бывших обкомовских?
Чтобы вырваться из затягивающей воронки кризиса, нужны новые люди, необходима смена социальных сил и поколений у руля страны. А этой смены старая номенкулатура не допустит. Техническая интеллигенция, ее возможный конкурент в структурах управления будет оставлена в положении наемного слуги. «Они» не дадут интеллигенции стать со хозяином. Отгрызя лакомый кусочек себе, они оставят на оплату труда интеллегенции и квалифицированных рабочих такие крохи, что обесценят смысл их усилий. Открытые границы и смешанные предприятия подтолкнут лучших из них искать себе место там, где можно выгодно продать труд и чувствовать себя человеком. «Золотые руки» и мощные интеллекты покинут страну, и — крышка! Летальный исход. Всемирный полигон социальных экспериментов «Россия» будет прикрыт окончательно. Будущего не будет.
Не будет и потому, что красные капиталисты не пустят к рулю новое поколение. Они уже сейчас оттесняют его в искусственно созданные лягушатники — «молодежная политика» и т. п. Вглядитесь в лица вождей и участников нашей перестройки. Эта самая старая революция в мире. Не вдаваясь в оценки якобинства, вспомним, что Конвент Французской Республики возглавляли тридцатилетний Робеспьер и двадцатичетырехлетний Сен-Жюст. Но наши сен-жюсты через второго имеют внуков и правнуков. Революция, которую не поддерживает (от которой отторгли!) молодежь — революция без перспектив.
Печально. А что делать?
Прямо противоположное тому, что делает сейчас правое крыло демократии. Не отнимать у органов производственного самоуправления тех куцых полуправ, которые они имеют, а сделать именно трудовые коллективы хозяевами (то есть собственниками) предприятий. Тогда они смогут на конкурсной основе привлечь в качестве менеджеров новых людей из технической интеллегенции. Не лишать местные органы прав во имя укрепления исполнительной власти, а наоборот сократить власть центральных органов, расширив полномочия местных советов, где в депутатском корпусе множество новых людей. Не менять формы собственности до изменения структур управления промышленностью, а демократизировать эти структуры и уже потом, по воле трудовых коллективов разгосударствлять производство. И главное — перестать врать будто бы борьба вокруг «500 дней» это борьба между номенклатурой и демократией. Нет, это спорят о том, как старое вино перелить в новые мехи. Это политическая трескотня, с которой коммунистическая бюрократия в очередной раз меняет форму, примеряя вместо сталинского френча предпринимательский фрак.
Если люди вовремя поймут это, может и Россия обустроится.
Андрей Исаев
1990 г.
ЕСТЬ ВЕЩИ ВАЖНЕЕ СВОБОДЫ
Написал этот заголовок и сам испугался… А все-таки действительно есть. Солидарность, например. Простая человеческая солидарность, которая заставляет поступаться своей свободой плевать на интересы других.
В самом деле, мы против свободы неограниченной частной собственности на землю, против СВОБОДНОЙ продажи оружия, против свободы родителей решать, платить за обучение, или оставить своих детей неграмотными.
К перечисленным деспотическим склонностям нашей редакции я бы еще отнес наше отрицательное отношение к свободной продаже ядов и наркотиков, праву детей на беспризорное бродяжничество, праву стариков на смерть от голода в результате неумения вписаться в свободную экономику.
Я против Свободы в ее либерально-буржуазном понимании и не люблю ее, потому, что эта свобода даже не животного, а кадавра — универсального потребителя.
В оставленном нам в наследство от просветителей XVIII в. триады Свобода — Равенство — Братство в первой оказалось меньше всего смысла. Смысл был, но он был ОТНОСИТЕЛЕН и количественно и качественно.
Относительность количественная выразилась в том, что Свобода сама по себе оказалась ценностью исключительно для несвободных людей как здоровье для больного. «В царство свободы дорогу грудью проложим себе» — могли петь только рабы. Но стоило цепям чуть ослабнуть, а царству свободы показаться вдали «краешком, тонкой линией», как тут же становилось ясно, что смыслом жизни свобода быть не может и что с ней нужно что-то делать, а вот что — совершенно непонятно.
Последствием этого понимания (непонимания) явилась такая психологическая реакция, блестяще описанная Э. Фроммом в книге «Бегство от свободы», которая явилась не последней причиной разгула тоталитаризма в XX веке и чудовищного засилья бюрократии даже в самых цивильных демократических государствах. Свобода оказалась не более, чем отношение Несвободы, как атеизм отрицанием религии. Но отрицание — враг Смысла. Всякого смысла. Оно разрушает старый Смысл, не создавая нового.
С качественной относительностью Свободы дело обстоит еще веселей. Дело в том, что всякая свобода и есть Несвобода. Пояснить? Что такое, например, неограниченная свобода частной собственности на землю? Это означает запрет для общества, государства и отдельных граждан использовать в своих интересах участок земли, который по воле рока оказался в собственности Ивана Ивановича Иванова.
Что такое свобода родителей решать, отдавать своих детей в школу или не отдавать? Отказ по крайней мере для части этих детей в свободе получить образование и вырасти умственно полноценными людьми.
Что такое свобода забастовок? Это ограничение свободы предпринимательской деятельности. А свобода локаутов? — Ограничение свободы забастовок.
Стоп! Мы уже достаточно запутались или разобрались. Нам по крайней мере стало ясно, что за формальной свободой скрывается какая-то другая ценность, то, что действительно может составлять смысл жизни «при свободе».
Для буржуазного либерала эта ценность Я. Мое право потребить как можно больше духовных и материальных благ. И всякие ограничения на этом пути Я называю тоталитаризмом и страшно на них гневаюсь.
В общем: «Ты, девка, огрубя прямо в обрат сыпь, сельвупле, значить», — как говаривал один из героев Стругацких.
Но смысл этот оказывается иллюзорным. Во-первых, все потребить невозможно, а во-вторых, все, кто мешает этому потреблению (весь мир) превращается во Врага. Нужно бороться с Природой, конкурентом, оппонентом, люмпеном и другими потребителями.
Жить от этого становиться, конечно, веселей, но вряд ли лучше.
А величайшие умы западной психологии 3. Фрейд, Э. Фромм, Л. Франк, используя разные аргументы достаточно дружно доказали, что подобная любовь «к свободе» не только разрушает личность, но и превращает человека в психопата, теряющего всякую свободу перед лицом «железных законов рыночной экономики» и собственной душевной болезни.
Но Свобода наполнится и иным смыслом, если не забыть стоящих за ней Равенства и Братства.
Правда, в отличие от пустозвучной Свободы Равенство и Братство, переосмыслив, все чаще заменяют синонимами: Справедливость и Солидарность.
Поправки глубокие. В самом деле, что значит равенство между здоровым человеком и калекой? А первоначальный религиозный смысл Братства в наш меркантильный век потребовал подкрепления тезисов о том, что людям даже материально выгодно помогать друг другу.
Самое емкое слово триады — Солидарность. Оно вмещает в себя и Свободу, и Справедливость, ибо Солидарность может быть только между внутренне свободными людьми, и не может проявлять иначе как в справедливых отношениях между ними.
Поэтому для нас благо все, что способствует установлению солидарных очеловеченных отношений между людьми, и нам враждебна «Свобода», сеющая отчуждение.
Мы никогда не поймем как кто-либо из смертных может взять на себя право абсолютно свободно распоряжаться не им созданной землей и судьбой других людей. Ибо такая свобода правит этим миром, и имя ей Произвол.
АНДРЕЙ ИСАЕВ
1993 г.
ПАРАДОКСЫ СОВРЕМЕННОГО ЛЕВОГО ДВИЖЕНИЯ
Запутанный политический спектр современной России лишний раз доказывает: слова «правый» — «левый» с одной стороны и «прогрессивный» — «консервативный» с другой не являются синонимами.
Эта мысль, как кажется, помогает понять не только кризис терминологии, но и кризис традиционного левого движения в России и в мире.
Крушение системы «государственного коммунизма» и коммунистического движения с одной стороны, и победоносное шествие неолиберализма, разрушающего социальные гарантии и принципы общественной солидарности во имя эффективности индустриального производства, — привели к тому, что «левые» во всем мире (а не только в России и Англии) оказались в роли консерваторов, защищающих островки социализма, давно уже ставшие частью мировой цивилизации.
Роль консерваторов для «левых» вынужденная. Она связана с оборонительной позицией, которую «левые» занимают. Наступать им некуда, ибо собственные общественные идеалы оказались дискредитированы: государство в роли регулятора всех процессов жизни общества оказалось не слишком эффективным; а прожекты анархистов, «новых левых», зеленых так и остались пока экзотикой.
Но «левые» ценности — социальная защищенность людей, общественный сектор экономики, свободный труд — не только осуществились во множестве общественных институтов, но и стали частью мировой культуры. Как и подобает консерваторам, «левые» встали на защиту культурных ценностей от технократического подхода новых «прогрессистов».
Роль консерваторов для «левых» незнакома. От этого их тактические поражения. «Левые» привыкли, что их менталитет — бунтарство, слом старого, на их стороне молодежь. На практике им приходится вести изнурительную оборонительную войну с опорой на «скучные» профсоюзы, встречая сочувствие в основном у людей среднего и старшего поколения.
Роль консерваторов для «левых» неприятна. Хочется быть прогрессивными. Но паровоз прогресса тянет куда-то не туда, разрушая общинность в пользу всепобеждающего индивидуализма.
Танцующие поменялись местами. Мы были неплохими революционерами, Бог даст, окажемся не самыми худшими консерваторами и, не скатываясь к реакционности, поможем обществу сберечь лучшее, что дал миру социализм и в мечтах, и в их несовершенном исполнении, пока погода не переменится. А там, глядишь, танцующие снова поменяются местами.
Андрей Исаев
1993 г.
ОТ КАКОГО НАСЛЕДСТВА МЫ НЕ ОТКАЖЕМСЯ
В прошлом году наконец-то родилось определение для «старых» профсоюзов — традиционные. Действительно, назвать их государственными сегодня, когда они находятся в оппозиции правительственному курсу и в отличие от «альтернативных» не пользуются никакой государственной поддержкой, было бы более чем странно. «Коммунистические»? Но их решения и действия далеки от ортодоксального коммунизма. «Номенклатурные»? Но процент бывших номенклатурных работников в руководстве массовых профсоюзов никак не выше, чем в аппарате «демократической» власти.
Нет, лучшего слова, чем «традиционные», подобрать, пожалуй, не удастся.
Но откуда идут традиции наших профсоюзов? Возникли они не в октябре 1917, а в начале XX в., и первое боевое крещение союзы получили во время революции 1905–1907 гг.
В октябре 1905 г. молодые российские профсоюзы организовали первую Всероссийскую политическую стачку, в ней приняло участие болеё 2 млн. чел. Бастовали булочники, железнодорожники, учителя и почтовые служащие. Результат — Манифест 17 октября. Царь сдался, объявив свободу слова, печати, собраний, союзов и выборы в Государственную Думу. Это была самая крупная победа революции.
Ни организованные позже левыми партиями вооруженные восстания в Москве и ряде других городов, ни парламентская деятельность либералов в Думе не смогли добавить ничего существенного к бескровной победе российских профсоюзов.
1917 г. Октябрьский переворот. Больше, чем наступление Краснова и восстание юнкеров, напугал большевиков ультиматум профсоюза железнодорожников ВИКЖЕЛя, потребовавшего отказа от однопартийного правления и создания коалиционного правительства с участием всех советских партий.
Большинство большевистского правительства, напутанное перспективой забастовок железнодорожников, склоняется к компромиссу. И только непреклонная позиция Ленина и Троцкого и, наоборот, непоследовательность левых эсеров, вступающих в сепаратную коалицию с большевиками, сорвали наметившийся уже было демократический выход из тупика диктатуры и гражданской войны.
Кстати, нынешней отраслевой профсоюз железнодорожников полностью сохранил структуру ВИКЖЕЛя.
Конечно же, окончательно установив однопартийную диктатуру, большевики взяли под свой контроль руководство не только ВИКЖЕДора (так был переименовал ВИКЖель), но и всех профсоюзов.
Однако, вплоть до тридцатых годов
