отлично знаем, что бесчисленное

множество «высших профессий» не предъявляет к субъекту никаких более высоких требований, чем

соответствующие «низшей профессии»; что рабочие в копях и фабриках должны обладать ловкостью,

способностью переносить лишения, презрением к смерти, которые поднимают субъективную ценность

их труда неизмеримо выше труда многих чиновников и даже ученых; что труд акробата или жонглера

требует столько же терпения, ловкости и таланта, как труд иного виртуоза-пианиста, проявляющего

свой талант без душевной страсти. И всетаки одна категория труда не только фактически оплачивается

дороже другой, но кроме того подобного рода оценка беспристрастно признается нами справедливой.

Вполне сознавая, что в данный продукт вложено столько же или даже больше субъективного труда, чем

в другой, все-таки последнему продукту придают больше значения и ценности, так что, по-видимому,

здесь оценка обусловливается не количеством воплощенного труда. Однако эта видимость устранима.

Сделать это можно с помощью классификации родов труда с точки зрения количества труда, уже

накопленного в объективных технических условиях, на почве которых только и возможен отдельный

труд. Для того, чтобы вообще существовали высшие места в чиновничьей иерархии, необходимо, вопервых, чтобы была уже произведена неисчислимая работа в области администрации, необходимо,

чтобы дух и развитие общей культуры сделали бы возможными и необходимыми эти места; во-вторых

же, всякий отдельный труд высшей профессии предполагает предварительный труд многих низших

профессий, так что высший труд действительно возникает только благодаря очень большому

количеству уже совершенного и в него вошедшего труда. Отношение между квалифицированным и «не

квалифицированным» трудом отнюдь не опирается только на более высокое развитие рабочего, но

также и на более высокую и сложную структуру объективных условий труда, на его историкотехническую организацию. И вообще: то, что мы ценим как высший труд, руководясь родом профессии,

а не личными качествами трудящего

==474

ся, представляет в развитии культуры одну из последних стадий, подготовливающуяся очень долго и

своею техническою предпосылкой требующую максимум труда живших раньше и теперь живущих

людей, причем, конечно, совершенно несправедливо из этой созданной совершенно не индивидуальным

трудом ценности объективного труда выводить особенно высокое вознаграждение и оценку труда его

случайного носителя. Само собою разумеется, что этого масштаба не точно придерживаются. Часто

подобным же методом оцениваются деятельность, лишенная этой правовой почвы, вследствие ли

внешнего формального сходства, вследствие ли их исторической связи, вследствие ли того, что

представители этих профессий пользуются социальною властью, вытекающей из иного источника. Но

вообще вследствие сложности исторической жизни нельзя установить никакой объективной или

принципиальной связи между социальными явлениями без того, чтобы не приходилось считаться с

подобными случайностями. В общем, мне кажется, можно согласиться с теорией, что различные оценки

качественного труда, при равенстве затрат субъективных сил, все-таки соответствуют различиям в

количестве труда, который в непосредственной форме содержится в соответствующем труде. Таким

путем получает свое временное обоснование теоретическое объединение экономических ценностей,

представляющее сущность трудовой теории.

Но всем этим уясняется лишь значение общего понятия труда и теория поэтому опирается на очень

искусственную абстракцию. Могут возразить, что эта теория исходит из типической ошибки, что труд

прежде всего есть труд вообще и лишь затем до известной степени как определения второй степени его

специфические качества делают его данным определенным трудом. Как будто те качества, в силу

которых мы только и называем данную деятельность трудом, не входят нераздельно в понятие труда, и

все это разделение и классификация опирается на совершенно произвольно проведенные границы.

Защищать это положение — это все равно, что утверждать, будто человек был сначала человеком

вообще, а затем в реальном различии от этого сделался определенным индивидуумом! Конечно,

трудовая теория делает эту ошибку и кладет ее в основание социалистической теории. Понятие труда,

которым мы выше занимались, определено собственно лишь отрицательно: труд вообще мы получаем

после того, как отбросим от каждого отдельного вида труда все его отличительные качества. Но

получаемый подобным образом труд вообще ни в коем случае не тождествен, как это можно заключить

по соблаз

==475

нительной аналогии с физическим понятием энергии, которая при качественной неизменяемости

выступает то как теплота, то как электричество, то как механическое движение; по отношению к этой

энергии возможно дать математическое выражение, которое в одном основном факте выражало общее у

всех этих специфических явлений и самые эти явления. Человеческий труд, говоря вообще, не

допускает подобного абстрактного и в то же время определенного формулирования. Утверждение, что

труд есть труд вообще и больше ничего, из которого выводят необходимость одинаковой оценки всех

видов труда, означает нечто такое же не логическое, абстрактное и бессодержательное, как и теория,

что всякий человек есть человек и поэтому все люди одинаково ценны и должны пользоваться

одинаковыми правами и обязанностями. Если таким образом хотят вложить содержание в понятие

труда, который в своей общей форме есть скорее слепое чувство, чем определенное содержание, то

тогда необходимо более точное определение реального процесса, который зовется трудом. Субстанцией

этого процесса, как я уже упоминал выше, выставляют мускульный труд, и после того как мы выше,

доказывая это, ограничились лишь доказательством, что психический труд ничего «не стоит», нам

остается теперь доказать справедливость самого утверждения. Должен заранее заметить: я не считаю

вообще невозможным, что когда-либо будет найден механический эквивалент и для психической

деятельности. Конечно, значение содержания этого эквивалента, его объективное место в логической,

этической и эстетической связи находится абсолютно по ту сторону всяких психических процессов,

подобно тому как значение слова лежит по ту сторону его физиологически-акустического звука. Но

сила, которую должен затратить организм в виде мозгового процесса, чтобы мыслить это содержание,

принципиально говоря, может быть также учтена, как и сила, необходимая для мускульного труда. Если

это удастся фактически, то тогда количество определенного мускульного труда может послужить

единицей измерения и психической затраты сил, и психический труд, поскольку он вообще является

трудом, будет рассматриваться точно так же, как и мускульный труд, и его продукты будут вступать с

продуктами мускульного труда в простое количественное отношение ценностей. Все это, конечно, лишь

интеллектуальная утопия, могущая привести лишь к тому, что сведение всякого экономического труда к

затрате мускульного труда отнюдь не только с догматически-материалистической точки зрения не

будет содержать никакого принципиального противоречия, которое, казалось, должно вытекать из

непримиримого дуализма между психически

==476

ми и физическими явлениями. Другая теория может несколько более конкретно приблизить нас к той

же цели. Именно, здесь можно возвратиться к старой теории издержек производства и утверждать, что

ценность всякого субъективного труда измеряется ценностью средств поддержания существования, —

пищи, жилища, одежды, удовольствий и т.д. — необходимых индивидууму для произведения данной

работы, для возмещения затраченной на нее силы. Практика может привести или быть приведенной к

тому, что ценности продуктов труда будут относиться друг к другу как затраты на возбуждение и

поддержание затрачиваемой энергии. В этом специальной применении теория издержек производства

утрачивает свой субстанциальный характер: отдельные ценности измеряются здесь не точно по

издержкам производства, а в зависимости от них лишь настолько, насколько отношения ценностей друг

к другу соответствуют отношениям между издержками их производства. Мотивы, которыми

оправдывается эта символическая связь, содержат в себе особое представление об отношении между

физическим и психическим трудом; мы легко можем представить себе, что в мозгу, как главном органе

органического развития, скоплено очень большое количество энергии. Мозг, очевидно, в состоянии

произвести очень большую работу, чем, между прочим, объяснится поразительная трудоспособность

слабых мускулов при психическом раздражении их. И сильное истощение всего организма после

психического труда, и упадок сил указывают на то, что психическая деятельность, рассматриваемая со

стороны ее физического коррелята, потребляет очень много органической силы. Замещение этой потери

не может быть достигнуто одним только увеличением средств поддержания существования, в которых

нуждается мускульный труд, ибо способность тела принимать пищу довольно тесно ограничена и при

преобладании психического труда она скорее понижается, чем повышается. Поэтому, при повышенном

психическом труде возмещение потребляемой силы и возникновение нервного возбуждения может,

вообще говоря, быть достигнуто лишь путем концентрации, утончения и индивидуализации

приспособления жизненных средств и общих условий жизни. Здесь имеют важное значение два

культурно-исторических момента. Наши повседневные средства питания были выбраны в такой период,

когда все остальные условия жизни сильно отличались от условий жизни современных интеллигентных

сословий, когда мускульный труд и свежий воздух преобладали над нервным напряжением и сидячим

образом жизни. Бесчисленные непосредственные и косвенные болезни пищеварения, с одной стороны,

сильное стремление к концентрированной и легко

==477

ассимилируемой пище, с другой стороны, показывают, что теперь широко нарушено соответствие

между нашим физическим строением и нашими пищевыми продуктами. Из этого очень общего

наблюдения видно, насколько справедливо требовать при дифференциации занятий дифференциации

питания, и что это дело не только дело «Zungen Kultur», но народного здравия дать более высоко

развитому рабочему средства для сверхнормального, более тонкого и индивидуально приспособленного

питания. Более существенным и вместе с тем более скрытым является то обстоятельство, что

психический труд гораздо более зависит от организации всей жизни, что он окружен гораздо большей

периферией непосредственных отношений, чем физический труд. Превращение физической силы в труд

может совершаться, так сказать, непосредственнее, между тем как психические силы могут проявляться

при условии существования сложной системы физико-психических настроений, впечатлений,

возбуждений,