в нем часть индивида не просто располагается безо всякой связи рядом с его социально
значимой частью, не просто есть то внешнее для общества, чему оно волей или неволей дает место. Но
некоторыми своими сторонами человек не входит в общество как его элемент, и это образует
позитивное условие того, что другими сторонами своего существа он таким элементом является:
характер его обобществленности обусловлен или сообусловлен характером его необобществленности.
Дальнейшие исследования выявят несколько таких типов. Их социологическое значение, и даже самое
глубокое, заключается в том, что каким-то образом они именно исключены из общества, для которого
их существование значимо так обстоит дело с чужаком, с врагом, с преступником и даже с бедняком4.
Однако то же самое относится не только к таким общим характерам, но — в бесчисленных
модификациях — и ко всякому индивидуальному явлению. Каждый миг нас связывают отношения с
людьми, и этими отношениями — прямо или косвенно — определяется содержание этого мгновения.
Однако тем самым отнюдь не опровергается сказанное выше. Напротив, социальная охваченность
затрагивает именно те сущности, которые охвачены не полностью.
Мы знаем о чиновнике, что он не только чиновник, о торговце — что он не только торговец, об офицере
— что он не только офицер. И это внесоциальное бытие, темперамент и то, в чем выразились его
судьба, интересы и ценность личности — сколь бы мало ни меняло это существа его чиновничьих,
торговых, военных занятий, — всякий раз придает ему в глазах визави5 определенный нюанс, вплетая в
его социальный образ внесоциальные, не поддающиеся учету факторы. Все общение людей в рамках
социальных категорий было бы другим, если бы каждый выступал для другого как партнер лишь в
соответствующей социальной категории, как носитель именно теперь выпавшей ему социальной роли.
Конечно, индивиды, и профессии, и социальные ситуации различаются тем, в какой мере у них есть или
ими допускается наряду с их социальным содержанием некое «помимо того».
Один полюс этого ряда образует, например, человек в любви или дружбе (здесь то, что индивид
сохраняет за собой, по ту сторону обращенного к другому развития и деятельности, может
количественно приближаться к предельному нулевому значению), единственная жизнь которого может
рассматриваться или проживается как бы с двух сторон: во-первых, с внутренней стороны terminus a
quo субъекта, но во-вторых, в совершенной
==517
неизменности, в направлении любимого человека, в категории его terminus ad quem, вмещающей эту
жизнь без остатка. Формально тот же самый феномен, хотя тенденция (здесь) совершенно иная,
представляет собой католический священник, в котором церковная функция полностью скрывает и
поглощает индивидуальное для-себя-бытие. «Помимо того» социологической активности исчезает в
первом из этих предельных случаев потому, что содержание полностью растворено в обращенности к
партнеру, а во втором — потому, что соответствующий тип содержаний вообще исчез.
А противоположный полюс мы обнаруживаем, например, в явлениях современной культуры,
определяемой хозяйством денежного типа. Здесь человек производящий, покупающий или продающий,
вообще действующий для результата, приближается к идеалу абсолютной объективности. Если не
принимать во внимание самые высокие, руководящие позиции, то индивидуальная жизнь, тон
совокупной личности исчез из действий для результата, люди стали лишь носителями совершающегося
по объективным нормам возмещения результата ответными действиями, а все, что не относится к этой
чистой предметности, действительно из нее исчезло. «Помимо того» вместило в себя всю личность с ее
особой окрашенностью, ее иррациональностью, ее внутренней жизнью, оставив общественным
занятиям только специфичные для них энергии, начисто обособленные.
Между этими крайностями движутся социальные индивиды, и всегда их энергии и напор
(Bestimmtheiten), обращенные к внутреннему центру, оказываются некоторым образом значимыми для
действий и настроений, которые касаются Другого. Ибо в предельном случае даже сознание того, что
эта социальная активность или настроенность есть нечто отдельное от остального человека и отнюдь не
вступает в социологическое отношение с тем, чем он еще является и что он еще означает, —даже
сознание этого имеет чрезвычайно позитивное влияние на установку субъекта относительно Другого и
установку другого относительно субъекта. Априори эмпирической социальной жизни состоит в том, что
жизнь не полностью социальна. Мы формируем наши взаимные отношения, не только негативным
образом сохраняя за собой не входящую в них часть своей личности. Эта часть не только воздействует
через всеобщие психологические связи как таковые на социальные процессы в душе, напротив, именно
формальный факт, что эта часть находится вне этих последних, определяет род такого воздействия.
На том, что общества образованы сущностями, которые на
==518
ходятся одновременно и внутри, и вне их, основана одна из важнейших социологических форм: между
обществом и его индивидами может быть такое же отношение, как между двумя партиями, и, видимо,
оно есть всегда, более или менее открыто. Тем самым общество создает, быть может, самую
осознанную, по меньшей же мере, самую общую развернутую основную форму жизни индивидуальная
душа никогда не может находиться в связи, не находясь одновременно вне ее, она не встроена ни в
какой порядок, не будучи одновременно и против него. И так обстоит дело, начиная от
трансцендентных и самых общих взаимосвязей и до самых единичных и случайных.
Религиозный человек чувствует, что он полностью охвачен божественной сущностью, словно он был
только ударом пульса божественной жизни; его собственная субстанция безо всяких оговорок и даже в
мистической неразличимости отдана субстанции Абсолюта. И все-таки, чтобы придать хоть какой-то
смысл своей слитности (с Абсолютом), он должен сохранить некоторое самобытие, некоторое
личностное противостояние, обособленное Я, для которого растворение в божественном всебытии есть
бесконечная задача, процесс, который не был бы ни метафизически возможным, ни религиозно
ощутимым, если бы не исходил из для-себя-бытия субъекта: бытие-воедино (Eins-Sein) с Богом
обусловлено в своем значении бытиеминаче (Anders-Sein), чем Бог. А по ту сторону этой
устремленности ввысь к трансцендентному то отношение к природе как целому, которого всю свою
историю взыскует для себя человеческий дух, обнаруживает ту же самую форму.
Мы знаем, что встроены в природу как один из ее продуктов, равный среди равных, как точка, которой
достигают и которую покидают вещества и энергии природы, подобно тому как они совершают свой
круговорот через текущую воду и цветущее растение. И все-таки у души есть чувство для-себя-бытия,
независимого от всех этих переплетений и вовлечений, обозначаемого логически столь сомнительным
понятием свободы; и противодействие тому движению, элементом которого мы, правда, и сами
являемся, доходит до высшей степени природа есть лишь представление в человеческих душах. Однако
подобно тому как природа со всей ее бесспорной самозаконностью и грубой действительностью всетаки включается в Я, так и это Я, со всей своей свободой и для-себя-бытием, со всей
противоположностью природе как таковой, есть все-таки ее элемент. Именно в том и состоит
универсальность природной взаимосвязи, что она заключает в себя также и эту сущность,
==519
самостоятельную по отношению к ней и часто даже враждебную, что элементом ее должно быть нечто,
по своему глубинному чувству жизни находящееся за ее пределами. В той же мере эта формула
приложима и к отношениям между индивидами и отдельными кругами их общественных связей или,
если суммировать их в понятии или чувстве обобществления как такового, — просто к
взаимоотношениям индивидов.
С одной стороны, мы знаем, что являемся продуктами общества: физиологический ряд предков,
приспосабливавшихся и закреплявшихся, традиции их труда, знания и веры, весь дух прошлого,
кристаллизовавшийся в объективных формах, — все это определяет предрасположенность и
содержание нашей жизни. Поэтому возникает вопрос: не есть ли отдельный человек всего лишь сосуд, в
котором в разной степени смешиваются уже прежде существовавшие элементы; ибо даже если
элементы эти в конечном счете производятся отдельными людьми, то вклад каждого исчезающе мал, и
только благодаря их родовому и общественному накоплению возникают факторы, синтез которых и
составляет опять-таки то, что можно было бы называть «индивидуальностью».
С другой стороны, мы знаем, что являемся членами общества, и наш жизненный процесс, и его смысл, и
цель столь же несамостоятельны, будучи переплетены в одновременном существовании, как они были
несамостоятельны в их исторической последовательности. Будучи существами природными, мы не
имеем длясебя-бытия, ибо круговорот природных элементов проходит через нас, словно через
совершенно лишенные самости образования, а равенство перед законами природы делает наше
существование всего лишь примером их необходимости. Точно так же, будучи существами
общественными, мы не имеем в нашей жизни автономного центра, но каждое мгновение бываем
составлены из взаимоотношений с другими, подобно телесной субстанции, являющейся для нас всего
лишь суммой многообразных чувственных ощущений, но не сущим для себя существованием.
Мы чувствуем, однако же, что эта социальная диффузия не полностью растворяет нашу личность; речь
идет не только о том, что мы сохраняем за собой (о чем уже было сказано), о тех отдельных
содержаниях, смысл и развитие которых с самого начала принадлежат индивидуальной душе и вообще
не имеют места в социальных связях; не только об оформлении (Formung) социальных содержаний,
единство которых в качестве индивидуальной души само уже не имеет общественной сущности,
подобно тому как художественная форма, образо
==520
ванная пятнами краски на полотне, не выводима из химической сущности самих красок. Нет, речь
прежде всего идет о другом: все жизненное содержание, пусть даже объяснимое без остатка
социальными антецедентами и взаимоотношениями, можно рассматривать одновременно и в категории
единичной жизни, как переживание индивида, полностью на него ориентированное. Одно и то же
содержание’ может подпадать под две различные категории, подобно тому как одно и то же растение
может рассматриваться, во-первых, с точки зрения биологических условий его возникновения, вовторых, с точки зрения практической полезности, а в-третьих, с точки зрения его эстетического
значения. Чтобы локализовать существование индивида, понять его, можно избрать точку зрения как
изнутри, так и извне; тотальность жизни со всеми ее социально выводимыми содержаниями может быть
постигнута как устремленная к центру судьба ее носителя, но равным образом и жизнь, со всем тем в
ней, что неотъемлемо от индивида, может считаться продуктом и элементом жизни социальной.
Тем самым факт обобществления ставит индивида в двойственное положение, что и послужило
исходным пунктом моих рассуждений: обобществление заключает его в себе, и одновременно индивид
противостоит обобществлению, индивид есть член организма обобществления и в то же время является
замкнутым органическим целым, бытием для него и бытием для себя. Но сущность и смысл особого
социологического априори, которое на этом основывается, состоит в том, что применительно к
индивиду и обществу «пребывание внутри» и «пребывание вне» — это не два независимых
определения (хотя иногда они могут принять и такой вид и даже развиться до полной взаимной
противоположности), но характеристика позиции человека, живущего социальной жизнью, в ее
нераздельном единстве.
Существование индивида не просто отчасти социально, отчасти индивидуально — сообразно тому, как
распределяются содержания. Здесь господствует фундаментальная, формообразующая, ни к чему не
сводимая категория единства, которую мы не можем назвать иначе, кроме как синтезом или
одновременностью двух логически взаимопротивоположных определений индивида, каковы его
положение элемента и его для-себябытие, то, что он — продукт общества, включен в него и что центр
своей жизни, ее исток и цель — он сам. Общество, как было показано выше, состоит из существ,
которые частично не обобществлены. Но, кроме того, они еще воспринимают себя, с одной стороны,
как совершенно социальные, а с другой (при
==521
том же самом содержании) — как совершенно личностные существования. И это — не просто две точки
