то ни было дурных побуждений. Почему люди начнут вести себя именно так, а не как герои книги Стругацких «Хищные вещи века»?
Почему не превратятся в обезумевших от сытости скотов, не начнут изощряться в поисках новых извращенных «потребностей» — абсолютно не ясно. Маркс говорит, что при коммунизме начнется бесконечное развитие личности. Но что такое бесконечное развитие личности? Развитие, движение невозможно без вектора, направления. А в конечной, лишенной Высшего Разума материальной жизни направления нет.
Что значит полностью самореализоваться? Прочесть до конца жизни как можно больше книг? Крепить здоровье, чтобы умереть абсолютно здоровым? Оставить в жизни след, чтобы после твоей смерти потомки помнили тебя до своей смерти?
Ах, да, совсем забыл — можно начать «делать сказку былью»: заняться покорением сил природы. Но зачем для этого столько усилий и страданий? Можно уколоться, и вот уже сказка стала былью, нынешнее поколение оказалось живущим при коммунизме.
Но это теория, а практика — еще грубее. Она обернулась, по меткому выражению Э. Фромма, хрущевским «гуляш-коммунизмом». Верой в то, что коммунизм — это производство большого количества колбасы на душу населения.
Именно тогда, при Хрущеве, элита «пролетарского» государства заглянула в глубинный смысл коммунизма. И обнаружила там давно существующее на Западе потребительское общество.
После этого буржуазное перерождение и перестройка стали неизбежны.
ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ
Конечно материализм Маркса и Энгельса противоречив и условен. Разве может материалист верить в возможность существования плановой экономики, т. е. преобразования бытия при помощи идеальной конструкции; в возможность смены производственного базиса по воле разума, ИДЕИ? Разве практика марксистов в России, когда в соответствии с идеей были преобразованы производительные силы, структура экономики, общественные отношения — не являются самым блестящим опровержением исторического материализма? Но именно материалистическая составляющая марксистской доктрины помешала основоположникам выстроить собственный общественный идеал на основе небуржуазных нравственных ценностей и подчинить нравственности конкретную деятельность своих последователей.
Эти ценности оказались поставлены под сомнение, как нечто нематериальное, а значит, несерьезное, и заменены так называемой «классовой моралью». И это отнюдь не изобретение большевиков, уже в «Анти-Дюринге» Ф. Энгельс обосновал эту гипотезу.
Марксизм оказался силен в своем разрушительном проявлении, как отрицание буржуазности, отрицание сформированного ею типа общества и личности. Сделанный им анализ капиталистических отношений, вывод о неизбежном преодолении их и переходе человечества к иному, более очеловеченному и духовному состоянию несомненно, можно отнести к числу исторических заслуг марксизма.
Однако отрицание не может быть принято за идеал без катастрофических последствий этого. Мавр (домашнее прозвище Маркса) сделал свое дело и давно уже должен был уйти. Антитезис по законам гегелевской триады должен смениться синтезом.
Ключ к возрождению социалистического движения — в окончательном преодолении марксизма, в выработке иной философской системы, построенной на старых, испытанных человеческих нравственных ценностях, к реализации которых в конечном счете и стремится все лучшее, что мы можем найти в учении Маркса.
Андрей Исаев
1994 г.
ГРАД КИТЕЖ
«Социальная утопия» в 100 километрах от Калуги
Во все времена существовали люди, недовольные окружающей действительностью. Эти «недовольные» распадались на две группы: большинство худо-бедно приспосабливались, оставляя свое недовольство для застольных бесед с друзьями. Меньшинство — пыталось изменить жизнь. Эти «меньшевики» тоже были «революционерами», стремившимися во что бы то ни стало навязать свой идеал обществу; «реформистами», пытавшимися постепенно приблизить действительность к идеалу, и «утопистами», предпочитавшими поставить эксперимент на себе.
Наш сегодняшний рассказ о современных «утопистах», о тех, кто в нынешний жестокий век не утратил идеалов и пытается самостоятельно «нащупать» тропинку в будущее.
Вы просыпаетесь от звона будильника, проклиная все, сползаете с постели, проглатываете бутерброд и бежите к метро. Вас вдавливает в толпу, выплевывает на нужной станции. Поминутно глядя на часы, вы пролетаете через проходную и попадаете на службу. Духота, гарь, нервотрепка. Вечером — новые транспортные сражения. Дальше — телевизор, телефон и отбой. И так каждый день. Это — комфорт индустриального человека. За это боролись наши отцы и деды. А вокруг — катастрофы, грабежи и убийства, митинги и давка в очередях.
Но однажды Вы садитесь в автобус и через четыре часа езды оказываетесь среди лугов Калужской области, на краю леса, где стоит несколько только что построенных домов. Нет, это не дачный поселок. Сюда люди приезжают не отдохнуть, а жить. Вы попали на территорию педагогической ассоциации «Китеж», где проводится уникальный в нашей стране эксперимент. Здесь создается модель общества, основанного на непривычных, забьггых принципах духовной общины. Здесь должны будут жить дети-сироты и люди, готовые помочь им встать на ноги после первых жестоких ударов судьбы. Обитатели этого странного поселения надеются помочь в формировании поколения завтрашнего дня.
Президент Ассоциации «Китеж» — Дмитрий Морозов. Преуспевающий журналист, кандидат исторических наук «вдруг» бросил благополучную жизнь в городе и отправился в «глухомань» (от Калуги — 100 километров) строить город будущего. Почему? «Карма» — ответит вам Дмитрий (он — специалист по Индии) и загадочно улыбнется. Что-то в нем есть от восточного гуру, хотя по взглядам своим Морозов — человек православный.
«Карма» (или судьба) вела Морозова в Китеж с неумолимостью математического закона. Картины Рериха и историческая литература сформировали человека, способного воспринимать историю мира как целое, а себя — как ее часть. Полезное свойство в наш век отрыва от корней. В студенческие годы Дмитрий оказался на практике в Индии. Он совершил свое первое большое путешествие, объездив всю южную часть страны. Уже понимая, что дома не все благополучно, Дмитрий получил в Индии хорошую прививку от увлечения западной моделью общества: «Надо сказать, что Индия — нищая страна. И там я не стал любителем капитализма ни капли. Я думаю, что сейчас мы идем к индийскому варианту капитализма, а не к американскому. Я видел уровень жизни, который был в десятки раз ниже советского. То, что я видел, не поддается никакому сравнению с СССР. Самый нищий колхозник в России живет лучше, чем большинство индийцев.»
Но Морозов видел не только нищету и роскошь. Он постигал искусство медитации в индийских монастырях, изучал тысячелетнюю историю индийской сельской общины и опыт создания самоуправляющегося духовного сообщества будущего в Ауровиле. Между Востоком и Западом он искал что-то новое, подмечая плюсы и минусы любого опыта.
Дмитрию везло на встречи.
— Я приехал в Бангалор, где жил Святослав Рерих. Приехал просто так, без рекомендаций. Я востоковед, студент, хочу поговорить. При этом я знал, что нашим туристам отводится на встречу 15 минут. Он предлагал кофе, немного говорил с ними, а потом ссылался на дела и прощался. Автограф на память. Все.
Я сказал, что кофе пить не буду, потому что мне важнее поговорить. Через пятнадцать минут он мне сказал — оставайтесь. Я у него прожил три дня. Рерих показывал мне свои картины и коллекции бронзы, я ему читал свои стихи. Мы говорили о религии, о России, о ее будущем. Говорили про монастыри, которые помогли выстоять душе народной во время нашествий и смут. Я был настроен патриотически: почему Вы здесь, а не у нас? Почему Ваша мудрость не известна на Родине? Он улыбался. Я не учил его, понимал разницу уровней, я пытался его понять. А он говорил: «Дмитрий, вы поймите, что если есть человек светящийся, то просто тем, что он существует, он уже меняет мир.»
И до, и после Индии судьба подталкивала Дмитрия к построению собственной модели будущего. Ключевыми событиями были поездки в археологические экспедиции и пионерлагерь. Эти «обычные студенческие мероприятия» окончательно превратили Морозова в «нестандартного» человека, который не может вписаться в нашу социальную структуру.
Он вспоминает о своем археологическом братстве:
— Там мы работали по десять часов в сутки, в сорокоградосную жару, питались кабачками и капустой. Вот тогда я впервые понял, что такое коммунизм. Пусть первобытный. Но люди были абсолютно счастливы и гармоничны. Нас было мало — человек 15 в московской группе. Но никакой возрастной разницы — все ели из одного котла, помогали друг другу, защищали друг друга. Мы читали стихи, рассказывали прочитанные книги, спорили о политике, религии — это после работы 10 часов на жаре. Я ездил туда три года, и понял, что не хочу другой жизни, что радость мне доставляет духовное человеческое общение, а не материальные ценности. И тогда путь был определен. Правда я не знал, как его осуществить. Археологические экспедиции были временными, но уже с 19 лет я искал место, где подобный образ жизни может существовать «на постоянной основе».
А в пионерлагере Морозов почувствовал «как дети поддаются, как легко можно, отдавая любовь, получить ее взамен. Я не мог спасти их от дурных родителей, не мог вмешаться, решала семья. И некоторые ребята, очень талантливые, потом пропили свой талант. И тогда я подумал, что если бы мне удалось побыть их вожатым лет пять-шесть, пока не окрепнут, это принесло бы желаемый результат. И чувство вины, и надежда на успех заставили меня искать возможность создать свою школу, такую общину, где я мог бы что-то сделать хотя бы для немногих. Так возникла идея Китежа. С 1988 г. я уже искал людей для ее практического воплощения».
Журналистские связи позволили найти людей, готовых, как им казалось, строить поселение нового типа. Его назвали «Китеж». Почему так?
— Китеж — это святое русское понятие, хотя многие русские его даже не знают, как выяснилось. Есть легенда, что пришли завоеватели на Русь, сожгли много городов, подступились к граду Китежу. Его защитники, сражаясь, доблестно пали перед воротами. А Йог сделал град Китеж невидимым, чтобы не дать врагу уничтожить духовную силу России. И с тех пор живет вера, что Китеж воспрянет, когда будет самая большая нужда, чтобы вернуть людям веру и надежду. Есть на севере озеро Светлояр. Говорят, что люди с чистой совестью и чистые духом, долго стоя на берегу, могут увидеть в волнах отражение Китежа — и церквей, и теремов, и даже услышать колокольный звон.
Но легкого начала у «Китежа» не получилось. Спонсоров было немного, и все приходилось строить на голом месте. Хорошо хоть, что калужские власти прониклись идеей, и выделили землю. Тяжелый труд и вынужденно аскетический быт отсеяли случайных людей. А неслучайные остались.
Вадим и Ира семья из Таллина, с двумя детьми. Вадим получал хорошую зарплату в Таллинском порту. Никаких трений с местными на национальной почве тоже не было. И все же они решились пожертвовать городским комфортом и переселиться в эту «дикую местность», чтобы жить и работать практически только за идею. Это сейчас, когда первые дома стали реальностью, община начинает обустраиваться. Но до «городского» уровня жизни еще не близко. И все же китежане верят, что превзойдут его.
Во многом это зависит от Вадима (он был выбран мэром города), на знаниях и
