прудонистов, для которых социально-экономическое положение было все же важнее доктрины.
Создание сектора коллективной собственности — лишь один пример социальной политики депутатов-анархистов. Они взяли на себя функции посредников между трудом и капиталом. Запрещая наиболее жестокую эксплуатацию, они следили за тем, чтобы меры Коммуны не душили производство. Левый прудонист Лефрансе так разъяснял принципы социалистической политики: «Если Коммуна восторжествует, как надо надеяться, а в этом нет сомнения, все, что называется общественной благотворительностью: больницы, убежища, ломбарды — наверняка исчезнет. Но это предполагает создание новых учреждений, которые вы не можете в настоящий момент описать в одной из статей декрета. Вы посеяли бы теперь смятение в умах, если бы просто и коротко объявили об упразднении ломбардов и богаделен. Прежде чем их упразднить, надо сделать их излишними. Только представив целую программу реформ, нам удастся создать систему, которая позволит упразднить общественную благотворительность во всех ее формах. Но, повторяю, нужны новые учреждения, а их нельзя сделать предметом одного декрета, так как он был бы неполон, а следовательно, непонятен и создал бы вам больше врагов, чем друзей».
Левые прудонисты-депутаты Парижской Коммуны — были анархистами, революционерами и социалистами. И тем не менее у них есть чему поучиться нашим нынешним реформаторам.
Александр Шубин
1992 г.
СВЯТОЕ СЕМЕЙСТВО ИЛИ КРИТИКА КРИТИЧЕСКОЙ КРИТИКИ[1]
ПЕРЕХОД КАЧЕСТВА В КОЛИЧЕСТВО
Сегодня, когда марксизм превратился в «гонимое учение», часто приходится слышать от оппозиционно настроенных людей: «Учение Маркса нуждается в новом осмыслении. Пора вернуться к Марксу».
Безусловно, марксизм как первая системная социалистическая (антибуржуазная) идеология нуждается в тщательном и внимательном изучении; но рассматривать его как основу современного левого движения и универсальный путь выхода из кризиса цивилизации — не стоит. Суд над марксизмом произнесла сама история, практика, которая, по мысли основоположника, была критерием истины. Ни одна из многочисленных и разнообразных попыток воплощения его идей успехом не увенчалась. «По плодам их узнаете их».
Взгляды неомарксистов не имело смысла оспаривать, если бы за всю свою жизнь Маркс создал лишь «Экономико-филосовские рукописи» и «Капитал», если бы не поставил свою подпись под «Манифестом коммунистической партии» с его рецептами введения всеобщей трудовой повинности и «создания промышленных армий (в особенности для земледелия)», не написал бы «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» с апологией исторического насилия и «Критику Готской программы» с причудливым тезисом о диктатуре пролетариата.
Но Маркс «Экономико-философских рукописей» и Маркс «Манифеста» — это один и тот же Маркс. Эволюция его доктрины последовательна и закономерна, она раскрывает внутренние глубинные противоречия, лежащие в основе созданного им учения.
Согласимся с неомарксистами в том, что так называемый «марксизм-ленинизм» далек от истинного марксизма. Точно так же, как далеки от него любые ПРАКТИЧЕСКИЕ политичесие доктрины. Истинный марксизм живет только в теоретических работах самого Маркса и в книжках некоторых философов. Как железо в чистом виде существует только в лабораториях, а в практической жизни применяют сталь и чугун; так же и марксизм в чистом виде живет лишь как научная гипотеза. На практике же ведут политическую борьбу разные формы РЕВИЗИОНИЗМА.
Куда бы ни отправились политики, решившие практиковать марксизм — в легальную деятельность вместе с Э. Бернштейном, в революционную борьбу вместе с Лениным, в практическое рабочее движение вместе с Лабриоллой и Сорелем — всюду жизнь потребовала от них отказа от ряда существенно важных положений марксистской теории. А их последователи зашли в этом так далеко, что сохранили чисто символическую связь с основоположниками. Л. И. Брежнев, Мао Цзедун, И. Б. Тито, Ф. Миттеран оказались марксистами в гораздо меньшей степени, чем американский психоаналитик Э. Фромм.
Как философская школа, марксизм за какое-то столетие ужасно деградировал. Начиная с Ф. Энгельса, все последователи титана мысли оказывались на голову ниже своих предшественников.
Если учеником Сократа был Платон, а труды неоплатоников представляют собой явное развитие, усложнение философской системы учителей, то труды Плеханова — очевидный регресс даже по отношению к Энгельсу, отступление к механическому материализму Гольбаха. А пронизанный духом сиюминутной борьбы труд «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина может быть назван философским с тем же основанием, как журнал КНДР «Корея» — политологическим.
Отдельные исследователи философской школы марксизма, занятые прикладными проблемами, как, например, А. Грамши или Э. Ильенков, общей удручающей картины не меняют.
Зато «основоположников» новых сект в рамках марксистской традиции хватает. Учение распалось на множество противоборствующих направлений. Не успела урна с прахом Энгельса лечь на дно Ла-Манша, как ревизионисты, каутскианцы, большевики, синдикалисты сцепились во взаимной борьбе. Затем каждая из сект неоднократно разделялась. Большевизм распался на сталинизм и троцкизм, каждый из них породил массу школ, взаимоненавидящих друг друга. От некогда великой доктрины остался клубок политических интриг и амбиций. Качество перешло в количество.
ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ. СКРЫТАЯ БОРЬБА И МНИМОЕ ЕДИНСТВО
Незавидная историческая судьба марксизма — не результат мирового заговора, не следствие того, что к нему примкнуло слишком много плохих и недалеких людей, а итог развития изначально присущего ему внутреннего противоречия.
Бросив вызов буржуазной цивилизации, ее экономике, политической системе, культуре и нравственности, доктор Маркс пощадил ее душу — материалистическую философию. И не только пощадил, но сделал своей религией.
Родившись в период античности, усыпленный христианством, продремавший все средневековье, материализм проснулся к жизни вместе с появлением молодой буржуазии. Он стал крайней формой реакции на духовный гнет государственной церкви, постепенно пленив мировосприятие верхушки третьего сословия. Материалистическая этика довольно быстро прошла путь от абстрактного гуманизма энциклопедистов до циничного эгоизма маркиза де Сад и Макса Штирнера.
Отрицание Высшего смысла человеческой жизни, бессмертия души, воздаяния за добрые и злые дела не могло привести к другому. Если существование человека, его разума, жизнь всего человечества — лишь случайный эпизод в бесконечном развитии холодной и мертвой материи, то борьба за идеалы и жертвенность лишены всякого смысла. «Летай иль ползай — конец известен, все в землю ляжет, все прахом будет!» — с точки зрения материалистической философии, горьковский уж абсолютно прав, а сокол выглядит параноиком.
В основе материалистической этики лежит активное стяжательство, стремление сейчас, пока жив, сорвать как можно больше цветков удовольствия. Такая мораль абсолютно согласуется с буржуазным мироощущением. Внешняя, ритуальная религиозность буржуазии не должна нас обманывать. Первые социалисты XIX в. Сен-Симон, Фурье, Вейтлинг, Прудон были идеалистами.
Свой выбор в пользу материализма бывший гегельянец К. Маркс сделал, руководствуясь политическими соображениями. Он, видя в церкви политического союзника старого режима, не хотел связывать себя чужими догмами. Но, встав на почву материализма, Маркс немедленно проиграл буржуазии, поскольку начал играть на ее поле. Каков смысл социального новаторства в лишенном глобального смысла мире? Ответ на это вопрос одновременно с Марксом мучительно искали и другие материалисты-социалисты. Чернышевский изобрел теорию разумного эгоизма. Кропоткин доказывал, что взаимопомощь важнейший фактор эволюции живой природы. Столкновения с реальностью эти теории не выдержали и рушились.
Человеческое общество состоит из множества личностей с различными наклонностями; поэтому столкновения их интересов неизбежно и не всегда зависит от общественного устройства. Двое мужчин любят одну женщину, два человека претендуют на одну и ту же социальную роль и т. п. Из этого эгоизма никогда не удается вывести альтруизма. Точно так же и в живой природе существует взаимопомощь, но есть и внутривидовая, и межвидовая борьба. Инстинкт самосохранения может стимулировать и то, и другое поведение, и не всегда взаимопомощь будет доминировать.
Маркс подошел к этому вопросу серьезнее своих друзей-соперников. Он попытался скорректировать сам материалистический метод, произвольно добавив к нему идеалистическую диалектику.
Однако диалектический материализм изначально был весьма догматичен. Нигде и никогда Маркс даже не попытался доказать, что само совмещение материализма и диалектики возможно. Он преподнес это как аксиому. Аксиомами также становятся и другие центральные постулаты его философии: о том, что материя бесконечна во времени и в пространстве, что она пребывает в постоянном движении, что движение всех форм материи может быть сведено к нескольким общим законам. Все эти догматы предлагается принять на веру. И в этом Маркс не отличается от своих религиозных оппонентов. Но те могут объяснить догматы как откровение Высшего Разума, а доктор Маркс — как свое интуитивное ощущение.
Диалектика абсолютно нематериалистична, поскольку подчиняет хаотичное движение материи ЗАКОНУ, т. е. категории идеальной и предполагает не просто механическое движение, а развитие, восхождение от простого к сложному, делает движение осмысленным, целенаправленным. Но она оказывается необходима материалисту Марксу, как воздух, поскольку только она дает жизнь его футурологии, объясняет неизбежность и закономерность общественных преобразований.
Однако автор «Капитала» недолго торжествует победу. Химера диалектического материализма вновь оборачивается против него. Ведь если социальная революция и коммунизм неизбежны, к чему вся эта «суета вокруг дивана» — борьба за голоса в Генсовете Интернационала, издание газет и листовок, бомбы и баррикады? В чем смысл личного участия во всех этих мероприятиях для каждого из пролетариев? Все будет достигнуто само собой.
Ученики Маркса достойно ответили на этот вопрос. Смысл в двух вещах: в мести эксплуататорам и в возможности самореализоваться через историческое творчество, в котором центральное место принадлежит диктатуре пролетариата.
Оставим без рассмотрения светлый мотив мести эксплуататорам, выразителем которого стал шолоховский Макар Нагульнов, на чьем нагане было написано сакраментальное: «Я умру, но и ты, гад, погибнешь.»
Поговорим о самореализации через диктатуру пролетариата и коммунизм.
Еще при жизни Маркса его современник и главный оппонент в Интернационале М. А. Бакунин убедительно доказал, что диктатура пролетариата невозможна. Власть есть одна из функций в общественном разделении труда, поэтому совершенно невозможно, чтобы миллионы промышленных рабочих осуществляли эту власть. Между ними и властью возникает посредник — чиновник, но как нельзя точить деталь через посредника, так нельзя осуществлять через него власть. Посредник сам становится носителем власти. Чиновники превращаются в господствующий класс, возникает еще одно эксплуататорское общество, и ни к какому коммунизму оно не ведет. Этому способствует и сосредоточение собственности на средства производства в руках государства. Жизнь блестяще подтвердила эти прогнозы.
По давайте пофантазируем и предположим, что коммунизм каким-то чудом все-таки наступил. Что будет представлять собой самореализация людей в этом земном рае? (Царстве свободы, как поэтически выразился К. Маркс).
И вот здесь притаившийся буржуазный материализм вонзает нож в спину своего врага. Оказывается, что смысл коммунизма — в том же самом перенесенном в будущее буржуазном стяжательстве, в удовлетворении все возрастающих потребностей. Легендарный «скачок из царства необходимости в царство свободы» оказывается скачком в духовный вакуум и материальный хлев. Да и сама свобода по Ф. Энгельсу лишь «осознаная необходимость».
Весь смысл многовековой классовой борьбы состоит, оказывается, в том, что потомки пролетариев смогут уподобиться их сегодняшним врагам.
Конечно, ни Марксу, ни его просвещенным сторонникам это не нравится, и они несут слащавый и бездоказательный бред о преображении природы неугнетенного человека, который по причине материальной удовлетворенности становится ангелом во плоти, лишенным каких бы
