«централизация» здесь понимается не бюрократический централизм, а согласование интересов, объединение автономных субъектов общества.
Логические построения Прудона выглядят излишне абстрактными. А между тем в этих «метафизических» схемах и формулах был заключен величайший переворот в понимании сущности социализма. На смену серому лозунгу всеобщего равенства пришла идея борьбы за «равенство условий» — то, что Бакунин впоследствии назовет «равенством исходной точки», такое равенство отнюдь не означало равенства результатов, ибо судьба каждого становилась «делом его рук».
Эти идеи еще не представляли собой четкой программы, и не случайно практические попытки «философа нищеты» Прудона имели весьма скромный успех. Но предложенный им путь перехода к общественной собственности и безвластию через распыление власти и собственности и объединение их на новой основе — снизу, был безоговорочно принят его многочисленными сторонниками, среди которых наиболее важную роль сыграли прудонистская фракция Парижской Коммуны и Бакунин.
Борьба за наследие Коммуны началась едва только закончилась ее героическая эпопея. Подавляющее большинство социалистов приветствовало ее и поспешило объявить подтверждение своей теории. Ревность и сегодня мешает некоторым историкам-марксистам признать совершенно очевидные вещи: наиболее крупной социалистической фракцией Парижской Коммуны были прудонисты, и все действительно социалистические мероприятия Коммуны планировались и осуществлялись по их инициативе и (уж и не знаем, плохо это или хорошо) по их программе. Партии «большинства» в Коммуне социалистическими можно назвать только с очень большой натяжкой, так как неоякобинцы вообще не видели различия между социализмом и буржуазно-демократической республикой («Социализм — не что иное, как республика в действии», писал Делеклюз), а бланкисты не имели собственной программы социалистических преобразований, так как считали, что главное — это ввязаться в драку, а там видно будет. При слабости конструктивной программы наиболее значительным «шедевром» политического творчества «большинства» явилось создание Комитета общественного спасения с диктаторскими полномочиями. Этот акт, однако, не спас Коммуну, а лишь углубил внутренний раскол, усилил отрыв правительственного центра от самодеятельности народных масс Парижа. Поэтому мы можем с полным основанием сказать, что вся тяжесть подлинно созидательной работы в Парижской Коммуне легла на плечи прудонистов. Они, по существу, взяли в свои руки реорганизацию отношений между трудом и капиталом. Так, 16 апреля практически без прений был принят декрет, предложенный левым прудонистом Авриалем, в соответствии с которым рабочие синдикальные палаты через свою комиссию должны были разработать конкретный план скорейшего пуска брошенных хозяевами предприятий. За ним предполагалось дальнейшее продвижение в том же направлении: «Организовывать труд путем солидарных ассоциаций, коллективно владеющих неотчуждаемым капиталом», — говорилось в наказе профессиональных союзов делегатами Коммуны. Таким образом, первая пролетарская революция явно тяготела в сторону от «государственного социализма», а в качестве фундамента будущего социалистического здания закладывалась не государственная, а кооперативная собственность рабочих ассоциаций. Важной победой прудонистов явилось официальное признание Коммуной идей федерализма, коммунальной автономии и самоуправления в качестве основных принципов политического устройства будущей социалистической Франции, о чем говорилось в главном политическом документе Парижской Коммуны — декларации «К французскому народу», принятой 19 апреля.
Авторитет Коммуны был столь велик, а ее приверженность федералистским принципам столь очевидна, что это заставило многих видных теоретиков госсоциализма пересмотреть свои прежние взгляды.
Маркс, по образному выражению Ф. Меринга, снял шляпу перед опытом Парижской Коммуны и признал принципы, ранее детально разработанные его главным оппонентом в Интернационале Бакуниным. Именно он, Бакунин, великий русский революционер, одно время считавший себя учеником Маркса, предвосхищая опыт коммунаров, первым описал модель общества с «растворенной властью» и даже придумал название — ДЕЛЕГИРОВАНИЕ.
Еще за три года до Парижской Коммуны в «Программе международного социалистического альянса» он дал не только план восстания и организации «нового революционного отечества», но и последовательное описание принципов организации и функционирования децентрализованной, федеративной системы управления. Сравнительно немногочисленные и потому хорошо знающие друг друга группы людей направляют своих делегатов (называется даже их оптимальное число — 2, минимум необходимый для контроля) с императивными мандатами для создания непосредственно вышестоящего органа. Компактность делегирующих групп делает право отзыва и замены депутатов реальностью. Делегатский совет отказывается от «всяких претензий» на вмешательство во внутренние дела создавших его групп, он занят только координацией их общих дел. Делегатский совет не создает объединенного и обособленного органа исполнительной власти, а организует «отдельные для каждой отрасли» органы управления, в основе которых — рабочие группы из самих делегатов. Сложившийся таким образом в лице Совета Коммуны коллектив делегатов делегирует в свою очередь своих представителей, так же контролируемых и при необходимости «подлежащих отозванию», в вышестоящий Совет Федерации, который не вмешивается во внутренние дела создавших его коммун, а занимается их общими делами. К сказанному можно добавить лишь то, что, поскольку будущая федерация мыслилась Бакунину как объединение «снизу вверх» «промышленных и земледельческих ассоциаций» (говоря современным языком, трудовых колективов), то их делегаты должны были вскоре заменить в составе Совета Коммуны делегатов от баррикад, а к ним присоединились бы делегаты от научных и творческих союзов. Вот ведь о чем мечтал объявленный врагом науки и нигилистом Бакунин: «Организация общества путем свободной федерации снизу вверх рабочих союзов, как индустриальных, так и земледельческих, как научных, так и союзов работников искусства и литературы, сначала в коммуну, потом в федерацию коммун в области, области в нации, наций в международный братский союз».
Эта система, в основе которой лежал принцип «революционной делегации», обладала рядом важных преимуществ перед парламентской представительной демократией. В книге «Анархия по Прудону» ее авторы Бакунин и Дж. Гильом прямо указали основной недостаток прямых выборов во «всенародный» парламент — некомпетентность массового избирателя: «Каким образом, например, может народ удостовериться в способности тех лиц, которых ему приходится уполномочивать! Если бы в рабочей ассоциации приходилось решать вопрос, кто из членов наиболее способен выполнить известную промышленную должность, избиратели-работники не рисковали бы ошибиться в выборе, так как приходилось бы судить о вопросах, не выходящих из их специальных ремесленных сведений. А здесь хотят, чтобы народ, то есть совокупность этих работников, каждый из которых компетентен только в своей специальности, решил сознательно вопрос, не имеющий ничего общего с его ежедневной практикой, с его знаниями».
Система делегирования снимала бы проблему некомпетентности — ведь каждый делегат избирается в малой группе. Но может показаться, что предполагаемая делегированием ступенчатость менее демократична, чем прямые выборы. Но суть делегирования в том, что всякая небольшая по составу и организованная группа избирателей посылает своего депутата только в тот орган, который в рамках предоставленных ему полномочий (императивного мандата) способен принимать решения, прямо влияющие, на судьбу данной группы. В создании более высоких «инстанций» группа избирателей уже не участвует (это прерогатива ее делегата), но и они не могут непосредственно ей ничего приказать, так как не получили от нее таких полномочий. Организованность избирателей на каждой ступени делает возможность отзыва депутата из абстракции реальностью, поэтому каждый вышестоящий орган всегда выражает волю большинства создавших его нижестоящих организаций. За меньшинством же в свободной федерации сохраняется право выхода. Поэтому меньшинство, по мысли Бакунина, будет подчиняться воле большинства постольку, поскольку будет дорожить пребыванием в одном с ним сообществе.
Почему Бакунин, не очень-то доверявший попыткам научно спрогнозировать будущее, вдруг занялся проработкой отдельных черт системы общественного самоуправления при социализме? Если внимательно, в хронологической последовательности проследить творчество Михаила Александровича в 60-70-е годы, то мы обнаружим две футурологические вспышки, два периода, когда Бакунин особенно активно занимался зарисовками будущего. Первый (1864–1867), когда Бакунин осознал себя анархистом и социалистом и попытался «нарисовать» социализм для себя и для создаваемой им организации единомышленников. Второй (1872–1874), когда Бакуниным были написаны последовательно анархистские произведения. Между двумя этими периодами лежит этап ожесточенной «драки» с марксизмом. Верный своему философскому девизу «Дух отрицающий — есть дух созидающий», он построил модель безгосударственного социализма на основе критики социализма «государственного», главным приверженцем которого считал «школу Маркса». Один из первых русских переводчиков «Коммунистического манифеста», он перенес недоверие к его авторитарной программе на выработанную Марксом и Энгельсом уже позднее теорию диктатуры пролетариата. Теоретик анархизма так и не поверил в ее переходный характер, в то, «что диктатура будет временная, короткая». Во-первых, «никакая диктатура не может иметь другой цели, кроме увековечивания себя» (любой функционирующий аппарат стремиться к самосохранению, а не к самоуничтожению). Во-вторых, диктатура «способна породить в народе только рабство» — привычку подчиняться приказам центральной власти, что тоже отнюдь не будет способствовать отмиранию государства. И, наконец, в-третьих, сам термин «диктатура пролетариата» представляется Бакунину парадоксальным и подозрительным. В «Государстве и анархии» он пишет, что термин «диктатура пролетариата» бессмысленен, если речь идет о диктатуре всего трудового народа. А какой еще она останется после того, как социальная революция уничтожит привилегии господствующих классов? Этот термин бессмысленен, поскольку диктатура всех или даже диктатура большинства — есть отсутствие диктатуры вообще. Но термин наполняется смыслом, если его авторы подразумевают либо диктатуру городского пролетариата над крестьянством, либо диктатуру пролетариата более цивилизованных наций над остальными народами («например, немецкого пролетариата»). Вполне понятно, что идея всеевропейской диктатуры немецкого «национал»-социализма не прельщала Бакунина. Но с не меньшей неприязнью он относился и к идее диктатуры «городского пролетариата» над собственным крестьянством.
Бакунин считал, что в конечном итоге провозглашение превосходства пролетариата над крестьянством приведет к тому, что высшее чиновничество пролетарского государства попытается опролетарить крестьян, отняв у них землю и сделав их наемными работниками на службе у государства. Вот как пророчески описаны картины будущей коллективизации: «Государство, даже коммунистическое, о котором мечтают последователи Маркса, ставя себя на место свободных ассоциаций и заявляя притязание возвысить земледельческий труд посредством централизованной администрации, поручая своей бюрократии заведовать обработкой земли и выплачивать зароботок крестьянам, превращенным таким образом в государственных чиновников и копающих землю под его надзором, привело бы к ужаснейшей безурядице, к плачевнейшему расхищению и к гнуснейшему деспотизму».
По мнению Бакунина, в пролетарском государстве, поскольку сохранится государственный аппарат, будет существовать не диктатура пролетариата, а диктатура «пролетарского» чиновничества. «Неужели ВЕСЬ пролетариат будет господствовать?» — спрашивал оппонент Маркса и сам же отвечал, что скорее всего все это выродится в «управление огромного большинства народных масс привилегированным меньшинством. Но это меньшинство, говорят марксисты, будет состоять из работников. Да, пожалуй, из бывших работников, но которые лишь только сделаются представителями или правителями народа, перестанут быть работниками и станут смотреть на весь чернорабочий мир с высоты государственности, будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом».
Заглянем в «Манифест Коммунистической партии»:
«Однако в наиболее цивилизованных странах могли бы почти повсюду быть предприняты следующие общие меры: 1. Экспрориация поземельной собственности и обращение поземельной ренты на покрытие государственных расходов… 3. Уничтожение права наследования… 5. Централизация кредита в руках государства посредством национализации
