результатов общественной деятельности должны быть одинаковыми, как этого требует вторая разновидность эгали­таризма. Разумеется, общество должно стремиться обеспечить наилучшие условия существования и наиболее полно удов­летворить всех своих членов, но эгалитаризм доли как принцип не имеет никакого разумного оправдания. Это принцип дейст­вует на общество разрушающе, и провести его в жизнь можно только, разрушив общество.

Социальная интеграция в СССР и в западных странах

Если собственность понимать не как какую-то мистическую связь между человеком и вещью, а как высший уровень в ие­рархии управления вещью, то собственность будет существо­вать до тех пор, пока будет существовать разделение труда, и это, между прочим, подчеркивал не кто иной, как Маркс. На­ционализация есть не уничтожение собственности, а передача ее в другие руки. Это не отрицается и советской официальной идеологий: считается, что частная собственность на средства производства заменена у нас на общественную. Но общественной собственностью можно считать только такие вещи, кото­рыми каждый член общества распоряжается по своему усмот­рению: например, воздух. При наличии иерархии управления вещами они являются собственностью организации, осущест­вляющей управление, точнее — собственностью высшего уров­ня иерархии в этой организации. С экономической точки зре­ния, советский общественный строй является государственным капитализмом. Государство в лице его верховных властите­лей является собственником огромной системы промышлен­ного и сельскохозяйственного производства. Фактически, это единственный собственник в стране, кроме него лишь кре­стьяне обладают крохотными приусадебными участками (кол­хозная собственность — не в счет; она формально считается общинной, но на деле принадлежит государству). С населе­нием государство-производитель вступает в рыночные отно­шения: оно покупает рабочую силу и продает продукты произ­водства. Оно стремится к максимальному расширению произ­водства и вообще ведет себя как заправский капиталист. Так как оно обладает почти абсолютной монополией (конкурируют с ним лишь продавцы на рынке и лишь в сфере продуктов пи­тания) и абсолютной монополией на рынке рабочей силы (толь­ко оно может нанимать людей на работу), государство само устанавливает цены на товары и заработную плату. В США су­ществуют специальные антитрестовские законы, чтобы предот­вратить захват рынка монополиями и навязывание потребите­лю завышенной цены; существует право на забастовки, чтобы предотвратить навязывание заниженной заработной платы. В Советском Союзе государство-капиталист находится в таких условиях, о которых западные капиталисты могут только мечтать.

(Впрочем, тепличные условия оказывают развращающее действие. Избавленное от необходимости конкурировать на рынке, государство-производитель и его каждая структурная компонента лишаются необходимости энергично использовать все возможности для повышения экономической эффективности. В первую очередь это относится к внедрению новой техники и повышению качества продукции — эти вечные заботы руководителей советской промышленности. Кроме того, государство может позволить себе роскошь продвигать людей вверх не по деловым качествам, а по «преданности делу партии».)

Экономическая жизнь не исчерпывает собою общественную жизнь, и экономический уклад не равнозначен общественному строю. Государственный капитализм — существенная черта советского образа жизни, но основным инструментом социальной интеграции в СССР является коммунистическая партия, то есть явление внеэкономическое. Партийная, а не производственная иерархия играет ведущую роль. При всей важности экономического развития единство партии и единство вокруг партии играют еще более важную — решающую — роль. И ког­да под вопрос ставится это единство, руководители, не заду­мываясь, жертву ют экономикой.

Далее, власть партийной иерархии осуществляется не путем голого, прямого принуждения, осознаваемого всеми как тако­вое (что имеет место в рабовладельческом обществе), а путем внедрения через пропагандистскую машину нужного руко­водству образа мышления. Формально советское общество является правовым и даже до известной степени демократи­ческим (выборы в Советы депутатов, выборы в партийные органы), и лишь благодаря особому способу мышления совет­ского человека эти формальные установления не выливаются в действительную свободу и демократию. Таким образом, ме­ханизм социальной интеграции не исчерпывается ни физиче­ским насилием, ни экономическим принуждением, а существен­но опирается на сферу культуры. Идеология коммунистиче­ской партии лишена всяких следов метафизической трансцен­дентности, интеграция понимается в наиболее земном и пря­мом из всех возможных смыслов: морально политическое единство, осуществление воли партии и т.д. Все эти признаки дают основание считать советскую систему формой социализ­ма — тоталитарной, то есть уродливой формой, но все же фор­мой социализма.

В буржуазно-демократическом государстве органы власти формируются также внеэкономическими образованиями — политическими партиями, и часто правительство является, как и в Советском Союзе, однопартийным. Однако взаимоотношения между системой производства и политическими партия­ми здесь радикально отличаются от того, что мы имеем в СССР, они, можно сказать, противоположны. Идеи, вокруг которых граждане в капиталистических странах объединяются в партии, являются их личным делом; эти идеи, а вместе с ними и группи­ровка по партиям могут претерпевать быстрые изменения. Основой общественной стабильности является частная собст­венность на средства производства, которая признается подав­ляющим большинством населения как краеугольный камень государства и охраняется законом. В СССР, напротив, именно партийная структура и партийная идеология являются основой стабильности, а управление производством может претерпе­вать резкие изменения — как в смысле своей структуры , так и состава лиц, его осуществляющих. Руководящая роль комму­нистической партии закрепляется Конституцией СССР.

Структура и власть партийной иерархии и навязывание граж­данам партийной идеологии осуществляются в Советском Союзе не только внеидеологическими, но и внеэкономическими мето­дами, поэтому, по сравнению с буржуазно-демократическим обществом, где свободной борьбе идей мешают лишь экономи­ческие факторы, советская система является шагом назад, а точнее — назад и в сторону — в эволюционный тупик. Она сбли­жается с древними общественными системами, где государст­во и религия поддерживали себя и друг друга ничем не огра­ниченным насилием. Эти соображения, в противовес высказан­ным выше, дают веские основания, чтобы не называть совет­ский строй социалистическим. Трудное дело — терминология. Вряд ли Маркс или Энгельс согласились бы признать социали­стическим общество, столь лишенное элементарных граждан­ских прав личности, как советское. В теории социализм всегда связывался с формулой «интеграция плюс свобода». Но на де­ле социалистические движения вращались главным образом вокруг идеи интеграции — до такой степени, что обобществле­ние средств производства стало считаться чуть ли не сущностью, определением социализма. Именно в идее интеграции была и есть специфика социалистов. Что же касается свободы, то уже довольно давно в Европе все — за свободу (тоже в теории, разумеется). Поэтому естественно связывать понятие социализма с социальной интеграцией вообще, что я и сделал в нача­ле этой части книги. Это имеет и то основание, что весь мир -и социалисты, и не социалисты — называет Советский Союз социалистической страной. Но тогда, как называть тот социа­лизм, который изображается формулой «интеграция плюс сво­бода» и который для многих, в том числе и для меня, продол­жает оставаться общественным идеалом? Невозможно постоян­но носить за собой прилагательное «нетоталитарный» (это да­же как-то унизительно: нельзя же, например, требовать от че­ловека, чтобы он постоянно повторял, что он не вор) или та­кие претенциозные словечки, как «истинный», «подлинный» и т. п. Поэтому остается только называть его просто социализ­мом. А тоталитарный социализм мы можем с полным правом называть просто тоталитаризмом. Но нельзя забывать, что тоталитаризм содержит в себе социалистический элемент, и именно в этом его сила. Тоталитаризм — не нелепость, не игра случая, а нечто гораздо более опасное — извращение. Опасность тоталитаризма в том, что он похож на социализм. Вещества, совершенно чуждые живому организму, непохожие ни на одно из веществ, участвующих в физиологической активности, как правило, выводятся из организма, не причиняя ему большого вреда. Но когда вещество похоже на какое-то важное для фи­зиологии соединение, но все же не тождественно ему, оно «об­манывает» организм и зачастую оказывается сильнейшим ядом. Так обстоит дело и с тоталитаризмом в мировом общественном «сверхсуществе».

Из того, что конечная цель социальной интеграции теряется в тумане будущего, следует, что «подлинный» (да простит мне читатель употребление этого эпитета в некоторых случаях) социализм представляет собой бесконечный процесс, а не какую-то определенную черту общественного устройства, которую можно осуществить и объявить раз и навсегда, что «социализм построен». То или иное общество может в большей или мень­шей степени считаться социалистическим. Вс’е же мы можем провести черту, условно отделяющую капитализм от социализ­ма, подобно тому как мы можем отличать человека образо­ванного от необразованного, хотя движение по пути образо­вания непрерывно и бесконечно. Преобразования, проведенные за последние десятилетия в западных капиталистических стра­нах, — государственное регулирование экономики, высокие по­доходные налоги, непрерывный рост социального обеспечения и т.п. — несомненно представляют собой крупные достижения на пути к социализму. Но до черты, отделяющей капитализм от социализма, еще, я полагаю, далеко. Ибо все эти реформы за­трагивают лишь сферу производства и распределения матери­альных благ. А социализм — это явление культуры, это религия и способ жить в соответствии с этой религией. Если предста­вить себе, что завтра в какой-то стране будет создана автомати­ческая система производства, которая будет сама, без всякого участия людей производить для них все материальные блага и распределять их между людьми строго поровну (пусть даже «по потребности», пусть даже с десятикратным избытком!), то общество от этого не станет социалистическим. Напротив, можно подозревать, что оно начнет вырождаться и разложится. Или же станет тоталитарным. Ибо других механизмов внеэконо­мической интеграции, кроме тоталитарного, современное чело­вечество еще не знает. Парламентская демократия в капитали­стическом государстве поддерживает известную долю единства, вследствие необходимости сохранить экономику от развала. Что будет, если эта необходимость отпадет?..

Валентные и массовые связи [26]

Связи между людьми в обществе — это всегда какое-то воздействие, влияние людей друг на друга. Движение к социализму есть смещение центра тяжести этих влияний и воздействий вверх — от насилия, через экономическую необходимость, в сферу духовной культуры, а в самой этой сфере — от простого подражания и обмена информацией на эмпирическом уровне ко все более тесному интеллектуальному и эмоциональному контакту, который является необходимым условием прогресса культуры.

Тесный интеллектуальный и эмоциональный контакт между людьми требует усилий и времени. Число связей такого типа, в которые может одновременно вступать человек, ограничено. Я буду называть эти связи валентными — по аналогии со связями между атомами, которые образуются вследствие обмена электронами и число которых поэтому ограничено. Валентные связи (сокращенно: ν — связи) между людьми — связи личные, индивидуализированные. Это отношения, предполагающие тес­ный духовный контакт, взаимопонимание и взаимное доверие, обмен самыми сложными и, быть может, неясными мыслями и чувствами. Любовь, дружба, творческое содружество — при­меры таких связей. Это самый человеческий, быть может, даже единственно человеческий в полном смысле слова способ обще­ния, при котором собственно человеческое раскрывается в чело­веке во всей полноте и без которого оно раскрыться не может. Валентная связь — существенно двусторонняя связь. Вместе с тем, один из членов такой связи может быть ведущим, а другой — ведомым, что иллюстрируется, например, отношениями между родителями и детьми.

Максимальное и оптимальное число всех валентных связей, в которые может вступать человек (так